Листок оказался свидетельством о крещении, выданном каким-то церковным учреждением в 1935 году.
— Снимите все, что на нем, — распорядился Индейкин.
Жан-Кристоф и Доминик раздели покойника. Кроме пиджака, на нем были хорошо сохранившаяся рубашка, штаны, трусы и башмаки на босу ногу.
Индейкин дал фонарь Доминику и начал внимательно рассматривать каждый элемент одежды. Но и тут он ничего не нашел.
— Посвети сюда, — он начал осматривать голого покойника.
На шее небольшой крестик. На пальцах колец не было.
Индейкин взял фонарь у Доминика, еще раз осветил пустой гроб. Потом махнул рукой:
— Зарывайте.
Одевать покойника не стали, просто положили одежду поверх тела.
— Что делать с бумагой? — спросил Поль.
— Положите в гроб.
Индейкин вынул из кармана фляжку с виски, вылил содержимое на руки и тщательно протер их.
Гроб забивали старыми гвоздями.
— Подождите минуту, — раздался чей-то голос.
Индейкин повернулся и увидел совершенно незаметно подошедшего падре Бенуа. «Что вы здесь делаете?» — хотел спросил Индейкин, но падре объяснил сам:
— Я должен прочесть молитву.
— Делайте что хотите.
— Что теперь? — спросил Поль.
— В аэропорт.
— Это все?
— Все.
— Нам оплатят?
— Оплатят.
— Куда следующий рейс? — спросил он начальника охраны.
— Женева.
— Помогите мне купить билет.
— Нам продолжать искать этого человека?
— Не надо.
— Но я бы мог…
— Благодарю вас. Я попрошу вашего начальника найти способ поблагодарить вас.
Через час он уже сидел в самолете.
7. Милый Гектор в Париже
40. В ресторане
Человек в потертых джинсах и не менее потертой куртке вошел в ресторан. Это был маленький ресторанчик в Латинском квартале на левом берегу Сены с нехитрой вывеской «Приют друзей». Половина третьего. Официанты, обслуживавшие обед, уже ушли, остался только бармен.
Человек поискал столик, за который можно было сесть. Потом вдруг обратил внимание на старика в темной замшевой куртке, сидевшего у окна: тот пил кофе и читал газету.
Человек остановился в нерешительности, потом подошел к старику:
— Индейкин? Петр Васильевич?
Старик поднял голову:
— Да.
Потом посмотрел на подошедшего и узнал:
— Ржавцев Ростислав Романович!
— Совершенно точно, — ответил тот и без приглашения сел за стол. — Подумать только, сколько лет прошло!
— Лет этак пять, — развел руками Индейкин.
— Точно, пять, — согласился Ржавцев. — Вы не могли бы заказать мне кофе?
— Конечно. Вам эспрессо?
— Нет. Большую чашку кофе с молоком.
Индейкин встал и направился к бармену. Ржавцев его остановил:
— И пожалуйста, если вас не затруднит, багет с ветчиной.
Индейкин подошел к бармену, попросил его принести кофе с молоком и багет с ветчиной. Потом вернулся за столик.
— Да, пять лет назад. Вы теперь в Париже?
— Да…
— И я тоже.
Бармен принес кофе и багет.
— А вы не изменились, Петр Васильевич.
— Вы мне льстите: годы берут свое.
— Свое, — согласился Ржавцев. — Но некоторые годы забыть трудно.
— Трудно, — согласился Индейкин.
— Ушел я тогда от вас, Петр Васильевич.
— Ушли.
— И вас не интересует, как мне это удалось?
— Дела давно минувших дней. Зачем вспоминать прошлое!
— Просто тогда мне дважды повезло. Помните, я вам рассказывал о бармене. Вы еще предположили, что он до работы в баре был боксером. Помните?
— Помню.
— Учителем он был, учителем. Интересный парень, однажды мы с ним выпили целую бутылку «Чивас Ригал» у него в закутке за баром. И тогда я обратил внимание на заставленную ящиками дверь. Я спросил, куда она ведет. Он ответил, что ведет она в служебный коридор, но ни он, ни его предшественник ею никогда не пользовались. Это была удача первая. Теперь удача вторая. В том же баре днями раньше я познакомился с одним французом. Его фамилия была, как это ни смешно звучит, Бальзак. Только не Оноре де, а Кристиан-Леопольд. Правда, смешно?
— Не очень.
— У вас плохо с чувством юмора, я это заметил еще тогда, в Африке. Так вот этот Кристиан-Леопольд после трех рюмок поведал мне, что серьезно задолжал за отель, а деньги у него только на билет домой. Я сказал, что готов заплатить за его номер, но поставил ему условие: уехать из гостиницы он должен незаметно. Он согласился и сделал всё так, как я просил. Поэтому, когда я беседовал с вами той ночью, я знал про дверь в комнате бармена и у меня в кармане были ключи от номера Кристиана-Леопольда. Тогда вы закрыли глаза и сделали вид, что спите.
— Я действительно заснул.
— Неправда. Вы хотели меня обмануть. Вы закрыли глаза и не заметили, куда я пошел. Вы думали, я вышел из бара, а на самом деле я зашел в комнату бармена. Мы выпили с ним по рюмке «Мартеля». Я попросил его узнать, спит ли еще человек, с которым я беседовал. Он посмотрел и сказал, что этого человека в баре уже нет. Тогда я сказал, что собираюсь уйти в служебный коридор. Мы выпили с ним еще по одной рюмке, он помог мне раздвинуть ящики и пожелал счастливого пути. Через служебный коридор я вышел к грузовым лифтам, а еще через пару минут уже был в номере Бальзака. Вы меня искали по всей гостинице? Признайтесь, что искали.
Индейкину беседа не нравилась, он уже подумывал, как бы повежливей уйти. Ответил он неохотно:
— Да, мои люди вас искали.
— Я вошел в номер Бальзака и только присел на кресло, как кто-то сначала настойчиво постучал в дверь, потом, не дождавшись разрешения, вошел. Оказалось, это служащая отеля. Может быть, вы обратили на нее внимание. Худенькая такая. Клемане ее зовут.
— Не обратил.
— Она вошла и сказала: «В отеле ищут кого-то, скорее всего вас. Раздевайтесь, ложитесь в постель и накройтесь одеялом. Поднимать одеяло они не будут». Так я и сделал. И верно. Минут через пять зашли какие-то люди. Походили-походили, потом ушли. Клемане мне потом рассказывала, что они прошли два-три этажа, потом нашли в пустом номере бутылку виски, выпили и перестали искать. Такие у вас работники!
— Мои люди не знали, что вы были с этой Клемане в интимных отношениях. Это их ошибка.
— Они не могли знать. Потому что никаких интимных отношений с ней у меня не было. Я вообще с ней до этого не был знаком.
— Но она вас спасла.
— Спасла. Потому что очень не любила людей, которые меня искали. Она мне так и сказала: «Я знаю людей, которые вас будут искать. Я не люблю этих людей». Вы поймите, Петр Васильевич, нормальные люди всегда помогают тем, кого ищут, и мешают тем, которые ищут. А вы сразу — интимные отношения. Вы всегда во всем ищете что-нибудь дурное. А вы поехали на кладбище? Я не ошибся?
Закончив с багетом, Ржавцев медленно и с удовольствием пил кофе:
— Ну признайтесь.
— А я и не скрываю. Да, поехал.
— Там вас встретил падре Бенуа. Он встретил вас?
— Встретил.
— Вас не удивило его появление в столь поздний час?
— Удивило.
— Я догадался, что вы поедете на кладбище, и решил предупредить падре Бенуа. Сразу после того, как ваши люди ушли из номера, я ему позвонил и сказал, что скоро появится русский и начнет раскапывать могилу Сушкова. Так и произошло! В мире все объяснимо.
— Зачем вы ему позвонили?
— Чтобы он помешал вам раскопать могилу.
— Хочу вас огорчить: он не помешал.
— Значит, вы вынули гроб, обшарили покойника. Жуткая, наверное, была картина. Ночь. Кладбище. Седой человек роется в гробу, раздевает покойника. Или раздевали не вы, а ваши люди. Распотрошили покойника, ищете камень. А камня нет! Шекспир. Или нет — банальный бульварный роман ужасов. Ведь так все было?
— Так. Только я не могу понять, зачем вам нужно было придумывать эту историю. Просто для того, чтобы сгонять меня ночью на кладбище?
— Я хотел вас проверить. Вы разыграли долгую комедию, привезли записи свидетельских показаний, начали издалека: кто угнал машину, кто убил старуху, кто скинул Зайчикову с балкона… А я сразу понял: вы хотели меня сломать, доказать мне, что всё про меня знаете. Вы были уверены, что я знаю, где камень, и, если вы меня очень испугаете, вам расскажу, где он. А я слушал и со всем соглашался.
— Не заметил.
— Соглашался. А знаете почему? Потому что хотел взять вас в союзники. Камня у меня не было, но я знал, где он, и хотел, чтобы вы помогли мне его достать. Но вы меня предали.
— Я вас не предавал.
— Предавали, Петр Васильевич, предавали. Перед тем как притвориться, что вы уснули, вы кому-то позвонили и сказали мне, что никто не отвечает. Я сразу понял, что это сигнал вашим людям убрать меня. Уж каким образом убрать, не знаю. Но думаю, самым окончательным.
— У вас богатое воображение.
— У меня хорошо развито чувство самосохранения. А вы нагло вели себя. Вы были уверены, что переиграли меня. И еще глумились. Отдали меня головорезам, а мне на прощанье напомнили, что Гермес, ко всему прочему, еще и проводник в царство умерших. Но наглое лицемерие внушает уважение только людям, привыкшим прислуживать. Это сказал Бальзак. Не Кристиан-Леопольд, а самый что ни на есть Оноре де. А ведь мы были близко к тому, чтобы получить камень.
— Но в могиле его не было.
— Не было. Но я знал, где он.
41. Собор милосердия
Индейкин молчал, теперь он уже не торопился уходить. Ржавцев это понял и попросил заказать еще кофе.
— Снова кофе с молоком?
— Нет, пожалуй, теперь эспрессо.
Индейкин жестом руки подозвал бармена. Тот подошел.
— Эспрессо, — заказал Индейкин.
— Вам нравилось, как в Африке готовили кофе? — спросил Ржавцев и, не ожидая ответа, спросил: — Страшно было ночью на кладбище?
— Да не очень.
— Вы обратили внимание на собор перед входом?
— Обратил.
— Ну и как он вам?
— Красивый собор.
— И вы внутрь не заходили?