Он подмигнул.
– Только с тобой.
Я поцеловала его ладонь, размышляя о том, что только что произошло. Меня не смущало, что его приказы, требования, инструкции ощущались правильными, но я не хотела заходить дальше. Отдать контроль Ромео было легко, если не ступать на более темные территории.
– О чем ты думаешь? – Роум обхватил ладонями мои щеки.
Я принялась грызть ноготь большого пальца.
– Когда ты говоришь, что любишь приказывать, как далеко твое доминирование может зайти?
Он усмехнулся.
– Я не садист, так что можешь убрать это выражение со своего красивого личика. Мне просто нравится все контролировать… Я не знаю… Я такой, какой есть. Кое-чем в жизни я не могу управлять, поэтому мне нужно, чтобы я мог управлять тем, в чем я хорош. Мне просто нужна уверенность, что хоть в чем-то я главный. Из меня получился классный квотербек, потому что мне нравится лидировать, управлять шоу. То же самое и с сексом.
Вполне логично; ему нужен был контроль. Не в мерзком смысле, а как необходимость для сохранения здравомыслия.
– Мне понравилось, когда ты взял все на себя. Я привыкла быть независимой и самодостаточной, всегда самостоятельно принимать решения, но я ненавижу это. Когда я подчинилась тебе, я словно… отпустила себя.
На его лице появилось странное выражение, ярость которого отбросила меня назад настолько, что я потеряла равновесие. Но Ромео крепко удерживал меня руками.
– Теперь ты моя, Мол. Ты ведь понимаешь, верно? Никто никогда не реагировал на меня так, как ты – на каждое движение, поцелуй, прикосновение, – с полной и абсолютной самоотдачей. – Его пальцы, все еще прижатые к моему теплому местечку между ног, набирали скорость.
Я жалобно всхлипнула, прикусив ноготь большого пальца, чтобы сдержать крики.
– Да, я твоя.
Роум взял мой большой палец в свою ладонь.
– У меня срывает крышу, когда ты так делаешь. Как бы мне хотелось, чтобы в твоем ротике оказался более приятный предмет для игр.
Из моей груди вырвался тихий вздох.
– Я… Я…
– Позже. Не сейчас, – заверил он, отчасти забавляясь.
– Ромео… – Я закатила глаза. – Твои руки…
– Снова тебя удовлетворят. И я буду наблюдать, как ты отдаешься желанию. Я буду наблюдать, как ты таешь в моих объятиях. Мне это нравится, Мол. А тебе? Я буду контролировать каждую твою потребность, – прошипел он сквозь стиснутые зубы, глубже погрузив в меня свои пальцы.
– Да… Да…
И ему это удалось. Он превосходно чувствовал каждый сигнал моего тела.
Вздрогнув, я пронзительно вскрикнула и обмякла у него на груди. Мы лежали в таком положении довольно долго. В конце концов он убрал руки, застегнул молнию на джинсах и притянул меня на колени. Полностью обессилев, я закрыла глаза и задремала, прижавшись к его теплой груди и наслаждаясь его легкими прикосновениями к моей щеке.
Я начала пробуждаться, когда Ромео аккуратно повернул меня и прижал к себе спиной.
– Солнце садится. Я подумал, что ты захочешь полюбоваться закатом вместе со мной.
Волна счастья охватила мое сердце.
– Мне бы этого хотелось.
Небо горело кроваво-красным, а когда большая круглая сфера спряталась до середины, окрашивая пространство розовыми оттенками, ручей засиял золотом.
Дыхание Ромео рассеяло воздух у моего уха.
– Расскажи мне о своей семье, Мол.
Осколки паники вновь пронзили мою грудь. Я вздрогнула и напряглась, пытаясь найти хоть какое-то облегчение от страданий. Ромео, почувствовав мою реакцию, схватил меня за руку и заключил в объятия. В свои теплые, надежные объятия.
– Расскажи мне, Мол. Расскажи о своей семье. Почему тебя переполняет такая боль?
Я сделала глубокий вдох, наблюдая, как последние мятежные вспышки оранжевого солнца тянулись к горизонту.
– Я даже не знаю, с чего начать.
– Начни сначала. Я хочу знать тебя. Всю тебя, изнутри и снаружи. – Благоговение в его голосе заставило меня задрожать.
– Хорошо.
Я устроилась поудобнее и положила голову ему на грудь, чтобы слышать успокаивающий стук его сердца.
– Моя мать умерла во время родов от осложнений. Я была ее единственным ребенком. – Я зажмурилась, сосредоточившись на объятиях Роума, и снова открыла глаза, смотря на тихую гладь ручья, позволяя неподвижной поверхности подарить мне покой. – У меня есть ее фотография. Я очень на нее похожа.
– Значит, она тоже была красивой? – спросил он, целуя мое обнаженное плечо. Я расцвела от его слов и еще сильнее прижалась к нему.
– У моего отца не было семьи, только бабушка. Она жила с нами. Когда мне было шесть, умер и он. – Я подняла длинную травинку и принялась теребить ее пальцами. – Я помню все так, как будто это было вчера. Когда я вернулась домой из школы, расстроенная бабушка сидела в гостиной. Она сказала, что папу забрали на небеса. – Я покачала головой, смеясь невеселым смехом. – В то время я думала, что меня наказывают за то, что я плохо себя вела. Но вскоре выяснилось, что он умер не от болезни и не потому, что меня наказывал Господь… Папа в тот день, как обычно, проснулся, проводил меня, свою маленькую девочку, в школу, потом залез в ванну и перерезал себе вены.
Роум тихо выдохнул позади меня, и от его теплого дыхания волоски на моей шее встали дыбом.
– Дерьмо, детка. Я не думал… Мне очень жаль.
Сила его сострадания позволила мне впервые в жизни поговорить с кем-то о мрачности того времени.
– Я не знала, как справиться с тем, что сделал отец. Я понимаю, что он не мог жить без моей матери, но ведь у него была я. Он был нужен мне. Почему у него не получилось найти в себе силы ради меня? Или ради бабушки? В своем предсмертном письме он написал, что однажды я его пойму, но я по-прежнему не могу представить, как отец может оставить свою дочь совсем одну на белом свете.
Я чувствовала, как во мне нарастает раздражение, горечь сочится от каждого воспоминания.
Роум оставался моей надежной, молчаливой опорой.
– Спасительной благодатью всей этой хреновой ситуации, полагаю, стало то, что я всегда была умной. В семь лет мой преподаватель предложила мне пройти тест в «Менса»[3]. Сдав его, выяснилось, что у меня аномально высокий IQ, поэтому со всем я справлялась единственным доступным мне способом отвлечения – училась и набиралась знаний. Я стала одержимой религией и философией, пытаясь выискать причину смерти моего отца и понять, почему плохие вещи случаются с хорошими людьми. Но ответа на то, что искала, я так и не получила. Потом, когда я уже начинала привыкать к своей жизни, у бабушки обнаружили рак, и в течение трех длинных месяцев я ухаживала за ней. Она слабела день ото дня, и в итоге угасла у меня на руках. Только она и я были в нашем маленьком доме. Так у меня никого не осталось.
Я глубоко вздохнула и стала смотреть, как птицы возвращаются в свои гнезда возле ручья, чтобы устроиться на ночь.
– Что потом? – подстегнул Ромео.
– После ее смерти меня определили в семью. К счастью, опекуны проживали недалеко от моего дома. Они не были особо ласковы и явно взяли меня из корыстных побуждений, но полагаю, хватало и того, что у них было безопасно. Мне было трудно справляться с тяготами жизни, поэтому я дистанцировалась от всех, не желая больше страдать. Мне было одиноко, но я… продолжала двигаться дальше. Опять же меня поддерживала учеба. Я поняла, что это мой билет, чтобы уехать из приемного дома и всех воспоминаний, которые преследовали меня в родном городе. Мне просто хотелось сбежать.
Ромео нежно поцеловал меня в оголенное плечо.
– В семнадцать я досрочно сдала экзамены и поступила в университет. Мне предложили продвинутый курс в Оксфорде. Получив диплом, я приехала сюда. Докторскую степень отправлюсь получать еще куда-нибудь.
– Значит, ты всегда сбегаешь? – резко выдохнул Роум.
Я напряглась и попыталась отодвинуться, чтобы не слышать, как назвали мою жизненную стратегию. Ромео лишь крепче обнял меня.
– Не сопротивляйся. Ответь на вопрос.
– Ты даже не представляешь, какой была моя жизнь! Не тебе судить!
Его голос упал до повелительно низкой октавы.
– Я тебя не осуждаю. Но ведь ты бежишь от своих проблем, так ведь?
– И что с того? У меня нет дома, нет семьи. Почему бы и нет?
– Возможно, так оно и было, но теперь у тебя есть люди, которые заботятся о тебе, по-настоящему заботятся. Я не позволю тебе убегать от меня.
Слезы застилали мои глаза. Слова Ромео настолько утешали, что мне хотелось ему поверить.
– Я не позволю тебе покинуть меня, – сурово повторил он.
Что-то внутри меня надломилось, и я заплакала, зарыдала впервые за много лет, закрыв лицо руками. Ромео гладил меня по волосам, отказываясь выпускать из своих объятий, потому что именно этим он и был – моей безопасностью… моим миром.
Когда все мои слезы были пролиты, он спросил:
– Почему ты бежала из Оксфорда?
Я пораженно вздохнула, решив быть честной.
– Оливер хотел большего. Он остался получать степень доктора философии и хотел продолжить наши отношения. Я – нет… он ничего не знал обо мне. Я никогда ему не рассказывала.
После того как мы переспали, я поняла, что больше не могу. Я думала, что близость с ним поможет нам сродниться, что это разрушит мои стены. Но я ощущала лишь удушающее разочарование. Мне казалось, что я не способна подпустить к себе другого человека. В результате я психанула. И сбежала. Вот так просто. Он проснулся, а меня уже не было. С тех пор связь я с ним не поддерживала.
Темнело. Стрекотание сверчков становилось все громче и громче. На кристально чистом небе начинали мерцать звезды.
– Так было до тебя. Я сблизилась с тобой. Впустила. Может быть, я не так морально надломлена, как думала?
Я услышала, как он громко сглотнул.
– Ты не единственная, кому хочется сбежать в тяжелые времена, детка, но с этого момента я не позволю тебе совершить очередной побег, если только меня не будет рядом.