— Нет.
— А зря. Это памятник архитектуры. Он состоит на учете в ЮНЕСКО. Называется собор Милосердия. Говорят, что с каждого, кто туда входит, снимается половина его грехов. Понимаете, Петр Васильевич, половина всех грехов. Вы бы туда вошли — и половины ваших грехов нет. А грехов у вас много.
— Я атеист.
— Да какой вы атеист! Вы не атеист, вы просто ни во что не верите. Ни во что! Ну да ладно, это ваше дело. Вернемся к падре Бенуа. Какое у вас сложилось о нем мнение?
— У меня не было времени, чтобы составить о нем какое-либо мнение. Но, судя по всему, человек он порядочный.
— Почему вы считаете его порядочным?
— Он не доложил властям о том, что я приказал раскопать могилу. Потом пришел специально помолиться за покойного.
— Падре Бенуа хорошо известен в католическом мире. Он итальянец; по-итальянски его имя Бенито. Но, чтобы не напоминать о Муссолини, в честь которого он был когда-то назван и который, кстати, не был ни католиком, ни вообще верующим, он зовет себя Бенуа, что звучит вполне приемлемо во франкофонной стране. А человек он действительно порядочный. И Сушков это понял. Сушков был очень набожным, а так как православных священнослужителей в городе не было, он исповедовался падре Бенуа. Он рассказал падре, что у него есть очень дорогой камень, и попросил его использовать этот камень в благотворительных целях. Сушков долгое время жил в Африке и хотел, чтобы средства от продажи камня были направлены на помощь африканским детям. Падре ему обещал. И Сушков отдал ему камень. В тот момент, когда вы беседовали с падре, камень был у него.
— И вы потом отняли у него камень.
— Нет. Утром, после того как ваши люди ушли из отеля, я поехал на экскурсию, там, я был уверен, меня вы не найдете. После экскурсии — прямо в аэропорт и улетел в Стокгольм.
— В тот вечер вы улететь не могли. Я был в аэропорту.
— Мог. Мог, Петр Васильевич. Вы верите только в силу, а я — в людей. Мне помог улететь капитан, начальник полиции. Я чуть было не оказался с вами в одном самолете, летевшем в Женеву. Пришлось менять пункт назначения и лететь в Стокгольм: жизнь дороже географии.
— Почему он вам помог?
— Помните Клемане, девочку из регистратуры?
— Опять Клемане?
— Опять. Она его сводная сестра. А в Африке очень крепки родственные связи. Она его попросила.
— У нас с вами разные команды, Ростислав Романович.
— Нет, не разные команды. Просто мы с вами по разные стороны баррикад. Догадайтесь, кто из нас Гаврош!
— Стоп! А как вы узнали, что камень у падре? Он вам сам рассказал? Вы его спросили — и он вам рассказал? Не поверю.
— И правильно сделаете, если не поверите. Про камень мне рассказала старуха, у которой жил Сушков. Она мне всё рассказала. И про то, как Сушков долго сомневался, не знал, кому оставить камень. И про то, как она ему посоветовала завещать камень африканским детям. И про то, как он передал камень падре Бенуа. Вы игнорируете простых людей. Зачем вам беседовать с какой-то старухой-африканкой! Вы предпочитаете иметь дело с бумагами, с начальством. Вы очень ограниченный человек. Я вам уже это говорил.
— А вы нет?
— Нет.
— И чего вы добились? Камень у вас?
— Нет, камень не у меня. Но у меня чистая совесть.
— Тоже мне, Раскольников! Старуху прибил. Да еще чужими руками. Жулик и преступник.
— А чем вы лучше? Потрошитель могил. Зря вы не зашли в храм, все-таки половина грехов вам бы списалась.
— Таким образом, камень остался у этого замечательного падре?
— Нет, этого я не сказал. Я сказал только, что в тот вечер, когда мы с вами беседовали в баре, камень находился у него. И после того, как мы с вами договорились о том, что будем работать вместе, мы бы поехали в храм и отняли бы у него камень. Но вы меня предали. Хотели меня убить. И в результате камень ни у вас и ни у меня.
— А почему вы не поехали сами?
— У падре охрана. Какая-никакая, но охрана. Сам я не смог бы с ней справиться. А вот ваши гориллы смогли бы. Кроме того, у вас были хорошие контакты с местным начальством: они бы закрыли дело, и мы с вами утром улетели бы первым самолетом в Рим. Но получилось все не так.
— А не обманываете ли вы меня? И камень не был у священника?
— Я могу доказать. Хотите, я вам покажу этот камень?
— Так он все-таки у вас!
— Нет. Не у меня.
— И как же вы мне его покажете?
— По телевидению. Через несколько дней будет передаваться пасхальное шествие из Ватикана. Обратите внимание на одного кардинала небольшого роста в красной шапочке. Прошлый раз, год назад, я увидел на его руке камень. Большой камень, желтый, почти оранжевый. Я почему-то подумал, что это тот камень, который мы с вами искали.
— Таким образом, священники просто забрали камень.
— Нет. Скорее всего, они выполнили обещание, и деньги за камень были направлены на помощь африканским детям. Я проверял. Действительно, святой престол недавно перевел большую сумму на помощь африканским детям. Правда, он направлял большие суммы и раньше. Насколько они были увеличены после продажи камня, я не проверял. Кстати, вы знаете, где был найден этот камень?
— Не интересовался.
— Он был найден в Катанге.
— И что из того?
— А то, что он был найден в Африке. И принадлежит он Африке. Не мне и не вам. А Африке! И теперь он помогает африканским детям. И в этом есть какая-то высшая справедливость. Вы не можете отрицать, что наконец-то камень был использован в благородных целях.
— Да, я это признаю. Хотя меня это не очень утешает.
Индейкин грузно поднялся и направился к выходу. Ржавцев его остановил:
— Не могли бы вы сделать мне еще одно небольшое одолжение: закажите еще сэндвич и бутылку воды.
Индейкин подошел к бармену, сделал заказ, расплатился и вышел, не попрощавшись.
Бармен принес Ржавцеву заказ. Тот взял его за руку и произнес по-немецки:
— Wer immer sucht, findet immer, aber meistens findet er nicht, was er sucht. Aber was mich betrifft, ich habe nichts gefunden, nichts.[2]
А потом он повторил то же по-французски:
— Celui qui cherche, trouve toujours, mais le plus souvent il ne trouve pas ce qu’il cherche. Mais pour ma part, je n’ai rien trouvé, rien[3].
И правильно сделал, что повторил по-французски, потому как редкий бармен в Латинском квартале говорит по-немецки.