Он не стал дожидаться ответа отца, вышел из фургона, похлопав Перис по плечу, любезно улыбнулся Синтии и решительно зашагал в сторону участка Попса.
– Попс… – сказала Перис.
Было хорошо слышно, как Попс выключил рацию.
Грубая линялая хлопковая рубашка обтягивала прямую спину Мориса Делайта. Плетеный кожаный ремень удерживал на узких бедрах поношенные рабочие джинсы. Стоптанные коричневые ботинки повидали не одну зиму и лето в пыли и грязи штата Айдахо.
– Ты на него похожа, – сказал Тобиас Перис. – И не только внешне. И как я раньше не замечал?
Прикусив нижнюю губу, Перис смотрела, как ее отец, миновав мотки колючей проволоки, вступает на территорию Попса.
– Понял! – воскликнул Тобиас. – Попс потому тебя и любит, что ты так похожа на Мориса.
В глазах Перис за стеклами очков не было удивления.
– Он скучает по папе, – сказала она спокойно. – А во мне он может принять даже то, чего не принимает в своем сыне. Я ведь не честолюбива – ну, не в обычном смысле, и не очень забочусь о… о внешнем преуспевании. Думаю, это и есть причина. А папа все такой же.
Снова показались края чулок Синтии, а ее нога в босоножке востоновила нетерпеливое покачивание.
– Попс не выносит Мориса, потому что Морис – неудачник. А где же Берил?
– Твоя мама ведет дела в хозяйстве, – ответила Перис резко. – Папа сказал, они ждуг нас с тобой в гости.
– Только после моей смерти, – возразила Синтия.
– У тебя даже голос не такой как всегда, – сказала Перис. – Ты сердишься на что-то?
– Перестаньте, – потребовал Найджел. – Что Морис собрался делать? Переплыть ров и вскарабкаться по стене?
Синтия хихикнула:
– Может быть, ему удастся войти в собачий лаз.
– Ну нет, – сказал Тобиас, присаживаясь на верхнюю ступеньку в дверном проеме фургона. – Болельщики, посмотрите-ка!
Подъемный мост, уродливое стальное чудовище, отделился от стены замка и медленно, рывками по несколько дюймов за раз, стал опускаться вниз, пока с грохотом не приземлился на место, подняв тучу пыли.
Морис Делайт подошел к мосту, пересек его, и зев бетонного кургана поглотил его фигуру.
Мост поднялся.
Прошел еще час, прежде чем Перис услышала, что радио ожило.
– Перис, – сказал отец. – Иди сюда и прихвати Тобиаса.
Синтия вскочила.
– Пора уж, – сказала она. – У меня скоро задница отвалится от сидения здесь.
– Только Перис и Тобиас, – сказал отец. – Синтия, останься у рации. И ты, Найджел, тоже. Как только смогу, я вернусь к вам.
– Синтия, – произнесла Перис, протягивая к ней руки. – Попс как всегда… Попс остается самим собой. Любит мелодраму. Потерпи немного.
Избегая объятий Перис, Синтия повернулась к ней спиной. Перис, постояв немного, вышла из фургона и направилась к замку вместе с Тобиасом.
– Жаль, что Попс обращается с Синтией, как с чужой, – сказала Перис, жалея при этом еще и о том, что не обула что-нибудь потяжелее летних сандалий на плоской подошве, в которые набивались мелкие камешки и пыль. – Ей очень обидно.
– С ней не всегда обращались, как с чужой, – возразил Тобиас. – Когда вы росли, Попс и Эмма из кожи вон лезли, стараясь, чтобы все было хорошо. Синтия сама вызвала их отчуждение. И не могу сказать, что своим замужеством.
Перис подумала, что Синтия побывала в изрядном количестве переделок как здесь, так и в Нью-Йорке, и это могло исчерпать любое терпение близких родственников.
– Пора все это забыть.
– Ты умеешь прощать. Это замечательно. – По его голосу нельзя было сказать, что он действительно так думает. – А вот и мост для нас опускают. Я думал, больше уже никогда не увижу этот дом изнутри. Наверное, надо было взять пистолет.
– Тобиас! – Перис остановилась, дождалась, пока он обернется к ней: – Кто теперь играет в мелодраму?
Он коварно улыбался.
– Сейчас не время шутить, – сказала она строго.
Он не стал спорить; они перешли звенящий под ногами мост, который привел их к открытой двери, такой низкой, что им обоим пришлось наклонить головы, чтобы войти. Они попали в круглую пещеру прихожей, стены которой были отделаны штукатуркой цвета баклажана.
Тобиас застонал. Перис сжала его руку. Тобиас не мог не согласиться с широко распространенной оценкой этого шедевра Попса: кошмар. А Перис забавляла детская любовь дедушки к большим игрушкам.
Взяв Тобиаса под руку, Перис покинула холл через дверь, ведущую в большой внутренний двор, имевший форму воронки. Согласно представлению Попса об атриумах, двор был вымощен плиткой из белого камня; украшением служил кактус высотой в целый этаж с неоново-красными цветами, стоявший в огромном зеленом пластиковом горшке.
– Страх божий, – пробормотал Тобиас.
– Уникальный экземпляр, – возразила Перис и замолчала, изумленная. Тобиас сплел их пальцы и сказал:
– Эмма? Вот неожиданность! Приятная неожиданность, надо заметить.
– Эмма, – повторила Перис. – Ты же уехала. В круиз по диким местам.
Эмма, озабоченно нахмурив брови, спешила им навстречу.
– Я вас обманула. Я не поехала.
– Никогда бы не заметил, – вставил Тобиас.
– Мне пришлось остаться, чтобы ухаживать за ним. А он бы не отпустил меня, чтобы я никому не рассказала.
Перис кинулась к ней:
– Он и вправду плох? Может быть, его надо отвезти в больницу?
– Лучше вам сначала с ним поговорить, – ответила Эмма. – Он готов. Морис всегда мог найти подход к отцу, когда Эдвард позволял ему высказаться.
Перис хотела побежать, но не могла высвободить руку – Тобиас крепко держал ее и неторопливо шел следом.
– Идите в кухню, – крикнула Эмма. – Я сейчас.
– Никогда не прощу себе, что не относилась к нему серьезно, – сказала Перис, задыхаясь скорее от волнения, чем от бега. – Он слишком стар для потрясений. Да и для голодовок тоже.
Кухня была средоточием всей жизни в замке. Попса, смирившегося с нелюбовью Эммы к поварским обязанностям, конечно же, можно было найти именно там.
Из внутреннего двора к кухонной двери вел зигзагообразный коридор.
Морис сидел на голом пластиковом стуле у круглого розового стола. К нему лицом и спиной к двери сидел Попс.
Полки и столы были заполнены горшками, кастрюлями и прочей кухонной утварью. Рация Попса помещалась на столе, окруженном со всех сторон пустыми коробками из-под консервированной еды.
– Попс! – закричала Перис, подбегая к нему и обвивая руками его шею. – Мы так о тебе беспокоимся! Надо что-то придумать, чтобы скорее поставить тебя на ноги.
Еще одна пара таких же синих, как у Перис, глаз смотрела на нее снизу вверх.
– Не суетись, – сказал он. – Сядь. И он пусть тоже сядет, – зажатой в руке вилкой Попс ткнул в сторону Тобиаса.
Перис запечатлела поцелуй на щеке дедушки и осталась стоять. Тобиас, напротив, обошел комнату по периметру, пиная картонные коробки носком кроссовки.
– Сядь, – повторил Попс, накалывая на вилку здоровенный кус куриного мяса, а также кусочек хлеба, намоченный в подливке, и отправляя все это в рот. – Не переношу, когда кто-то мельтешит, пока я ем.
– Ты уговорил его поесть, – сказала Перис отцу. – Слава Богу. Ты очень хорошо выглядишь, Попс.
– Гораздо лучше, чем очень хорошо, – ответил отец.
– Великолепно, – подтвердил Тобиас. – Следи за желудком, Попс, тебе сейчас вредно много есть, после воздержания-то, а?
Попс ткнул вилкой в его сторону еще раз.
– Хватит, молодой Квинн!
– А что ж все это значит? – спросил Тобиас и, обойдя Эмму, продолжал рассматривать коробки. – Только что доставили вертолетом, да? Консервированный лосось. Консервированные фрукты. Сушеные фрукты. Крупа. Макароны. Соусы. Консервированный паштет. Сушеные грибы. А здесь? Икра? Слабеем от голода?
Попс продолжал есть пироги: цыпленком.
– Мой папа неверно понял некоторые вещи, – сказал Морис, обращаясь к Тобиасу и указывая Перис, чтобы она заняла место рядом с ним. – Он не осознал, что твой дед и ты – разные люди.
– Нет, осознал, – кротко сказал Попс. – Все по Библии. Грехи отцов, сынок. Иногда цель оправдывает средства.
Тобиас без всякого выражения смотрел на Попса. Его густые волосы стали седыми, но еще не поредели; на костях этого красавца было куда больше плоти, чем у отца Перис. Попс мотнул головой в сторону сына.
– Ты-то знаешь, о чем я.
– Папа поторопился, – почти беззаботно сказал отец Перис. – Похоже, он подготовился к десятилетней осаде, и пока только приучает себя к мысли, что иногда придется пропустить обед или ужин.
– Бывает, приходится и соврать, – сказал, защищаясь, Попс. – А вы бы что сделали на моем месте? Надо было, чтобы никто не видел, как подвозят еду. Эмма привозила продукты по ночам.
– Эмма? – Перис повернулась к бабушке. – Так ты ему помогала? Жила в Сиэтле, а сама…
– Нет, – ответила Эмма. – Я не вернулась, но начала беспокоиться о дедушке. И вот однажды я решила помириться с ним, хотя бы временно, я должна была помочь ему, что бы он ни задумал.
– Обманывать нас и пытаться разорить Тобиаса?
– Ты не понимаешь, – ответила Эмма и взглянула на Тобиаса. – Никто не поймет. Слава Богу, все позади.
Попс помахал вилкой.
– Расскажи им, Морис. Пора вытаскивать все грязное белье. Расскажи им про свою мать и Сэма Квинна.
– Эдвард, – пробормотала Эмма. – Ну зачем…
– Это все смешно, – проговорил Морис Делайт. – Иди сюда, Тобиас. – Когда же Тобиас с явной неохотой подошел, Морис продолжал: – Мам, это твоя история. Рассказывай.
– Если только этот негодяй, сидящий сейчас с набитым ртом, согласится предать все забвению, – Эмма, красивая, как в молодости, в бежевом шелковом платье, придвинулась к мужу. – Обещай мне, Эдвард. Если да, то я останусь в твоей дурацкой тюрьме, пока, по крайней мере, ты не захочешь поднять мост.
Впервые выражение лица Попса изменилось. Он повернул к жене внезапно помолодевшее лицо.
– Останешься?
– Да. Останусь. Я люблю тебя, старый ты идиот.
Сердце Перис сжалось. Она посмотрела на деда и ощутила слезы на щеках. Было заметно, как дед сглотнул комок в горле, прежде чем сказать: