К утру заяц уже окончательно утвердился в мысли, что новое каменное жилище гораздо лучше амбара и случившееся с ним приключение следует рассматривать как подарок судьбы. Поэтому появление знакомого рыжего двуногого нисколько его не обеспокоило, тем более что в тот момент был предмет, требующий большего внимания.
Тонконог устроил каверзу: взял да и прыснул в морду своему новому предводителю чем-то едким и пахучим. От неслыханной наглости и явного неповиновения кролень сначала пришел в изумление, но потом стало не до того, в носу засвербело так сильно, что зверь все никак не мог прочихаться.
А уж когда черный вновь стал тыкать в сторону зайца конечностью с растопыренными пальцами, стало ясно, что в доме назревает бунт. Не мог человек смириться с поражением, требовал повторного поединка.
Хоть с обонянием, хоть без, рогатый был готов защитить свой новый статус, миску молока и Глашу, ее приносившую. Он разбежался и, верно, сделал это настолько грозно, что противник устрашился сию же секунду и в знак крайнего уважения продемонстрировал, что готов хоть на руках носить нового хозяина.
То-то же!
Дальше было неинтересно. Люди еще немного покричали, пошумели, а затем, к счастью, все лишние покинули дом. Стало тихо.
Чувствующий свою вину тонконог подкрался к рогатому, наклонился и, видимо стараясь умилостивить победителя, вдруг достал из кармана знакомую серебряную табакерку. Раскрыл…
Снова пахнуло ягодной сладостью и весной, родными лесами и напитавшимся влагой мхом. Уши зверя против воли встали торчком.
– Вот и все, больше никаких беглых кроленей. Теперь будешь законопослушный гражданин. – Тонкие человеческие пальцы чиркнули спичкой и подожгли кусочек персикового меха, находившийся внутри.
Запахло паленой шерстью, да так едко, что, когда запах развеялся, в каменном доме еще долго стоял дух кроленьего гнезда.
Пышноусый мужчина сосредоточенно ковырялся в сложном механизме на столе и даже не вздрогнул, когда раздался дребезжащий звонок телефона, хотя в тихой комнате звук казался резким и неприятным, лишь вздохнул – потянулся к трубке.
– Слушаю.
– Альберт Марсельевич, доброго здоровьичка. Как Мальвина Фирсовна поживают? Как детки? – елейно отозвалась трубка.
– Пантелеич, ты мне эти реверансы прекращай, – строго оборвал мужчина. – Если есть чего докладывать, говори по форме, без расшаркиваний.
– Слушаю-с, ваш превосходительств! Есть без реверансов! – полунасмешливо ответили на том конце провода, безбожно глотая слоги. – Тут такое дело: вчера под Миргородом связного взяли. У него на тебя, кстати, изрядная папочка была. Говорил я тебе: внимательней со своим окружением. Но молчит, ирод, агентов не выдает – уж мои молодцы и так и эдак старались. Тебя требует…
– Зачем?
– Дак откуда ж мне знать? Ты бы приехал, Марсельич, авось расколется. Не в службу, а в дружбу.
– Приеду. Только домашним как сказать?
– Командировочка-с. Оно и для дела надежней будет.
Тест второйСокровище Фуцанлуна
На углу Аптекарской и Красной улиц стоял занятного вида молодой человек. Несмотря на одежду рабочего, он держал в руках свежий «Заречный листок» и с такой внимательностью изучал последнюю страницу, что случайным прохожим оставалось только делать абсурдный вывод: трудяга читает. То был Лутфи Кусаев – юноша действительно грамотный, но при этом, к сожалению, патологически безработный. Самое обидное, что не слыл Кусаев ни лодырем, ни дураком, не тащил всего, что плохо лежит, не болтал о чем не следует – оттого даже умение читать не портило общей положительной картины. Но между тем любой лентяй и мошенник вокруг был при месте, один Кусаев оставался не у дел. И все из-за маленького Лутова секрета. Не секрета даже, а физиологической особенности, прознав про которую нетерпимые хозяева тут же вышвыривали его за дверь. Хотя об этом чуть позднее, сейчас заглянем парнишке через плечо (пусть воспитанные люди так и не делают, но с героями книг можно не церемониться) и прочтем короткое рекламное объявление.
«Требуется камердинер. Обращаться по адресу: Пекарский пер., д. 21, боковой флигель. Спросить доктора Бенедикта Брута», – в который уже раз перечитывал Лутфи, старательно шевеля губами. Доктор – это прекрасно. Врачи спокойны, аккуратны, обстоятельны и образованны, а хозяева-врачи к тому же еще и бесплатны. Да и жалованье иностранец поставит больше, а многим национальным русским слабостям не подвержен. Одно только смущало в этом кратком объявлении – загадочное слово «камердинер», и поэтому, в нерешительности потоптавшись на месте минут пять, Кусаев отправился к самому мудрому из своих знакомых.
Дядюшка Абади держал мелочную лавку, в которой среди прочего товара затесалась полочка с книгами, а оттого слыл человеком просвещенным и собирал у себя не только покупателей, жаждущих шпилек и мыла, но и таких «искателей истины», как собственный племянник.
– Ну что ты меня без повода отвлекаешь? И таракану понятно, что камердинер – это слуга по-ихнему, по-иностранному! – В раздражении дядюшка замахнулся на Кусаева ножницами, приготовленными для резки шпагата. – Брысь! Не мешай!
Лутфи уже повернулся к двери, когда в сложной душе лавочника вдруг трепыхнулись родственные чувства. Сын троюродной сестры как-никак. В лавку к себе его такого, конечно, не возьмешь, но дать совет – не то что с рублем распрощаться.
– Постой-постой, – более дружелюбно замахал ножницами Абади Кутуевич – теперь уже не казалось, что он хочет оттяпать племяннику голову, разве что лишь кончик немного загнутого книзу носа. – Прочитай мне, как в газетенке написано.
Лутфи прочитал, все еще пытаясь держаться на благоразумном расстоянии от дядьки.
– Пекарский переулок, – задумчиво протянул лавочник. – Хорошее место. Дворянских домов там, конечно, мало, но важных чиновников живет в избытке. На таком месте не захиреешь. Ты вот что, бедовый, меня послушай и сделай, как велю. Когда на Пекарский попадешь, сразу в дом не ходи, а найди дворника и подробненько его порасспроси, что за доктор, кого пользует, какие привычки имеет. Да не жадничай, дай ему копеек десять. В дом войдешь – осмотрись, обстановочку оцени и к хозяину подход придумай. Будут спрашивать про рекомендации – говори, что предыдущий хозяин помер, родственников не было, а все состояние на богадельню отписал. Спросят об умениях – рассказывай все, что есть, да приврать не забудь. Нечего тут смущаться – не барышня. Я твой характер знаю. Спросят о недостатках – тут уж молчи. Или вот лучше скажи, что иногда так зарабатываешься, что поесть забываешь. Аллах даст, в этот раз повезет. Доктор все же – должен понимать, какая у человека ситуация.
После такого напутствия Лутфи появился в Пекарском переулке во всеоружии. Одежда его была выстирана и залатана, волосы причесаны, а в кармане лежало десять копеек на поклон дворнику. Но вот странное дело: стоило молодому человеку упомянуть при этом самом дворнике об обитателе флигеля в двадцать первом доме, как немолодой бородатый мужик вдруг побледнел и часто закрестился. Монетку даже доставать из кармана не пришлось: дворник мертвой хваткой вцепился в Лутово плечо и дохнул ему в ухо луком и перегаром:
– Ведьмачье логово там! Не ходи – пропадешь!
Лутфи освободился с большим трудом и поспешил прочь от мужика. В первом же пункте плана, разработанного премудрым дядюшкой Абади, вышел прокол. С перепоя не только ведьмаки, но и черти видеться станут.
Перед калиткой к дому номер двадцать один Лут внезапно столкнулся с разодетой по последней моде дамой, держащей на поводке мини-мантикору. На хвосте чудища был повязан атласный бант (прямо под черной ядовитой кисточкой), а заговоренный ошейник загадочно посверкивал не то искусно ограненным хрусталем, не то и вовсе драгоценными камнями. Расстегнется невзначай эта блескучая штучка – и пациентов у иностранного доктора станет хоть отбавляй. Дама презрительно вскинула подбородок, когда Лутфи отшатнулся, уступая ей дорогу. Мантикора, словно подражая своей хозяйке, тоже скривила волосатую, но все же неуловимо похожую на человеческое лицо морду.
Десять лет уже бытует странная и опасная мода брать к себе в домашние питомцы редких зверей, но привыкнуть к этому все равно невозможно. Есть закон, предписывающий сдавать всю обнаруженную на территории Великороссии уникальную живность в зоосад. А об иностранных монстрах господам чиновникам думать недосуг. Вот и ходят баре кто с мантикорой на поводке, кто с чупакаброй под мышкой – кончились золотые времена для комнатных собачек.
Лутфи благоразумно подождал, пока женщина и мантикора пройдут мимо, и только потом протиснулся в калитку. Сам дом был добротный, двухэтажный и, судя по табличке, принадлежал потомственному дворянину Феликсу Любчику, а судя по голым окнам, был тому самому дворянину без надобности. Флигелек же, наоборот, имел вид обжитой и достаточно опрятный. Рядом с дверью поблескивала табличка «Сэр Бенедикт Брут. Криптозоолог». Ниже еще одна, теперь уже с иностранными буквами, «Sir Benedict Brute. Cryptozoologist». Последнего слова Лутфи не понял ни в русском написании, ни уж тем более в иностранном. Подумалось только, что это, наверное, специализация у доктора такая. Вот бывают же акушеры, окулисты, хирурги, коновалы… Или коновалы – это не то?
Знал бы молодой человек, сколь неизмеримо ближе его возможный наниматель к коновалам, нежели к окулистам, тогда, возможно, крепко бы задумался, прежде чем дергать за витой шнур дверного колокольчика.
Казалось, колокольчик еще не успел и шелохнуться, как дверь распахнулась, едва не снеся беднягу Лута с крыльца, и на пороге появилась высокая щекастая девка, поперек себя шире. Через одно ее плечо было грозно перекинуто вышитое полотенце, а через другое – русая коса в кулак толщиной. Незнакомка сначала недоуменно посмотрела поверх головы невысокого юноши и только через секунду соблаговолила опустить орлиный взор вниз.