– Вот-вот-вот! – Палец Бронева торжествующе затрясся, указуя на доктора. – Лицеисты хотели вынести со склада маты, а на них напали какие-то черные зверьки и покусали за ноги. Если об этом станет известно санитарно-эпидемиологической комиссии – нас закроют, не говоря уже о том, что сделается с репутацией учебного заведения!
– Видимо, ваш лицейский бука умудрился сбежать из клетки…
– Постойте, вы хотите сказать, что он был один? – удивился Бронев и поспешил пояснить свою мысль: – То есть я хочу сказать, как же он размножился?
– Они гермафродиты! – бодро и громко сообщил криптозоолог, будто предлагая собеседнику восхититься таким неожиданно хитрым ходом природы.
– О… – сказал директор, а потом по нарастающей, со все большим чувством по мере открывающихся перед ним нерадостных перспектив: – О-о-о!
– Вам повезло, что вы вовремя ко мне обратились. Выловить всех бук будет, конечно, непросто, но, думаю, с небольшой помощью я справлюсь.
– Ваш адрес мне подсказал один очень смышленый мальчик…
– Я даже догадываюсь какой. В вашем лицее учится сын моей домовладелицы, который во время школьных каникул частенько коротал время в моей личной библиотеке. Вот, кстати, пусть он мне и поможет – мальчик действительно оборотистый и крайне смышленый.
Дальнейший рассказ следует предварить тремя очень важными оговорками. Во-первых, догадливость сэра Бенедикта относительно происхождения подвальных лицейских бук объяснялась вовсе не его феноменальной прозорливостью. Вместе с письмом от директора, содержащим довольно неопределенный характер описания материй, беспокоивших автора, криптозоолог получил еще и короткую записку, выведенную поставленным ученическим почерком. Записка гласила: «Дорогой сэр Бенедикт, если вас интересует колония бук, которую уже можно реализовать по хорошей цене, приезжайте ко мне в лицей. Ваша доля – плата от лицея и треть стоимости выловленного. С наилучшими намерениями, Матвей».
Конечно, вряд ли кто-то другой, кроме Брута, посчитал бы намерения писавшего наилучшими, но оба корреспондента крайне осторожно относились к сведениям, имеющим коммерческую ценность, и никому подобных записок не показывали.
Во-вторых, разумеется, не стоит и пытаться разводить бук, опираясь лишь на те скупые сведения, которые сэр Бенедикт посчитал возможным сообщить директору лицея. Если вы запрете буку в ограниченном пространстве и забудете о нем на пару месяцев, не следует надеяться, что за это время внутри образуется колония вашего имени. Для размножения букам нужны не только темнота и приватность, но еще и регулярное питание. Лучше всего подходят объедки с человеческого стола, которые, согласитесь, трудно найти на складе спортивного инвентаря, где самая съедобная вещь – это кожаные мячи.
И в-третьих, надо также отметить, что Анфиса Ксаверьевна не зря возлагала такие надежды на своего сына. Это был как раз тот редкий случай, когда мать, превознося свое дитя, не преувеличивала, а скорее преуменьшала. Вот только таланты Матвея Любчика лежали вовсе не в области государственного управления, как чаяла его родительница, определяя мальчика в дворянский лицей. В ребенке ярко проявилась коммерческая жилка, которой славился его дед, причем ярко настолько, что даже не менее ухватистый в финансовых вопросах сэр Бенедикт изредка позволял себе быть втянутым в предпринимательские аферы юного лицеиста.
– Отличное состояние шерсти, прекрасно развитая мускулатура и на редкость удачный окрас! – Криптозоолог с удовлетворением разглядывал маленькое дымчатое существо, пищащее у него в руке. Брут стоял посреди лицейского склада без сюртука и шляпы, с закатанными до локтя рукавами рубашки (отчего ее белоснежные манжеты, без сомнения, уже утратили остроту граней), обутый в резиновые сапоги, и, о чудо, нисколько не переживал по поводу своего внешнего вида. – Вы прекрасно поработали, мой мальчик, и, видимо, скрупулезно следовали полученным указаниям.
Его собеседник, подросток лет тринадцати, щуплый, невысокого роста, с выгоревшими льняными вихрами, приложил указательный палец к виску в знак того, что голова в его нетривиальном бизнесе на первом месте.
– Мне даже за кухаркиной помощницей приударить пришлось, – поделился перенесенными тяготами Матвей. – Обед или ужин пройдет, а я тут как тут с букетом полевой флоры и бессмысленным взором, траву ей в руки, а сам ведро с объедками забираю – вроде как галантный кавалер, рыцарь недоеденных корочек – и на склад бегу.
Сэр Бенедикт только качал головой: сам бы он вряд ли смог пойти на такие жертвы и изобразить пылкого воздыхателя. Юный предприниматель же не терял зря времени и с той же ловкостью, с которой сразил повариху, подсекал все новых и новых обнаруженных бук и складывал мягкие пушистые комочки в мешок, который держал Лутфи. Лицеист был без сапог, но, видно, животные настолько привыкли к приносившему еду человеческому существу, что уже не пытались на него нападать, кусая за щиколотки.
– И все же затея рискованная, что, если бы вас за нее отчислили? – Криптозоолог взял из мешочка в кармане очередную щепотку перца и щедро приправил ею ближайший полутемный угол.
Оттуда раздался писклявый чих, и под ноги доктору выкатился очередной пушистый зверек. Брут молниеносно накрыл его сачком, дождался, пока добыча свернется в защитный клубочек, а затем вынул из-под сачка и тоже отправил в мешок к Луту.
– Пошел бы в коммерческое училище – хоть счетоводство освою, а то здесь одни танцы да поклоны. Из полезного разве что экономические учения и языки.
Когда сэр Бенедикт и Кусаев выходили из лицея с тремя мешками свеженаловленных бук, позади раздался далекий нечеловеческий крик, от которого вздрогнули оба. Это Юнона приступила к исполнению охранных обязанностей.
– Вот, каждый должен быть на своем месте, – неожиданно изрек доктор и наверняка назидательно поднял бы палец кверху, если бы не шевелящийся мешок у него в руках.
По договору с Матвеем реализация «живого товара» входила в обязанности криптозоолога. Не далее как десять минут назад сэр Бенедикт с нервной усмешкой выслушал наставления своего молодого компаньона о том, по какой цене надо торговать бук и в каком зоомагазине, а также как распорядиться долей выручки самого Матвея. Деньги следовало положить на открытый им (втайне от матушки, естественно) сберегательный счет в Императорском банке. Таким образом мальчик откладывал начальный капитал для своего будущего коммерческого предприятия. А уж какого, там будет видно – до выпуска из лицея оставалось еще пять лет.
Вопреки всему, что можно было бы предположить, криптозоолог оказался не таким уж плохим соседом, по крайней мере, внимательным, это уж точно. Вы знаете, как хорошие хозяйки, вытащив из печи румяные пирожки, не преминут угостить товарку через забор? Брут тоже был не чужд идее делиться с ближними своими, поэтому, вернувшись во флигель в Пекарском, первым делом вручил единственного буку, так и не проданного в зоомагазин, в руки умиленной Глаше.
– На-ка, отнеси Авдотье Зосимовне.
– Какой хорошенький, а может, себе оставим? – заворковала девушка.
– Нам такого счастья не надо, а вот покусывать спиритов в темноте за ляжки он вполне сгодится.
Брут считал своим долгом поддерживать бизнес вторых квартиросъемщиков Анфисы Ксаверьевны – а ну как разорятся да съедут, плати потом повышенную ренту.
– Барин, ну дозвольте хоть его назвать? – взмолилась Глафира.
– Это, Глаша, сколько угодно, – со знанием дела разрешил криптозоолог, очень уважавший подобные чудачества не только по отношению к зверям. – Можешь хоть фамилию и дворянское звание ему присвоить, была бы фантазия.
Так с легкой руки горничной в спиритическом клубе «Зов вечности» поселился Пых, князь Пекарского и сопредельных переулков, кавалер ордена зубастой подвязки, который, несмотря на длину своих титулов, являлся на зов медиума гораздо чаще, чем иные менее родовитые духи, и исправно кусал гостей за ляжки.
Исполнив свой добрососедский долг, сэр Бенедикт скинул дневной костюм и, встав посреди спальни в неглиже, не торопился облачаться в вечерний наряд. Вместо этого он повернулся боком к зеркалу и зачем-то попытался выпятить впалый живот.
– Кусаев, вам не кажется, что я немного раздобрел?
– Вы правы, сэр, – польстил Лут, долго и безуспешно старавшийся нарастить хоть сантиметр жирка на собственном теле – для солидности.
Однако доктор отчего-то помрачнел.
– Придется вновь отказаться от сладкого.
– Зачем идти на такие жертвы… сэр? – Слово «жертвы» в вопросе камердинера относилось вовсе не к криптозоологу, а ко всем тем, кто будет иметь несчастье общаться с доктором во время диеты.
– Зачем, зачем… Лутфи, а вас не расстраивает собственный рост?
Кусаев не испытал никакого потрясения от вопроса – сэр Бенедикт не слыл мастером светской беседы, поэтому от его реплик можно было ожидать чего угодно, но не такта.
– Нет, сэр, я невысокий, но зато очень крепкий.
Криптозоолог недовольно пожевал губами.
– И разрез глаз не смущает, здесь, в западной части Великороссии?
– Нет, сэр, зрение у меня получше, чем у многих, вряд ли мне когда-нибудь придется носить очки.
Сэр Бенедикт сморщился, будто проглотил воображаемый лимон, и инстинктивно посмотрел на очки, оставленные на комоде.
– Должен же у вас быть какой-то комплекс! – наконец не выдержал он.
– Зачем, сэр? – невозмутимо спросил Лутфи, наслаждаясь явным смятением хозяина.
– Что значит «зачем», Кусаев? Комплексы – это не то, что мы выбираем, они… просто есть, и все тут! – Всегдашнее красноречие явно покинуло Брута.
– Простите, но вы не правы, сэр. Пока вы не спросили про мой рост и глаза, я бы не подумал, что с ними что-то не так, сэр.
– Ага! – возликовал хозяин. – А теперь будете думать!
– Не буду, сэр, – возразил камердинер и тут же продемонстрировал то, чему научился за месяцы службы: – Вы были неубедительны.
Криптозоолог сдулся, и на несколько минут вокруг него образовалась почти осязаемая стена гнетущего молчания.