Между прочим, «колыбается» Индейское царство в былине не случайно: вся жизнь Вещего Олега будет посвящена борьбе молодой варяжской Руси за выход к морю, и на этом пути «белокаменной стеной» будет стоять Индейское царство, которое современные исследователи иногда выдают то за далекую Индию, то за сказочную вымышленную страну. На самом деле под Индейским (Иудейским)царством подразумевается Хазарский каганат, земли которого расстилаются от Черного до Каспийского моря и далее. Для этого могущественного государства, торговавшего с полусветом, потерять караванный путь в Европу будет смерти подобно, как и для молодой Руси не обрести его.
Юный Олег, еще не помышляющий о великих подвигах, отправляется учиться грамоте и разным премудростям. Подражая Одину, он овладевает искусством рунической резьбы («пером писать») и искусством перевоплощения — оборачиваться в ясного сокола, серого волка и гнедого тура — золотые рога. В древнескандинавской мифологии Один потому и слывет премудрым, что умеет менять обличье: «Тогда его тело лежало, как будто он спал или умер, а в это время он был птицей или зверем, рыбой или змеей и в одно мгновение переносился в далекие страны по своим делам или по делам других людей» («Сага об Инглингах»). Впоследствии Вещий Олег проделывает то же самое, но как бы наоборот: он превращается то в птицу, то в зверя, но тогда, когда никто не видит:
Дружина спит, так Вольх не спит:
Он обвернется серым волком,
Бегал-скакал по темным по лесам и по раменью,
А бьет он звери сохатыя…
Дружина спит, так Вольх не спит:
Он обвернется ясным соколом,
Полетел он далече по сине море,
А бьет он гусей, белых лебедей…
И в том, и в другом случае нет свидетеля, свидетельствующего о происшедшем наяву чуде. Таким образом, речь идет о магическом искусстве мысленного, а не физического перевоплощения. Желанная мысль осуществляется во сне одного при бодрствовании других или во сне других при бодрствовании одного. Здесь «сновидение как осуществленное желание» (Фрейд) требует согласного тождества творческого «я» и окружающего мира, поскольку желание обратиться в птицу или зверя, обрести сходные возможности передвижения выполняется при этом условии.
Магическим искусством мысленного перевоплощения владеет и вещий Боян, который, «аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслию по древу, серым волком по земли, шизымъ орломъ под облакы» («Слово о полку Игореве»). Наряду с другими признаками, это лишний раз доказывает, что вещий Боян — древнерусский княжеский певец, прошедший школу Одина — школу северного колдовства и скальдической поэзии.
В школе Одина воинское искусство тоже не обходится без магии. Сам верховный ас пользуется в сражениях хитростью-премудростью, обращаясь в страшных зверей и наводя ужас на недругов. Его воины кажутся не менее жуткими: они «бросались в бой без кольчуги, ярились, как бешеные собаки или волки, кусали свои щиты, и были сильными, как медведи или быки» («Сага об Инглингах»). Согласно правилу, перед битвой варяг должен подкрепиться мухоморным вином, чтобы не испытывать ни страха, ни боли. Быть может, наш былинный змей оттого и прозывается «лютым», что время от времени, прияв колдовского зелья, находится в диком одурманенном состоянии.
Но слепая грубая сила, необходимая при вооруженном столкновении, отнюдь не относится к главным достоинствам северного воина. В «Речах Высокого», этом духовном завещании Одина, таковым утверждается житейская мудрость:
Нету в пути
дагоценнее ноши,
чем мудрость житейская…
Силу свою
должен мудрец
осторожно показывать.
Именно этими требованиями руководствуется Вещий Олег, когда набирает дружину из варяг, чуди, словен, мери, веси и кривичей. Он предлагает оратаю Микуле стать дружинником лишь после того, как узнает о происшедшем с ним на дороге при возвращении из города:
Закупил я соли целых три меха,
Каждый мех-то был ведь по сту пуд,
А сам я сидел-то сорок пуд.
А тут стали мужички с меня грошов просить,
Я им стал-то ведь грошов делить,
А грошов-то стало мало ставиться,
Мужичков-то ведь да больше ставится.
Потом стал-то я ведь отталкивать,
Стал отталкивать да кулаком грозить,
Положил тут их я ведь до тысячи.
Как видно, могучий богатырь Микула Селянинович готов заплатить мужичкам-разбойничкам некую подорожную дань, готов поделиться с ними грошами, но никогда не уступит всегосвоего добра. Недюжинная сила применяется им в последнюю очередь, когда мирные переговоры не достигают желаемого результата. Вещего Олега привлекает в Микуле то благоразумное чувство меры, которое требуется для исполнения будущей обязанности — сбора дани.
Сбор дани есть первая функция зарождающегося государства, определяющая как его территорию, так и необходимость ее защиты от внешнего и внутреннего посягательства. Между дружинниками Вещего Олега, что объезжают город за городом, и мужичками-разбойничками, которые попадаются Микуле, нет большого различия: и те, и другие, показуя силу, пытаются получить с мирянина деньги. Но есть одно существенное обстоятельство: в отличие от мужичков, дружинники представляют законную власть и действуют от ее имени.
Утверждается, что законность власти варягорусов наступает со времени их действительного призвания, и только затем торжествует принцип священного происхождения престолоискателя: «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода». Однако, согласно легенде, эту обвинительную речь Вещий Олег говорит не славянским витязям, а бывшим рюриковским дружинникам Аскольду и Диру, которые, по его мнению, не имеют права «княжить и володеть», не имеют права творить правду. Третья сторона по существу не вмешивается в спор: она уже совершила выбор и призвала владычествовать Рюрика и всю русь как обладающих божественным даром власти. Слово «русь» обретает таким образом не столько социальный, сколько сакральный смысл, и позднее, обозначая самые разные явления (от рода до земли), преображается в «Святую Русь».
Между тем, наличие такого божественного дара требует постоянного практического подтверждения. В русских былинах Вещий Олег делает это, по крайней мере, дважды. Стремясь отвратить угрозу хазарского нашествия и отворить путь из варяг в греки, он ведет свою дружину в славное царство Индейское, где неожиданно натыкается на каменную преграду, воздвигнутую по образцу Великой Китайской стены. Хитростью-премудростью, как и полагается ученику Одина, герой преодолевает рукотворное препятствие, хитростью-премудростью узнает замысел противника и лишает его способности к сопротивлению — железцы из стрел вынимает, мечи острые зазубряет, а палицы булатные в дугу сгибает.
По летописной легенде, два чуда являет Вещий Олег и во время осады Царьграда. Он обнаруживает талант провидца, отказавшись пить преподнесенное византийцами отравленное вино, а затем искусно проводит переговоры и берет с осажденных большую дань — «золото и паволоки, и плоды, и вино, и всякое узорочье». Именно за эту воинскую удачу варяги нарекают Олега Вещим, ибо только она по-настоящему свидетельствует о магической связи героя с вышними силами.
Повесив щит на вратах Царьграда, Вещий Олег завершает главное дело своей жизни. Его обширные владения простираются от Балтийского до Черного моря. Прекрасные корабли, украшенные золочеными драконьими головами, бороздят путь из варяг в греки. Русские послы договариваются с Византией о правилах торговли.
Действительно, заключая мир с греками, Вещий Олег еще клянется по германскому обычаю на своем оружии, но его невестка — варяжская княгиня Ольга, прияв от руки константинопольского патриарха крещение, уже клянется на кресте и навсегда становится для нас «звездою утреннею, предваряющею солнце, зарею утра, предвещающею свет дневный». Варяги будут не только первыми русскими князьями, но и первыми русскими монахами, и первыми русскими святыми. И в этом опять же нет ничего удивительного, ибо учение о тысячелетнем царстве Христа, предшествующем Концу Света, согласуется с эсхатологическими представлениями древних скандинавов. Картина грядущей мировой катастрофы, которую предсказывает Одину вещунья в «Прорицаниях вельвы», является, по существу, копией величественного апокалиптического полотна Иоанна Богослова.
Велика и неоценима заслуга Вещего Олега как первотворца Русской земли. Как никто другой, он соответствует званию человека творческого, человека магического — званию идеального властителя: он и пророк, и полководец, и жрец. Но вот является ли он поэтом? Умеет ли слагать скальдические стихи? Сохранился ли какой-нибудь образчик его поэтического творчества?
Как повествует «Младшая Эдда», медом поэзии одаряет людей Один: обращаясь то в змея, то в орла, он с риском для жизни крадет этот мед у великанов. Медовая капелька на земле может достаться каждому, но только избранный пьет стихи из божественной чаши. Его называют скальдом, и не имеет значения, сколько произведений он создал — одно или несколько сотен. Главное, что его поэзия всецело согласуется с установленными идеалами — идеалами правды и красоты.
Скальдическое стихотворение есть творение правды. Скальд не имеет права на художественный вымысел: он поет только то, о чем достоверно знает, чему был свидетелем, в чем никак не сомневается. Сочиненная ложь, пусть и красивая, может стоить ему головы — слушатели посчитают это за насмешку, за издевательство над ними.
Скальдическое стихотворение есть творение красоты. Узорная поэтическая ткань, густо насыщенная звонкими аллитерациями и хендингами, переплетенная искусными кеннингами и хейти, представляется единственной и неповторимой: никто не сможет превзойти скальда в изысканной красоте слога.