На экране вспыхивает острый зеленый пик.
Иван, будто зачарованный, смотрит в глаза Джанеллы. Светлое безумие соединяет их обоих, как электрическая дуга. Он явственно ощущает ее. Они с Джанеллой уже не люди, а нечто иное, нечто совместное: сгусток астральной энергии, расширяющийся взрывным огнем.
Сейчас!.. Сейчас!..
Острые локти Робчика, согнувшегося над пультом, подергиваются. Раздается низкое электрическое гудение. Сам собой отщелкивается тумблер. Индикаторы ярко вспыхивают и, лопнув, взметываются стеклянными фейерверками. Поверхность пульта с треском искрит, по ней, словно бешеная змея, проскальзывает фиолетовая крючковатая молния.
Свет в лаборатории гаснет.
– Черт!.. – кричит Робчик. Но не испуганно, а восторженно, как ребенок. – Она вырубила всю локальную сеть!.. Вот это эффект!.. Ничего, это у нас предусмотрено… Минуточку!.. Включаю аварийное освещение…
Опять резко щелкает. Медленно, через силу, загораются длинные люминесцентные лампы на потолке. Но еще внутри темноты, которая для Ивана почему-то прозрачная, он видит, как Джанелла вытягивает ладони, будто резиновые, из-под металлических скоб, чиркает ногтями по ремню на груди, тот распадается, далее точно так же вытягивает из запоров ступни, и вот она уже поднимается, как яростная богиня Кали – оскаленный рот с заточенными резцами, медные бляшки панциря, на синеватой коже, раскинутые в стороны руки с ногтями-кинжалами.
– Бдрб… бдрб… – пытается что-то выговорить изумленно обернувшийся Робчик. Отшатывается, спиной натыкается на дымящийся пульт, дальше – некуда. – Бдрб… бдрб…
А Джанелла небрежно, не повернув головы, выбрасывает в ту сторону неимоверно длинную руку – расставленные ногти-кинжалы входят ему в глаза.
Смотрит она на Ивана.
И под этим холодным и одновременно яростным взглядом он пятится, пятится, толкает тяжелую дверь, та отходит, он вываливается в соседнее помещение, где сотрудники, побросав все дела, переглядываются друг с другом.
Мигает красная лампочка на стене.
Квакает надсадный сигнал тревоги.
– Бегите!.. Бегите!.. – кричит им Иван.
Что они топчутся? Не знают, что делать при аварийной ситуации в лаборатории?
– Идиоты!.. Бегите!
Нет, по-прежнему нерешительно топчутся.
Сам Иван уже в коридоре. Здесь двери распахнуты. Из них высовываются испуганные физиономии:
– Что там случилось?
Перегораживает дорогу охранник с шокером наготове:
– Без паники!.. Всем стоять!.. Ждать указаний!..
– Беги, идиот!.. – Иван с силой, обеими руками отталкивает его.
Вот и входная дверь.
Брякает тяжелый засов.
Сзади – всполохи голосов, треск дерева, звон осыпающегося стекла.
Неумолимая мерная поступь богини.
Пронзает воздух вопль ужаса.
Иван, споткнувшись о ступени, хватается за перила идущей вверх лестницы.
В проходе к главному коридору его перехватывает Хорь. Едва Иван ступает на площадку первого этажа, тот возникает, словно призрак мщения, ниоткуда, цепляет Ивана за локоть и тормозит. Он почему-то в одежде странствующего монаха: грубая холщовая ряса, подпоясанная веревкой.
Капюшон, впрочем, откинут.
– Стой!.. Хорошо, что успел. Давай куда-нибудь отойдем!
Затаскивает Ивана в боковое административное ответвление, там пусто, поблескивает эмаль белых дверей, – встряхивает сверток, который держал под мышкой, разворачивается еще одна грубая ряса.
– Облачайся!
– В чем дело? – спрашивает Иван.
Он еще не отдышался от бега по лестнице вверх.
– Облачайся, тебе говорят!
И тон у Хоря такой, что Иван безропотно набрасывает на себя пахнущую затхлостью, ломкую, обтрепанную холстину. Затягивает веревку на поясе, завязывает сбоку узлом.
– Накинь капюшон. – Сам Хорь уже надвинул его на лоб. – Идем! Не останавливайся, не задерживайся, глаза в пол, ни на кого не смотри!
Они шагают по административному коридорчику. На повороте Иван все-таки чуть замедляет шаги:
– Так что случилось? Это из-за того, что внизу?
Хорь резко останавливается:
– А что там внизу?
– Ты разве не знаешь? Я думал… В общем… Джанелла вырвалась…
– Джанелла?
– Да… И включился сигнал тревоги. Я думал, что тебе уже доложили…
Хорь медленно, как черепаха, опускает, а потом поднимает веки:
– Значит, допрыгался Робчик. Все-таки… А ведь предупреждали его.
– Он настоящий маньяк.
– Знаю. Неважно. Сколько погибших?
– Сам Робчик – точно… Но там еще люди были… в лаборатории…
– И в кого она перекинулась?
Иван вздрагивает. По-настоящему до него доходит только в этот момент. И ему начинает казаться, что отвратительный запах крови доносится даже сюда – наверх, сквозь пятнадцать метров земли и бетона.
– Я спрашиваю: трансформировалась она в кого?
– В богиню Кали…
– Н-да… – Хорь снова медленно, будто пересохли глаза, моргает. – Этого следовало ожидать… Ч-черт!.. Хреново… Представляю, какой там будет кошмар. Один аналогичный инцидент уже был. Но знаешь… для нас это, пожалуй, неплохо. Закрутится кутерьма. Возникнут отвлекающие обстоятельства… – Он подхватывает Ивана под локоть. – Идем, идем!
Иван упирается. Он не знает откуда, но у него вдруг появляются силы:
– Ты что не понял? Богиня Кали!.. Надо срочно вызвать спецкоманду, духовников!..
– Зачем?
– Там люди!
– Нет там больше людей, – шипит сквозь сжатые зубы Хорь. – Они уже все мертвы. Это же Кали. Странно, что тебя она отпустила живым. Хотя понятно: у вас особые отношения… – Он жутковато подмигивает. – Да и заниматься этим никто не будет – не до того.
Запах крови становится все сильней.
Или это галлюцинации?
– Так что все-таки происходит?
– Патриарх умер, – после секундного колебания сообщает Хорь. – Официально еще не объявлено, но, сам понимаешь, уже все в курсе, шепчутся по углам. И заключение официальное будет такое: его отравили…
Иван чуть не подскакивает:
– Как отравили? Кто отравил? Зачем?
– А ты не догадываешься, скромник? Кто сегодня последний к нему заходил? Кто мог бросить стрихнин ему в чай? Кто у нас личный молитвенник Патриарха, близкий к нему, можно сказать, доверенный человек, герой, победивший Лаппеттууна? А может быть, вовсе не победивший? А может быть, он и есть, в натуре, Лаппеттуун, преобразившийся в одного из духовников? Лучшей кандидатуры на эту роль не найти.
– Ты бредишь…
– Если бы так.
– А сестра Феврония? – перед глазами Ивана всплывает чашка: коричневый травяной настой.
И запах такой – любую примесь перешибет.
Хорь иронически кривит губы:
– Сестра Феврония, узнав о смерти Святейшего Патриарха, скончалась от сердечного приступа – сей же секунд. – Он быстро крестится. – Прими, Господь, ее душу… – Подхватывает Ивана, тащит вперед. – Ну что ты уперся, как мальчик. Не беспокойся, я тебя выведу… Не дрожи…
Иван действительно успокаивается. Если тебя угрохали, то тревожиться уже ни к чему. Разве что тихо переживать: не спас мир, как хотел.
А он в самом деле хотел?
Сейчас он в этом далеко не уверен.
Неожиданно вспоминает о Лаечке.
– Слушай, такое дело… Надо бы оформить один документ… Разрешение на покупку…
Он спотыкается, сообразив, что не знает Лаечкиной фамилии. Для него она просто Лаечка.
Вот те раз!
Но Хорь покровительственно усмехается:
– Лавиния Околотцева, двадцать четыре года. Маникюрщица в прошлом, немного путана. Ну ты охренел.
– Откуда знаешь?
– Как бы я выжил в этом гадючнике, если б не знал все про всех? Плюнь и забудь.
– Я тебя прошу, Харитон…
Хорь слабо морщится, но кивает:
– Ладно… Пускай хлеб свой по водам и по прошествии дней опять обретешь его.
Иван невольно припоминает: Екклесиаст, глава одиннадцатая, стих первый. Он чувствует странное облегчение. Как бы там ни было, но теперь он уйдет из этого серпентария без долгов. Пусть хоть Лаечке повезет.
Они выходят в главный коридор резиденции. Против ожидания он черен от нахлынувшего народа. Сюда высыпали, кажется, из всех кабинетов: стоят кучками, тесно, склоняясь друг к другу, перешептываясь, озираясь, не подслушивает ли кто?
Царит ровный гул голосов.
Нет, не ровный: с левой стороны коридора он внезапно смолкает. Там – движение, все расступаются, поспешно освобождая проход.
Хорь прижимает Ивана к стене:
– Опусти голову. Не вздумай смотреть!.. Руки, руки сложи – будто молишься…
Иван все-таки не удерживается, поглядывает из-под капюшона. Неторопливо, будто выходя к аналою, посередине коридора шествует Фотий – в синей парадной мантии, в золотистой епитрахили, на клобуке, как полагается митрополиту, бриллиантовый крест, посох с камнями и инкрустациями равномерно постукивает по паркету. А за ним – двое рослых монахов конвоируют, придерживая за локти, так же мерно ступающего Инспектора. Тот идет, глядя прямо перед собой, с окаменелым лицом, словно уже ничего не видя вокруг.
– Глаза, глаза опусти, – яростно шипит Хорь.
Иван поспешно склоняет голову к сжатым ладоням. Может быть, конечно, и чушь, но ходят упорные слухи, что Фотий чувствует чужой взгляд.
Чуть ли не мысли читает.
Гул голосов постепенно возобновляется.
– Все, пошли, – командует Хорь.
Он аккуратно, подтягивая за собой Ивана, проталкивается сквозь толпу, взирающую вслед шествию. Опять поворачивает в какой-то узенький коридорчик, останавливается перед железной дверью со знаком молнии, с надписью «Осторожно! Высокое напряжение!» – оглянувшись, достает связку ключей, отпирает, проталкивает Ивана в тусклую щель:
– Не тормози, Тормоз! Шагай…
Открывается узкий проход, вдоль которого тянутся жилы кабелей и обызвесткованных труб. А метров через сто показывается еще одна дверь, выводящая в захламленное хозяйственное помещение: железные стеллажи с коробками, мятыми свертками, ящиками, стопками книг, все это явно заброшенное, в волосяных гроздьях пыли, и наконец – сумрачный тамбур и третья дверь с обозначением полустертыми буквами «Выход», очевидно, наружная.