– Я просто пошутила. Не надо так злиться.
Внезапно встревоженный взгляд Роума устремился в окно.
– Знаю, извини, но я чертовски ненавижу все это дерьмо. Даже не представляешь насколько. Я не хочу быть для тебя Пулей. Ты первый человек, который спокойно относится к моей футбольной славе. – Он снова посмотрел на меня, обхватив ладонями мои щеки. – Для тебя… Для тебя я хочу быть просто Роумом.
Мой желудок совершил кульбит, и я наклонилась, чтобы нежно поцеловать его в щеку.
– Твоя футбольная слава меня не интересует, но я не могу отрицать, что за твоими успехами многие следят. Разве ты не нервничаешь перед всеми этими людьми?
– Нет. Уже привык. Это мой четвертый год с «Тайд». Но этот сезон самый худший. Точнее, так было до сегодняшнего дня.
Звуки разбивающихся бутылок на улице эхом разнеслись по комнате. Я прижалась головой к груди Ромео и отдалась ощущению правильности происходящего… этой простоты. Роум счастливо поднял прядь моих волос и накрутил ее на палец, чтобы потом отпустить и проделать это снова.
– Итак, самый ценный игрок? – тихо спросила я через несколько минут, наслаждаясь маленьким тихим оазисом, который мы создали в моей фиолетово-белой комнате.
– Ага. Безумие, учитывая, что я не мог даже передать мяч в первом тайме. – Его взгляд метнулся ко мне, но после вновь опустился в пол. Парень явно нервничал. – Болельщики и команда в восторге, говорят, что это из-за тебя. Что ты принесла мне удачу одним своим сладким поцелуем.
Я замерла. Мое дыхание остановилось – меня поразили слова из его признания. Я почувствовала, как сердце перестало биться, а кончики пальцев закололо. Я прижала руку к груди, растирая ее, чтобы избавиться от нахлынувших ощущений. Сосредоточилась на своем дыхании и вспомнила совет бабушки – вдохнуть пять раз через нос и медленно выдохнуть через рот.
Роум взволнованно поднял голову, на его лице отразилось беспокойство.
– Что? Что такое? Что я сказал?
Он потянулся к моей руке. Я зажмурилась, и вновь угроза приступа тревоги, казалось, отступила только от его прикосновения.
Парень откинул мои волосы с липкого лба.
– В чем дело, Мол? Скажи мне.
– Прости, так говорила моя бабушка. Это вернуло меня в прошлое. Я запаниковала. Я… я просто… Я просто удивилась, когда ты так сказал. Из всех возможных фраз, ты выбрал именно эту, процитировав бабушку слово в слово.
Его рука осталась в моих волосах, поглаживая затылок.
– Что она тебе говорила? Что я такого сказал?
– Что у меня самые сладкие поцелуи. – Я слабо улыбнулась горьким воспоминаниям. – Бабушка часто повторяла, что один мой сладкий поцелуй способен помочь в любой беде.
На лице Ромео расцвела очаровательная улыбка.
– Похоже, она оказалась права. Судя по всему, твоя бабушка была мудрой женщиной, потому что именно это ты сделала для меня сегодня вечером на игре.
Слезы выступили у меня на глазах, стоило мне вспомнить о женщине, которая вырастила меня, о недостающей частичке моего сердца.
– Она была мудрой. Она была для меня всем. Мы называли себя «парным комплектом». Покинув меня, она забрала с собой половину моей души. Я не особо люблю вспоминать о своем прошлом… Меня убивают мысли обо всем, что я потеряла.
Ромео молчал во время моей борьбы со слезами, позволяя моей печали утихнуть. Через некоторое время я откинулась на подушку и прислушалась к смеху и веселью снаружи. Роум лежал подле меня, уставившись на наши руки и играя с моими пальцами.
– Значит, ты ушел с вечеринки в твою честь? – я попыталась сменить тему.
– Там не было тебя, – моментально ответил он, не задумываясь ни на секунду.
Я приподнялась на локте, любуясь тремя маленькими веснушками, сидевшими на его переносице.
– Неужели я так много значу для тебя?
– Неужели ты сама этого не понимаешь?
Я покачала головой, и он резко навалился на меня сверху, прижав мои руки к бокам.
– Ты нравишься мне такая, какая есть. Мне нравится, когда я с тобой. Я чувствую, что могу рассказать тебе обо всем и выплеснуть все, что твориться в моей проклятой черной душе. Рядом с тобой мне… хорошо… ты понимаешь… Ты же понимаешь? – Он робко склонил голову.
Я улыбнулась его застенчивому ответу.
– Я понимаю тебя, Ромео.
Его губы скривились в ухмылке.
– И я очень надеюсь, что все, что я тебе рассказываю, больше не будет использовано против меня на лекции.
Поморщившись, я высвободила руку и провела пальцами по его длинным светлым волосам, и его голова наклонилась навстречу моему прикосновению.
– Я правда очень сожалею об этом. С моей стороны это было абсолютно неправильно. Но когда мы болтали той ночью на балконе, мне показалось, что между нами установилась связь, а когда Шелли прыгнула в твои объятия, я так разозлилась… Я чувствовала себя… преданной. Так глупо.
Роум провел пальцем по моей щеке.
– Ничего не глупо. Я тоже почувствовал связь между нами. Просто появление Шелли немного потрясло. Вот мы с тобой смеемся и разговариваем, а в следующую минуту она врывается и набрасывается на меня. Когда ты уходила, я увидел твое лицо. Этого хватило, чтобы наконец понять, что я официально покончил с ней, со всеми ними. Я сказал Шелли, что между нами ничего не будет и никакие уговоры и заговоры с родителями ничего не изменят.
– Покончил со всеми? Всеми девушками?
Он поцеловал меня в кончик носа.
– Со дня нашей встречи я ни с кем не был. Впервые в жизни я хочу быть только с одной девушкой. Я хочу быть с тобой. Все это немного для меня в новинку. Ад официально замерз, и я перехожу на темную сторону моногамии.
– Серьезно? – хихикнула я.
– Серьезно.
– А как насчет планов твоих родителей о помолвке с Шелли? Им явно не понравится, что ты сейчас со мной.
Его губы скривились от отвращения, а выражение лица омрачилось.
– Да пошли они. Мне все равно.
– Но…
– Я же сказал! Пошли они, Мол, не хочу об этом говорить.
Я убрала прядь волос с его щеки, размышляя, почему он так враждебен.
– Поделись со мной, что связывает твоих родителей с родителями Шелли? К чему все это давление со свадьбой?
Его губы сжались, и он закатил глаза в знак поражения.
– Нефть. Мой отец занимается нефтью. Владеет большим количеством нефти.
– Тогда… ты…
– Богатый? – предложил он с невеселой улыбкой.
– Эм… ну да.
– Мой отец богат. Его компания предоставляет много рабочих мест жителям Алабамы.
Роум притянул мою руку к своей груди.
– Меня не волнуют деньги, Мол. Я сыт по горло тем, что родители пытаются диктовать, как мне жить.
Я поцеловала его в щеку и снова села.
– Шелли, должно быть, вне себя от злости, что ты поставил точку в ваших отношениях.
Он провел ладонями по лицу.
– Она, похоже, живет в своем маленьком мирке. Я объясняю ей, что между нами ничего нет, а она кивает и говорит, что дает мне время подумать и прийти в себя. Я опять ей повторяю, что с меня хватит ее игр, а она, похлопав меня по руке, объявляет, что понимает, под каким давлением я нахожусь и не могу в связи с этим ясно мыслить. Как, черт возьми, достучаться до больной на голову?
Я не смогла сдержать смешок.
– Я не знаю.
Роум поджал губы, чтобы веселье не вырвалось наружу.
– Что? – спросила я, чувствуя, как он вглядывается мое лицо.
Постукивая по моим склеенным очкам, он ответил:
– Очень стильно, Шекспир. Задаешь новые тренды?
– Да, можно сказать и так. Это мои единственные очки. Или так, или ходить слепой словно крот. Так что, пытаюсь вжиться в этот «потертый шик» до зарплаты.
– Ох, ты уже вжилась. Реально отлично выглядит.
Вечеринка снаружи внезапно стала громче, и глубокий голос Люка Брайана пронесся через стереосистему, оглушая децибелами. Мы с Роумом вскочили с постели, чтобы взглянуть на этот балаган с балкона и понаблюдать за кучкой пьяных студентов, которые танцевали и врезались друг в друга.
Теплое дыхание обдувало мое ухо, и дрожь прокатилась по спине. Роум положил подбородок мне на плечо и не сводил глаз с происходящего внизу, заключив меня в кольцо своих сильных загорелых рук.
– Будет довольно неловко спускаться с твоего балкона в этот мошпит.
Мои глаза расширились, а пульс участился.
– Люди начнут судачить, Роум.
Парень начал осыпать поцелуями мою обнаженную лопатку. Я заметила, что он постоянно прикасался ко мне тем или иным способом.
– Пускай. Мне все равно.
– Но мне нет. Не хотелось бы, чтобы окружающие считали меня еще одной из твоих шлюшек. Я не такая.
Его руки напряглись от явного гнева.
– Никто, черт возьми, не посмеет так подумать. Я позабочусь об этом.
– Позаботишься?
Парень обнял меня за талию, притягивая к своей груди. Его рот прижался к моему уху.
– Не принимай себя за кого-то другого, Мол. Ты гораздо, гораздо больше. Я с удовольствием докажу это любому, кто будет думать иначе.
– Почему я больше? Я не понимаю.
– Потому что ты такая есть. Каким-то образом ты даришь мне покой в моем совершенно испорченном мире. Кроме тебя, никто меня не понимал. Вот так все просто.
Взрыв чистого счастья ударил прямо в сердце. Я повернулась к Ромео, и мой нос скользнул по его щеке.
– Ты… ты можешь остаться здесь, если хочешь. Но… только чтобы поспать и не отвечать на расспросы.
Ромео, простонав, начал покусывать мою шею.
– Черт, я хочу этого, Мол, наверное, даже слишком.
Схватив меня за руку, Роум повел меня в мою комнату. Я задернула фиолетовые шторы и нервно двинулась к кровати. Ромео скрестил руки на талии, чтобы стянуть майку через голову, и обнажил татуировку большой черной буквы «А» на левой грудной мышце. Я узнала эмблему футбольной команды Алабамы. Между моих ног полыхало, и я заерзала на матрасе, восхищаясь его бронзовой кожей и рельефными мускулами. Вторым рисунком на его теле стала надпись красивым каллиграфическим почерком, бегущая по ребрам с правой стороны. Слишком сложная, чтобы ее можно было прочитать на расстоянии.