ился этот сюжет самым неожиданным образом. В четыре часа утра вахтер, обеспокоенный тишиной, внезапно наступившей в квартире, откуда трое суток подряд доносились крики и возбужденные голоса, осторожно приоткрыл дверь, боязливо, на цыпочках прокрался по коридору (грызла тревога какая-то, позже рассказывал он) и замер, узрев открывшуюся картину: в гостиной за продолговатым столом, уставленном бутылочками с водой, стаканами, пепельницами, заваленным скомканными бумагами, сидели двенадцать мумий, темная кожа которых, как бы выгоревшая, прилипла к костям, все двенадцать скалились, у всех двенадцати были морщинистые, в пленке, высохшие глаза, а во главе стола, едва помещаясь на стуле, громоздилась туша «товарища Сталина», раздутая, словно у объевшегося моржа, – «Иосиф Виссарионович» сыто и тяжело отдувался, рыгал, сардельки пальцев мелко-мелко подрагивали. Приехавшие наряды полиции с громадным трудом, волоча на ковре, вытащили его на улицу. Для транспортировки пришлось вызывать грузовик – в обычный полицейский автомобиль тело «товарища Сталина» не помещалось.
Впрочем, эта волна накрыла весь мир. Почти сразу же за историей с «товарищем Сталиным» появились сведения Agence France-Presse: некая девушка из Домреми (городок в Лотарингии), именующая себя Жанной д’Арк, собрала ополчение из крестьян, лавочников, ремесленников и ведет его на Париж. Причем по дороге стекаются к ней толпы людей и присоединились уже несколько воинских подразделений. Одновременно там же объявился и генерал де Голль, заявивший на громадном митинге своих сторонников в Лилле (родина генерала), что «готов принять на себя ответственность за судьбу страны». Теперь французам оставалось ждать лишь появления Наполеона. Правда, чуть забегая вперед, отметим, что Наполеон во Франции так почему-то и не появился. Зато в Германии возникли сразу три Гитлера, судя по роликам и фотографиям, действительно ни по внешности, ни по манере держаться неотличимые от оригинала. И повезло, что все трое просуществовали недолго: распались на части при проведении первых же митингов, антигитлеровские настроения большинства немцев были очень сильны. Странно, но в Англии почему-то не появился Черчилль, или, может быть, появился, но, не получив витальной поддержки, мгновенно исчез, а вместо этого возник легендарный король Артур, косноязычный красавец, тут же избранный в британский парламент от одного из уинчестерских округов. Не обошла эта волна и Америку, хотя центральное правительство здесь беспокоил не столько «президент Джефферсон Дэвис», провозгласивший в Атланте Конфедерацию южных штатов, сторонников у него было немного, сколько упорное продвижение к Вашингтону «армии Земного Христа», все того же неутомимого Иеремии Борга. Противоречивые слухи доходили из Южной Америки, где Симон Боливар, опираясь на Боливию, а также частично на Аргентину и Парагвай, начал «Освободительную войну» с целью создать на континенте единое «Справедливое государство». И еще более неопределенные слухи шли из Китая – об отрядах Мао Цзэдуна, укрепившихся в районе Яньани (так называемый Коммунистический регион), и императоре Цинь Шихуанди, объявившем о возрождении Великой династии Цинь.
Только тогда власти схватились за голову. Лихорадочно собранные сведения о зомби не радовали. Ожившие мертвецы, необязательно исторические персонажи, исчислялись уже не сотнями, а десятками тысяч. Конечно, большинство из них представляло собой просто карикатуру на человека: комковатые, будто сшитые на скорую руку из случайных кусков, неуклюжие, плохо передвигающиеся, спотыкающиеся, абсолютно ничего не помнящие о своем прошлом, даже не могущие говорить, издающие нечленораздельное, тупое мычание, – такие кадавры, как их еще называли, распадались, как правило, уже через несколько дней. Что неудивительно: мало у кого из молитвенных «доноров» было достаточно сил, или, иными словами, профессионального мастерства, чтобы создать настоящего полноценного человека, получалась обычно примитивная лепка, его подобие, и родственникам, уже пережившим одну сокрушительную трагедию, приходилось с ужасом наблюдать и вторую – неизбежное мучительное умирание тех, кого они вернули из темноты.
Однако хватало среди воскресших и других фигурантов – таких, что сумели все-таки пересечь роковую черту, отделяющую живое от мертвого. Эти кадавры, то есть уже собственно зомби, внешне, по крайней мере, ничем не отличались от обычных людей, разве что движения у них были слегка изломанные, угловатые, но заметить данную подозрительную локомоцию мог только натренированный глаз. Вместе с тем, чтобы оставаться по эту сторону бытия, им необходимо было подпитываться энергией существования, проще говоря – вытягивать жизнь из окружающих их людей.
Вот когда получили объяснения странные факты, уже несколько месяцев регистрируемые российской полицией: обнаружение в квартирах, реже на улицах, человеческих мумифицированных останков, не имеющих признаков насильственной смерти, умерших как бы без всяких причин. Иногда это были одиночки, муж или жена, найти второго супруга, числящегося покойным, при этом, как правило, не удавалось, иногда – целые семьи с родителями и детьми, иногда подъезды в домах с десятками подобных квартир, замерших в потустороннем молчании, а в нескольких случаях, в пригороде Москвы, – отдельно стоящие окраинные пятиэтажки, незаметно для окружающих погрузившиеся в Царство мертвых. Никакая это была не болезнь, как первоначально предполагалось, никакая не эпидемия вируса неизвестного происхождения, гораздо хуже: зомби, или кадавры, кому что нравится, потихоньку выедали человечество изнутри.
Меры были приняты незамедлительно. Государственная Дума России всего за час, сразу в трех чтениях проголосовала за Чрезвычайный закон, запрещающий всякое воскрешение мертвых, единственный закон в Уголовном кодексе, предусматривающий за нарушение его смертную казнь. Через полчаса этот закон подписал Президент. В течение трех недель аналогичные акты были утверждены парламентами и правительствами практически всех западных стран, а Совет Безопасности Организации Объединенных Наций на срочно собранном заседании настоятельно рекомендовал сделать это всем государствам мира. Была оглашена пугающая статистика: если распространение зомби (кадавров) будет продолжаться теми же темпами, то через тридцать лет живые люди останутся на земле в меньшинстве. Более того, практически во всех странах были сформированы специальные департаменты безопасности и специальные подразделения, в России они в просторечье получили название «духовников», нацеленные на борьбу с воскресшими мертвецами. Лучшим же средством против них, как быстро выяснилось, оказался остро заточенный осиновый колышек, им следовало пронзить грудь мертвеца, таковые колышки стали обязательным вооружением и полиции, и спецвойск.
И еще один важный момент.
У всех этих поспешных действий, всего этого лихорадочного сумбура была оборотная сторона – тень, которая сразу же начала проступать. Тот же Алон Бернгауз обозначил ее как Великую скорбь. «Мы имеем дело вовсе не с Богом, – писал он в своей статье “Сошествие в ад”, на которую, повторим, мало кто обратил внимание. – Мы имеем дело с его эсхатологической противоположностью. Свидетельствует об этом символика конца света: сначала Великий соблазн, безудержное исполнение всех наших желаний, а потом превращение этого соблазна в Абсолютное зло – разрушение мира, воцарение торжествующего бесовства. Таким образом Отец лжи прокладывает себе путь. Скоро, уже очень скоро он явится нам во плоти».
Впрочем, писал об этом не только профессор Бернгауз.
И вот тут мы подходим к завершающему этапу нашей Хроники.
Глава 5
Ночью он чуть было не попадает в ловушку. Трещит ветка под чьим-то осторожным, но все-таки хищным, тяжелым шагом, вскрикивает над головой какая-то истеричная птица. В общем, сигнал тревоги. Его подбрасывает, он садится, тут же едва не валясь обратно на землю. Во всем теле – нездоровая тряпичная слабость, клонит в сон, веки слипаются, хочется вновь лечь, погрузиться в успокаивающую дремоту. Тем не менее, судорожно оглядываясь, Иван замечает зеленоватые гнилостные огоньки, цепочкой окружающие его. По сантиметру неслышно подкрадывается ведьмин круг. Мерцают пластинчатые шляпки поганок, дремота и слабость – это наведенный ими гипнотический морок.
Кое-как он поднимается на ноги. Собравшись с силами, неуклюже перепрыгивает цепочку огней, делает два-три быстрых шага вперед. Хватается за колючую ветку. Только бы не упасть. За спиной его бесшумная вспышка: голубоватые тени омывают листья и реденькую траву, высвечивая их графические черты. Это поганки выбрасывают из себя снопики спор. Но он уже в безопасности – бредет, пока не натыкается на ручей, пьет темную холодную воду, окунает в нее лицо, перебирается на другую сторону и, найдя место посуше, приваливается к стволу ели в потеках засохшей смолы. Теперь можно и подремать: через ручей ведьмин круг не переберется. Впрочем, от ночи осталось всего ничего – четыре утра, уже проступают из мрака очертания леса, через поляну, видимую в просвете, тянется легонькая холстинка тумана.
По этому лесу он идет уже пятый день. И уже третий день, как не чувствует за собой погони. В Департаменте из-за прорыва Джанеллы паника, суматоха – перекрыть вокзалы, выставить оцепление не успевают. Все же в Москве он садится не на поезд дальнего следования, а в пригородную электричку, почти пустую, суетливо подрагивающую на стыках. Сходит с нее где-то на середине маршрута, в захолустном магазинчике, обросшем крапивой, покупает хлеб, чай, пару банок рыбных консервов, пачку овсянки, даже маленькую кастрюльку, пригодную для костра, складывает это все в сумку с длинными ручками, чтобы можно было нести на плече, рюкзаков в магазинчике, к сожалению, нет.
Вероятно, по данному следу его и вычислили. Через сутки, успев пересечь колоссальных размеров луг и уже шагнув в сыроватый осиново-еловый подлесок, он, как ударенный, оборачивается: на другой стороне солнечного травяного пространства еле видимые, но все-таки отчетливо различимые выступают из леса серые мундиры духовников. Оторваться от них удается, только углубившись в болото. По шатким кочкам, по хлюпающей грязью жиже он пробирается чудом, каждое мгновение ожидая, что сейчас провалится с головой. Справа и слева надуваются и лопаются вонючие пузыри, дрожит такой же вонючий туман, в котором проступают колеблющиеся уродливые фигуры, они то стонут, то вскрикивают в мольбе, с соседних кочек таращатся громадные жабы. И еще был момент: в бочаге с торфяной черной водой, жутковато-бездонном, шумно плеснулось, показалась гребенчатая спина, метра четыре, не меньше, кожистое упругое тело, и опять ушло в глубину – мягкая волна приподняла кочку, на которой Иван устроил себе небольшой передых.