– Никогда не знаешь, в какой момент может пригодиться зонт, – ответил англичанин, виртуозно раскрутив в пальцах свой неизменный аксессуар.
На этот раз Модест Дионисович пренебрег собственным средством передвижения и нанял извозчика.
– Не было еще такого, чтобы кто-то трезвым возвращался из купеческого клуба, – разъяснил он свою предусмотрительность и тут же потребовал от криптозоолога дать вознице обещанный «рупь».
Молча ехали недолго, как ни странно, первым задушевную беседу завел сам иностранец.
– Ну ладно купец этот, семеро по лавкам, а вам-то что нужно от Анфисы Ксаверьевны?
– Что же, вы считаете, что квартирная хозяйка ваша не хороша? – усмехнулся Модест Дионисович.
– Вам не хороша, – уточнил его спутник, сдвинув очки на нос вроде как в желании увидеть истинное лицо собеседника.
Тут-то щеголь впервые и обратил внимание, что глаза у доктора странные – серо-голубые в крапинку, как яйца перепелки.
– Ну что ж, была у меня невеста по любви, – легко, безо всякого сожаления признался Модест Дионисович. – Та скоропостижная женитьба закончилась буквально через полгода, когда выяснилось, что у душечки Зизи я второй муж.
– Анфиса Ксаверьевна тоже не невинная дева.
– Да, но по крайней мере мне не стоит опасаться, что ее супруг лично придет ко мне, чтобы сообщить о своем существовании…
– Раз брак по любви уже был, логично попробовать брак по расчету? – под стук копыт допытывался невесть отчего проявивший интерес к личной жизни своей домохозяйки криптозоолог.
– Есть у женщин достоинства и поболе богатства и молодости, – назидательно сказал Модест Дионисович, ловя своей улыбкой отсветы вечерних фонарей.
– Например, недвижимость в виде барского дома в хорошем районе, доставшегося от покойного мужа ее несовершеннолетнему сыну?
– Вы меня, Беня, с альфонсами-то книжными не путайте, – погрозил пальцем в тонкой перчатке франтик. – Жена для оборотистого человека – лишь база и основа, крепкий домашний тыл, а уж как он на этой основе свои дела поведет, тут только от его талантов зависит. Анфиса Ксаверьевна женщина тихая, хозяйственная, лишних вопросов не задающая – так чего мне еще желать?
Криптозоолог издал какой-то странный звук, который можно было бы принять за смешок, но как раз в этот момент ночная тень скрыла выражение лица доктора. Несмотря на только что вырванное признание, «чичероне», кажется, ему нравился. Модест Дионисович был прелестен в своей скромной жажде наживы, обаятелен, как всякий наглец, и неожиданно честен в отношениях с жизнью.
– И что же вы не переживаете по поводу наследников? – спросил сэр Бенедикт. – Вряд ли можно ожидать их от женщины в возрасте Анфисы Ксаверьевны.
– Ну а что мне переживать? Наследниками я себя уже обеспечил, хоть и не так основательно, как Калина Ипатьевич.
– В каком смысле?
– У меня ведь трое отпрысков – плоды мимолетной страсти… вернее, страстей. Подрастут – выберу самого смышленого и официально признаю своим. Знаете, это большое заблуждение – заводить детей сразу в семье. А вдруг получившийся из них взрослый вам не понравится? Мой отец, к слову, меня терпеть не может, но вынужден. Нет-нет, вы не подумайте, я всех обеспечу и в обучение отдам, но им, по крайней мере, будет ради чего стараться.
– Никогда не думал об этом в таком ключе, – честно признался Брут, до глубины души пораженный тем, что кто-то сумел превзойти его в цинизме своих высказываний и поступков.
– Тпр-р-ру! – вдруг звучно перекрыл их беседу возница. – Приехали, барин!
Модест Дионисович подскочил, словно каучуковый мячик.
– Я знаю, это не ваш привычный круг общения, но здесь собираются все первостатейные купцы Князьгорода, не чета Маслову, постарайтесь понравиться, – наставительно сказал он доктору.
– Мне нужно не понравиться, а запомниться. И для этих целей я предпринял некоторые приготовления. – Сэр Бенедикт любовно погладил прихваченный с собой саквояж.
Дом купеческого клуба был старым, основательным. Толстые стены, возведенные несколько веков назад, держали плоскую крышу. Внутреннее убранство соответствовало. Надо отдать должное вкусу хозяина: никто не пытался ставить под окна, мало чем отличающиеся от бойниц, воздушной мебели на гнутых ножках и прикрывать простые беленые стены золочеными в розанчиках обоями.
Прямо с порога неподготовленного гостя сбивал с ног и клал на обе лопатки съестной дух. И если бы не стоявший в просторном зале гвалт, стало бы отчетливо слышно, как сэр Бенедикт, рыцарь Британской империи и известный в определенных кругах криптозоолог, сглотнул набежавшую слюну.
Клуб содержался сытно и честно: дубовый, способный вынести любое изобилие стол, знаменитые на весь Князьгород поросята в яблоках и рубленые, словно из одного кирпича со стенами сделанные, завсегдатаи.
Правда, то тут, то там среди парадных красных и синих рубах, подпоясанных расшитыми кушаками, которые, казалось бы, уж лет как с десяток повывелись на городских улицах, мелькали темные, по последней моде скроенные визитки.
В первые же минуты Бенедикт Брут с неудовольствием обнаружил, что ничей взгляд на его персоне не останавливается. Смотрели на него осоловевшие от расстегаев и наливок купцы, смотрели, да не присматривались, принимая за одного из дельцов в черных сюртуках.
– А вон и для нас местечко на этом празднике жизни, – схватил за локоть погрустневшего спутника Модест Дионисович и указал на свободный торец стола, где как раз уже красовался только что выпорхнувший из печи поросенок.
– Я сегодня ужинать не планировал, – сухо сказал сэр Бенедикт, теснее прижимая к себе саквояж.
– Это вы, Беня, зря. – Ушлый «чичероне» уже вовсю подмигивал какой-то смуглянке из цыганского хора. – Тут тому, кто не ест и не пьет, гулять не умеет, доверия нет. Наняли меня, так извольте слушаться. Здесь такие кошельки гуляют, что не нам с вами привередничать.
– Ну что ж, – глубокомысленно молвил криптозоолог, – если надо есть порося, будет им знатный поедатель.
Солидная фраза вдруг закончилась совсем не солидным смешком. Сэр Бенедикт щелкнул замком саквояжа и легким движением вытряхнул на стол красновато-бурый меховой комочек – никто и не заметил.
Обитатель саквояжа прокатился по отполированной сотнями ладоней поверхности, обогнул штоф с водкой, но стукнулся спиной о деревянную плошку с красной икрой и опасливо развернулся, потянул носом воздух…
Аромат, уловленный черной блестящей пуговицей, был неодолим.
– Иногда, чтобы избавиться от одного стресса, надо попасть в еще больший, – удовлетворенно сказал Бенедикт Брут, глядя, как маленький хомячок-троглодит вгрызается в румяный бок запеченного с яблоками поросенка.
Вокруг тут же образовалась стеночка из разинувших рот купцов, которые несколько секунд наблюдали за неведомой тварью, вид когтей и клыков которой какое-то время сдерживал их обиду за поросенка.
Но довольно скоро один из бородачей вспомнил, что несправедливость эволюции была давным-давно исправлена человечеством, и потянул из-за пояса лезвие, превосходившее по длине любого, даже самого кровожадного хомяка.
– Позвольте мне. – Сэр Бенедикт в мгновение ока очутился рядом с тем самым догадливым купцом, изъял у него клинок и без тени колебания замахнулся на своего пациента.
Один точный удар – и троглодит отлетел прочь, все еще сжимая в зубах ровно отрезанный кусок свинины.
– Прошу извинить моего друга, он голоден. – Криптозоолог сграбастал ошалевшего хомяка, намертво вцепившегося в добычу, и отправил обратно в саквояж.
Уж после такого-то представления внимание вновь прибывшим было обеспечено.
Бородатые Тит Титычи подсаживались к Модесту Дионисовичу и его необычному спутнику, угощали, расспрашивали, кто-то даже порывался пить на брудершафт.
Тут уж перед сэром Бенедиктом все равно встал нелегкий выбор: упорствовать в своем статусе спортсмена или все же вывести деловые соображения на первый план. Мысли о возможной выгоде победили.
Начали с ароматной черносмородиновки, закусывали десятиярусной кулебякой, дальше пошла рябиновка, жирная до одурения ушица и каплуны. Гремело на заднем фоне цыганское многоголосье.
– Это еще что, вот вчера была стерлядочка в аршин длиной! – вещал с одной стороны купец с лоснящимися щеками и ладонью правой рубил по левой руке размер чудо-рыбины.
С другой стороны раскрасневшийся бородач, держа в руках винный бокал, до краев полный коньяка, попал в ловушку собственного красноречия на середине длинного тоста:
– …процветания Князьгороду, прямых дорог караванам, границ без пошлин, всем толстой мошны, свободной торговли охотным рядам…
– Еще немного – и он раздаст землю крестьянам, а фабрики рабочим, – сыто и оттого, видимо, благодушно заметил сэр Бенедикт, магическим образом растеряв где-то весь свой английский акцент.
К сожалению, отметить сей странный момент было некому. Модест Дионисович, несмотря на свою субтильность, тоже не чурался ни стерлядочки, ни полагавшейся к ней рябиновки.
– Мне бы пару тысчонок да новый дворянский особнячок, уж я бы развернулся! – развязавшимся языком выплетал свою сокровенную мечту захмелевший «чичероне». – Здесь что? Труха, пыль, история, старье. Совсем скоро делать дела в Князьгороде станут по-другому. И деньги будут лежать не в карманах полосатых шальвар и за голенищами купеческих сапог, а в сюртуках вон тех темненьких господ, современных коммерсантов. Они здесь только потому, что надо, а лица такие, будто на казнь пришли…
Вдруг чья-то массивная, поросшая рыжим волосом рука бесцеремонно отодвинула Модеста Дионисовича, прервав пьяное изложение весьма и весьма трезвого прожекта.
– Где тут у вас укротитель? – гаркнул на ухо франтику голос.
– Я не укротитель, я криптозоолог, – в сотый уже раз повторил Бенедикт Брут, но его никто не слушал.
Иностранца подхватили под мышки и без видимых усилий, несмотря на все поглощенные им расстегаи и уху, потащили куда-то со скамьи.