ховные традиции предков. Ведьму твою, скорее всего, заберут в Москву. Вероятно, будут готовить еще один громкий процесс. Перед Поместным Собором самое то. Ну а как это все провернуть – не спросят ни тебя, ни меня. У Фотия свои режиссеры и постановщики. – Он снова демонстративно прижимает ладони к вискам. – Фу-у-у… голова пухнет от дел. Слушай, давай выйдем, проветримся, на десять минут…
Через незаметную дверь в углу они попадают в туалетную комнату: сиреневый унитаз, шкафчик для одежды и обуви, стеклянный параллелепипед душа, вторая дверь – на пожарную лестницу, скудно освещенную, тревожно-глухую, и наконец, спустившись, оказываются на задниках муниципалитета. Это, судя по всему, хозяйственный двор, слегка захламленный, обнесенный стеной с железными сплошными воротами. Хорь поворачивает за кирпичный гараж, вытаскивает пачку сигарет, нервно ее распечатывает:
– Будешь?
– А ты разве куришь? – Иван удивлен.
– Тут с вами не только закуришь, но и запьешь. – Он щелкает зажигалкой, жадно затягивается. – А хорошо… когда вокруг никого…
– Ну не томи, не томи, – говорит Иван. – Я же вижу, ты не просто так меня сюда притащил.
Хорь выпускает вверх струю дыма.
– Конечно, не просто… Ты этот наш дикий провал в Прибалтике помнишь?
Еще бы не помнить!
Лицо Мальки, искаженное болью, сразу же всплывает перед глазами.
– Ну вот. Фотий тогда возглавлял Следственную комиссию. Он нас прикрыл, речь шла о расформировании всего Департамента. А меня, честно скажу, фактически спас. По официальной-то версии, я – тоже герой: принял командование на себя, сохранил людей, вывел из пораженной зоны… На самом деле все было не так, совсем не так, и Фотий эту историю аккуратно подшпаклевал. Ну и себя, разумеется, не забыл – стал в результате начальником Департамента.
– Тогда и подсадил тебя на крючок?
– Осуждать легко. Ты бы попробовал выкрутиться в той ситуации. – Хорь достает еще сигарету. Но не закуривает, а рассматривает ее, словно не понимает, для чего эта табачная палочка предназначена. – А сегодня… меня… м-м-м… известили… что Бафомет напрямую связался с ним… С Фотием то есть… о чем они разговаривали, не знаю, но сам факт – Фотий и Бафомет… Ты меня понимаешь?
– Что я должен понять? – спрашивает Иван.
Хорь крутит перед собой сигарету.
Лицо у него отсутствующее.
– Ты же сам его вызвал, – напоминает Иван.
Он догадывается, что Харитон готов высказаться откровенно, высветить, словно прожектором, скрытую и, скорее всего, отвратительную темную суть.
Все будет выглядеть совершенно иначе.
Но Хорь вместо ответа вздрагивает и прислушивается:
– Это еще что такое?
Из-за стены, окружающей двор, доносится деревянный протяжный треск, потом – стон, тоже мучительно-деревянный, словно раздирается вдоль щепастая балка. А завершается это шумом обвала – видно, как метрах в двухстах от них вздымается туча пыли.
Они переглядываются.
– Так… возвращаемся… Быстро!.. – командует Хорь.
Поначалу кажется, что ничего страшного не происходит. Разваливается бревенчатый двухэтажный дом, построенный еще в середине позапрошлого века. Обходится, слава богу, без жертв: второй этаж там является нежилым (дом уже десять лет как поставлен на расселение), а жильцы двух квартир первого этажа, услышав над головой страшный треск, успевают выскочить в чем были на улицу.
– Вам повезло, – строгим голосом выговаривает Хорь начальнику управления «Стройкапмонтаж». – Выговор все равно получите, но обойдется без уголовного дела.
Вроде бы обыденный инцидент.
Однако через час на главной улице города, по традиции называемой проспектом Ленина, проваливается асфальт и ухает в яму микролитражка с десятью пассажирами. Двоих из них увозят в больницу. И тут же, словно подтверждая «закон парных случаев», прорывает на соседнем проспекте трубу и взметывается вверх фонтан кипящей воды.
Теперь громы и молнии сыпятся уже на голову начальника «Дорстройтреста».
А еще через час, едва-едва успевают вытащить из ямы микролитражку, проседает там же, неподалеку от мэрии, пятиэтажный дом. Он не рушится полностью, но опасно кренится на бок и между центральными секциями его сквозит громадная щель. Затем разваливается еще один деревянный дом, уже на окраине, и еще пара каменных, крепких зданий в старом районе вдруг проседают в образовавшиеся под ними пустоты. Причем аварийщики, произведшие первичный осмотр, докладывают, что в пустотах под зданиями шебуршатся кроты, непрерывно, как заведенные, расширяющие земляные каверны, а балки деревянных строений изъедены древоточцами, жучки в них так и кишат. На это наслаиваются панические звонки из десятка микрорайонов: по дворам, словно безумные, носятся стаи крыс, пищат, дерутся из-за отбросов, ни дневного света не опасаются, ни людей, напротив, сами набрасываются, есть сильно покусанные. И в довершение – это уже во второй половине дня – над городом появляются стаи птиц, рассаживаются на крышах, на карнизах, на проводах, непрерывно гадят, галдят и, если верить сообщениям с мест, набрасываются на одиночных прохожих – клюют в голову, в шею…
– Прямо Хичкок какой-то, – говорит Штырь, багровея лицом. И добавляет: – Извините за выражение.
И еще: по всему городу начинают прорастать ясени. Как их ни выдирали чертяки, как ни пропалывали, ни старались, но, видимо, сохранились в земле крохотные корешки и из них, словно в мультфильме, чуть ли не на глазах вытягиваются побеги – раскидывают тонкие веточки, выпускают листья, некоторые деревца высотой уже около метра.
Становится понятным, с чем это связано.
Ближе к вечеру начальник тюрьмы, капитан полиции, низенький, похожий на колобка, вызванный на совещание, которое как началось после первого обрушения, так больше и не прерывается, докладывает, подрагивая будто резиновыми руками, что все возможные меры приняты: ладони заключенной стянуты, прижаты друг к другу, наручники серебряные, никакой магической жестикуляции она производить не может, рот заклеен пластырем, только мычит, ни единого слова, ни заклинания, что сделать еще, он не знает.
– В Москву, в Москву ее сплавить, – бормочет мэр, его все же выковыряли из особняка и под конвоем буквально доставили в здание муниципалитета. – В Москву, у них – войска, у них свои маги, у них – духовники…
Он весь трясется.
Хорь нейтральным голосом сообщает:
– Москва возлагает решение этого вопроса на нас. Я звонил в Канцелярию Патриарха, там считают, что мы обязаны справиться своими силами.
– Своими силами… Боже мой!.. – Мэр прижимает обе ладони к лицу. – Где у нас эти силы?..
Хорь тем же голосом поясняет:
– Я разговаривал с… известным вам… человеком. Господин Бафомет утверждает, что… его группа… поставленную задачу выполнила. Мятежники разгромлены, ведьма арестована, находится в заключении. Все остальное – вне его компетенций.
Наступает молчание.
– Боже мой!.. – опять выдыхает мэр.
Отодвигает от себя чашку с кофе, она опрокидывается, жижа выплескивается на стол.
– Перерыв, – объявляет Хорь.
И делает Ивану знак: идешь со мной.
Они вновь оказываются за гаражами. Хорь снова закуривает, выпускает дым вверх, потом говорит, глядя куда-то в пространство:
– Завтра будет костер.
Иван вздрагивает:
– С ума сошли!
– А ты что хочешь? Чтобы она раздербанила нам весь город? Мне вон только что сообщили: просели еще три здания в центре, хорошо, что не рухнули, и около десятка аварийщики считают под подозрением. – Он глубоко затягивается, пепел с сигареты отламывается и летит на землю. – Костер – это приказ Фотия. В Москву ведьму не повезут, Фотий опасается, что там она наворотит в десять раз больше. Представляешь, если развалит Кремль… Но тут дело в другом…
Хорь бросает сигарету и тут же закуривает следующую.
– А если глубже копнуть, Фотий не ведьмы боится. Он опасается, что власть в городе возьмет Бафомет. Возьмет власть в городе, потом – в области, затем во всем юго-западном регионе. Кто ему помешает? А далее, сам понимаешь, подомнет и Москву. Главное – народ это одобрит. За ним пойдут: ну что же, что ад, зато – порядок, дисциплина, стабильность. И разве сейчас мы не в аду живем?.. Короче… Ты мог бы решить этот вопрос?
– Что именно?
– Что-что?.. Не догадываешься? Бафомета уконтрапупить!.. Загнать его обратно, взад, в преисподнюю, закрыть туда дверь, запереть, заколотить крест-накрест осиновыми досками. – Он усмехается. – Это я – фигурально.
– Ты сам его вызвал, – повторяя недавнюю реплику, напоминает Иван.
Хорь морщится:
– Сам, говоришь? А что, если не сам?.. Ладно… Это тоже было распоряжение Фотия. Он же в курсе моей… специализации… У нас ведь как? Сварганят бомбу, атомную или водородную, а потом дрожат – как бы она того, не хлопнулась на них, на самих, выведут боевой вирус какой-нибудь, а потом прячутся от него в бункерах, попросят Бога о милости, а потом не знают, куда от нее бежать. Фотий ведь рассчитывал на сотрудничество, а теперь понял, кретин, что Бафомет его просто сожрет…
– С чего ты взял, что я это могу?
– Ну, с Лаппеттууном ты справился. И проклятие – помнишь? – у меня от него до сих пор шрамы по телу. И ливень во время засухи, и еще кое-что… Не зря я тебя спас… тогда. Чувствовал, что еще пригодишься. Не знаю, как там в Америке или Европе, но здесь ты – единственный, кто на это способен. Ну что?
Иван долго молчит.
Прокатывается отдаленный грохот.
Рассыпался еще один дом.
– Хорошо, я попробую. Но тогда не будет костра. Это ты можешь мне обещать?
Хорь тоже долго молчит.
Заглядывает в сигаретную пачку.
Она пуста.
Комкает ее и бросает.
– Нет, костер будет, – говорит он.
Ночью в город прокрадывается фантасмагорический зверь – размером с тигра или даже с медведя, однако без шерсти, с голой, словно у дьявола, гладкой кожей, покрытой подпалинами. По слухам, это Йернод, никому не дающий пощады. Бесшумным прыжком выныривает он из переулка на площадь и первым же ударом когтистой лапы, как кукол, отбрасывает двух чертяк, охраняющих полицейских участок. Правда, четверо оставшихся не теряются – успевают сомкнуться, выставив перед собой железные пики. Йернод дико рычит, совершает головокружительные пируэты, но заточенные острия раз за разом заставляют его отступить. Тем более что из участка выскакивает по тревоге еще с десяток чертяк, и один из них, несмотря на толкотню и сумятицу, ухитряется ткнуть пикой Йернода в ямку под горлом. Взлетает визг, высверливая небо пронзительной болью. Испуганно продирают глаза проснувшиеся горожане. Йернод пятится, щерясь, опустив морду к земле, и скрывается в том же неприветливом переулке. Преследовать его никто не решается.