– А теперь, господа, закончим процедуру. Прошу, протяните ваши левые руки.
Нотариус взял своих клиентов за запястья, будто мерил пульс, прикрыл веки, сосредотачиваясь. Для франта, похоже, сама процедура была не в новинку, а вот парнишка широко раскрыл глаза, когда тонкая светящаяся нить начала обвивать руки клиентов, будто бы стремясь навсегда пришить их друг к другу.
– Скрепленное словом трех честных людей да будет нерушимо, – Макар Мартынович скороговоркой пробормотал заученную еще в студенческие годы абсолютно необязательную формулу, и нить, замкнувшись своими светящимися концами, исчезла.
– И почему основную часть людской массы составляют восторженные идиоты? – уронил в пространство риторический вопрос сэр Бенедикт, спускаясь по ступеням нотариальной конторы. Лутфи только удивленно вскинул взгляд на доктора, и тот продолжил: – Нет, я вовсе не о господине нотариусе, он-то как раз молодец: стряс с меня кругленькую сумму за свои услуги, не вникая в подробности, – так и кошелек набит, и совесть не ворочается. Говоря об идиотах (а, чувствую, говорить о них с этих пор мне придется часто), я подразумеваю и буду подразумевать в дальнейшем прежде всего вас, мой наивный сребролюбивый друг. Честное слово, кажется, Глафира петуха на суп и то выбирает придирчивей и дольше, чем вы выбирали себе сегодня место службы.
Криптозоолог наигранно засмеялся.
– И за что мне все это? Ну что вы смотрите, словно теленок на мясника? Скажите уже что-нибудь.
– Что сказать, барин? – пролепетал Кусаев, ошарашенный такой внезапной переменой в своем работодателе.
– И правда, что тут говорить? Знаете, почему мне пришлось ради договора с вами, простофилей, тащиться к нотариусу? – Франт любовно потер набалдашник зонта, вырезанный в виде головы гончей. – Потому что еще ни один слуга не продержался у меня дольше месяца.
– Что с ними стало? – дрожащим голосом спросил Лутфи, чувствуя, как голова наливается знакомой сонной тяжестью. Только не сейчас! Только не приступ! Поскорее бы спуститься с опасной лестницы!
– О, а я смотрю, вы хладнокровны, как никто другой. – Сэр Бенедикт застыл на нижней ступени и не без любопытства повернулся к своему слуге, прокручивая трость затянутыми в перчатки пальцами. – Последний из них разбил себе голову о каменный парапет… сам, сознательно, тремя точными ударами.
Тут молодой человек не выдержал, оттолкнул разглагольствующего Брута и в три прыжка слетел с лестницы. Последнее, что он запомнил, прежде чем сознание покинуло его, был возмущенный окрик доктора:
– Бежать бесполезно! У нас договор!
А затем Лутфи оказался в кромешной темноте, за мгновение до этого почувствовав удар собственного тела о землю.
Когда молодой человек снова открыл глаза, в поле его зрения тут же возникло бледное вытянутое лицо криптозоолога.
– Нарколептик! – верещал Брут и хватался за шею. – Меня, МЕНЯ брил нарколептик!
Кусаев даже как-то не удивился, что новый хозяин так быстро определил его мудреный диагноз. Наоборот, по-глупому обрадовался – несмотря на скверный характер, доктор оказался сведущ в своем деле.
– Бенедикт, прекратите истерику, – раздался спокойный голос Анфисы Ксаверьевны, из чего Лутфи сделал вывод, что, пока он спал, его тело успели перевезти от нотариуса обратно во флигель на Пекарском. – Заметьте, мы с вами сами не задали этому несчастному ни единого вопроса о его здоровье.
– Прекратить истерику?! Посмотрел бы я на вашу истерику сегодня утром, если бы он отключился во время бритья! С одной стороны – бессознательное тело, с другой – обезглавленное! – Сэр Бенедикт успешно изобразил покойника и снова повернулся к слуге, который с виноватым видом уже приподнимался на локте. – Да как у вас вообще рука поднялась?
Лутфи промолчал. Молчать в нужное время было одним из его ценнейших качеств. Только представьте, что стало бы с доктором, вздумай молодой человек честно заявить: «Я подумал, что все обойдется».
– Бенедикт, мы тоже с вами хороши: так спешили нанять слугу, что не проверили человека. – Анфиса Ксаверьевна силой усадила своего квартиросъемщика на диван. – И, что уж греха таить, сами немало скрыли от этого бедняги. Ладно я, глупая женщина, но вы-то гордитесь своей проницательностью. – Заметив, что доктор начал багроветь, она поспешно добавила: – Нет смысла теперь об этом говорить. Редкий недуг не помешает ему выполнять большую часть работы и быть вам помощником, ну а побриться можете и сами.
– Ах, женщины! Если бы дело было только в бритье! Я хочу выглядеть грозным и харизматичным, Анфиса Ксаверьевна. Кусаев, вы знаете, что такое «харизматичный»? Это понятие не будет согласовываться с вашими постоянными обмороками! – Казалось, еще секунда – и доктор начнет дышать огнем и разорять деревни.
– Бенедикт, право, вы впадаете в детство.
– Да, я впадаю! Потому что это моя детская мечта: быть серьезным и загадочным, навевать ужас и чтобы за мной непременно шел подтянутый слуга, отвечающий на все мои распоряжения «да, сэр». А что мы имеем? Какая уж тут загадочность, какой страх, если я вынужден был волочить этого крепыша на своем горбу до ближайшей пролетки?!
Криптозоолог нервно забегал по комнате, потом вдруг остановился.
– Собирайтесь, болезный юноша, сейчас мы вместе отправимся к нотариусу и потребуем отменить действие договора.
– Нет! – одновременно воскликнули домовладелица и новый слуга.
Сэр Бенедикт змеей скользнул к постели больного, кончиком зонта, который почему-то остался при нем даже в комнате, приподнял его лицо к себе и, глядя прямо в упрямые глаза-семечки, прошипел:
– А ну-ка, повторите.
– Нет, – твердо сказал Лутфи, не собираясь сдавать позиции, коль уж райская птица удачи залетела к нему в окно. Птица эта, правда, обратилась коршуном, но молодой человек слышал, что приручают и коршунов – достаточно кожаных перчаток и колпачка на голову пернатого.
– Бенедикт, не давите на мальчика. – Анфиса Ксаверьевна мягко, но решительно вынула зонт из рук своего квартиросъемщика.
– Этот мальчик еще пожалеет, что переступил порог моего дома!
– Бенедикт!
– Да через день-другой он будет готов на руках меня нести до нотариуса! Еще ни одно человеческое существо не было способно выдержать притеснений от сэра Бенедикта Брута! – высокопарно пообещал криптозоолог, только что не метнув в пол молнию, как Зевс, в подтверждение своего всемогущества.
– Очень приятно, что вы считаете меня богиней, – с ложной скромностью опустила глаза Анфиса Ксаверьевна, чем очень ловко разрядила накалившуюся обстановку.
– Вы… исключение, – махнул рукой доктор, благоразумно проглотив слово «досадное».
– Где одно, там и два, – туманно сказала домовладелица.
– Если вы вздумаете ему помогать, – рассерженно начал Брут, – я… я…
– Съедете от меня? – лукаво подсказала женщина.
– Не дождетесь!
– Тогда не пугайте мальчика!
– Я сказал хоть слово неправды, Анфиса Ксаверьевна?
На этот провокационный вопрос мудрая женщина предпочла не отвечать.
– У него спокойный характер. Уверена, он станет вам отличным помощником.
– Да какой из этого спящего красавца помощник? – процедил Брут уже с дивана. Впрочем, дышать начал немного ровнее и оценивающе посмотрел на Лута.
Под этим взглядом Кусаев внезапно почувствовал, как его веки начинают тяжелеть, и через секунду снова отключился, успев уловить очередной, полный негодования, вопль хозяина.
Через полчаса приведенный в сознание Лут наблюдал, как сэр Бенедикт приглаживает и без того идеальные виски перед зеркалом.
– Ну, чего вы ждете, Кусаев? Или я сам должен сбегать за саквояжем, приготовить шляпу, очки и зонт, а перед выходом еще почистить вам башмаки? Давайте-давайте, вперед, как голодная чупакабра за стадом горных козочек!
Про козочек Кусаев не совсем понял, но быстро сориентировался и нырнул в открытую дверь гостиной, где доктор оставил свой саквояж, затем кинулся в кабинет к специальной витрине, за которой еще раньше заметил целую выставку различных очков с разноцветными стеклами, от синих до неприлично розовых. Какие же выбрать? Тут Лутфи припомнил, что на хозяине, помимо черной, почти траурной одежды, надет еще и шейный платок в едва заметную красную крапинку, и, чувствуя себя тонким ценителем моды, вынул пару с красными стеклами в серебряной оправе.
Но криптозоолог почему-то не оценил его утонченного вкуса.
– Анфиса Ксаверьевна! – воззвал он к своей домовладелице, которая не без интереса следила за сборами. – Он еще и дня не провел в этом доме, а уже пытается совершить самоубийство таким изощренным способом!
– Принеси-ка лучше желтые, дружок, – мягко подсказала женщина. – От этих доктор звереет.
«Куда уж больше?!» – подумал Лутфи, но благоразумно смолчал.
– Как это очень по-русски: называть май сэйкрид рэйдж[21] этим грубым словом «звереет».
– Бенедикт, я уже три месяца наблюдаю за вашей так называемой священной яростью, и поверьте мне, слово «звереет» описывает ее как нельзя более точно.
– Ничего вы не понимаете…
В этот момент явился Лутфи вместе с очками радостного цыплячьего цвета (которые, оказавшись на носу у сэра Бенедикта, почему-то моментально превратили его в злую худую сову) и начал упаковывать своего нервного хозяина в сюртук, шляпу и уличные туфли.
– Ошейник не забудьте! – рявкнул криптозоолог, уже стоя в самых дверях.
Лутфи в панике огляделся и заметил на тумбочке ошейник, украшенный темными матовыми камнями и парочкой серебряных шипов. Схватил украшение, но что с ним делать, сразу не сообразил. Хозяин тем временем ждал, недобро постукивая зонтом по порогу. Молодой человек еще раз оценил весь экстравагантный наряд доктора, и его озарило. Кусаев решительно шагнул к сэру Бенедикту и попытался застегнуть ювелирное изделие у него на шее, за что тут же не слишком больно, но обидно получил зонтом по рукам.