однако на практике он настолько легкомыслен, что может показаться лишенным многих моральных устоев. Однако Митек никогда не прибегает к насилию, не причиняет людям сознательного зла и абсолютно не агрессивен», то есть он — почти христианин или даже толстовец.
Об этом свидетельствуют «Тетради». Так называются опубликованные в 2019 году в Петербурге путевые заметки Андрея Филиппова, которые художник вел почти тридцать лет, начиная с «застойного» 1984 года, когда образовалась легендарная группа «Митьки». Вот одна из первых записей, датированная 12 августа 1984 года. Речь идет о посещении Ферапонтова монастыря. Казалось бы, от «легкомысленных» Митьков следует ожидать насмешливой иронии, если не сарказма по поводу творчества старых богомазов. Вместо этого Андрей Филиппов фиксирует искреннее восхищение древней иконописью: «Провели в церкви более двух часов, осмотрели все фрески, кроме тех, которые на барабане. Фрески прекрасные. В отличие от того, что я видел до этого, здесь чёткий иконографический рисунок. Основные цвета — голубой, охра, фиолетовый и зелёный. Вообще всё так здорово, такие композиции, мы долго не могли очухаться».
А вот другая запись, сделанная в Крыму 17 февраля 1985 года: «Петляя по горкам, приближались к санаторию имени Куйбышева. Вдруг Шурка (Флоренский), скинув шапку, возопил, ударив себя по ляжкам: „Володька, Володенька.“ Я не верил радостной догадке: „Неужели Шинкарев?“ Перед нами действительно стоял Владимир… Ульянов (Ленин) в гипсе, затонированном под бронзу, да такой, что как посмотришь, так и удивишься: „Ну как живой, и в рост натуральный“. Потом мы с ним и фотографировались. Он остался очень доволен».
Эта запись демонстрирует ехидную реакцию Митьков на плохую ремесленническую поделку, а точнее подделку. Причем в обоих случаях речь идет о предметах религиозных культов — истинного и ложного, православного и коммунистического. В известной оппозиции «правда-ложь», «шедевр-фальшивка», «традиция-постмодернизм», «Россия-Запад» Митьки всегда выбирали первый ряд.
Мало того, в путевых заметках Андрей Филиппов проявляет себя как утонченный интеллектуал, что в целом присуще группе «Митьков». Его наблюдения в картинных галереях Лувра поражают точностью оценок. К примеру, вот его сравнение западной и восточной иконописи, данное в записи от 15 ноября 1992 года: «В средневековых католических иконах всё время преобладает действо, а не предстояние, как в православных. Либо кто-то кого-то утешает, либо режет, либо с креста снимает; диалог между персонажами не внутренний, а реальный — разговор, ласка, вручение. Смысл происходящего никак не есть смысл иконы, а отражается лишь сюжет, да и тот на самом бытовом уровне».
По мысли русского богослова Павла Флоренского, причина такого различия заключалась в арианском истоке западной культуры и метафизики, которая изначально имела вещный, а не личностный характер. Иными словами, для католичества на первом месте, к примеру, стоит признание, юридически закрепленное на бумаге, а для православия — покаяние, явленное в искренних слезах и мольбах о прощении. Андрей Филиппов ясно отметил эту глубинную пропасть между религиями и культурами.
Впрочем, аналогичную ясность автор внес и в понимание такой философской категории как свобода. В его «Похмельной тетрадке № 2» можно отыскать краткий диалог, случившийся 27 сентября 1999 года между художником и его американской гостьей:
«Гостья. У нас в Америке, если хочешь, чтобы было хорошо и как ты хочешь, ты должен делать как должно.
Я. А у нас в России — делаешь что хочешь, и будет как должно!»
Очевидно, гостья исповедует известный западный (марксистский) тезис о свободе как осознанной необходимости, а ее подвыпивший визави является, по сути, откровенным русским фаталистом, для которого свобода есть неограниченная воля, и никакие жизненные преграды ему нипочем («море по колено»). И здесь опять же вспоминается Киплинг с его знаменитым поэтическим постулатом: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут».
После прочтения «Тетрадей» Андрея Филиппова возникает определенное убеждение, что группа «Митьки» есть глубоко отечественное явление, возникшее на родной петербургской почве среди классических архитектурных громад. С одной стороны, в нем отразилась древняя смеховая культура, скоморошество, лубок, а с другой — черно-белая эскизность средневековых мираклей, примитивистский рисунок от Анри Руссо и Николо Пиросмани, свободное осмысление бытия. Ленинград как событие добавил в эту картину пряную нотку абсурда, унаследованную от обэреутов — Александра Введенского и Даниила Хармса. Разговорный «мифологический» словарь Митьков, частично составленный из диалогов популярных советских фильмов «Место встречи изменить нельзя» или «Адъютант его превосходительства», в большей степени все же зиждился на сленговой и ненормативной лексике, в которой главную роль играло абстрактное понятие «Дык елы-палы». В принципе, этого глубоко народного определения было достаточно, чтобы выразить всю эмоциональную палитру окружающего мира.
В путевых заметках Андрея Филиппова есть одна зарисовка, которая знаменует собой четкое осознание Митьками своей корневой связи с народным бытием: «На железнодорожном вокзале оттянулись пивом „Ленинградским“, вокруг висели различные крымские пейзажи. Рядом стояла старушка в матросской шинели, сплошь обвязанная платками с очень маленьким и ужасно живым лицом. Она пила пиво из горлышка и, встречаясь со мною взглядом, всегда улыбалась, а я ей. Этот молчаливый диалог закончился её шуткой: „Оставь глоточек, дай кусочек“, — это же был Митек, как же я сразу не признал. Я был готов отдать ей всё оставшееся пиво, но она вынесла такой приговор попрошайничеству, что я вовсе запутался и не решился ей предложить ничего».
Митьки творили свою мифологию на сломе эпох, когда рушилось коммунистическое тоталитарное сооружение, и возникало противостояние двух непримиримых конструкций — глобалистской, либеральной (условно Запад) и традиционной, национальной (условно Восток). Легко догадаться, какую систему ценностей выбрали Митьки. Об этом прямо говорится в путевых заметках Андрея Филиппова. «Адриатическая тетрадь», которая завершает его книгу, описывает, в частности, путешествие по Словакии летом 2013 года: «Страна уютная. Часто встречаются наши танки и вообще много памятников советским воинам. Один ослепительный. В широком поле у изгиба дороги на холме гордо на взлете застыл наш, цвета светлого хаки, Т-34, а под его гусеницами притулился потерпевший темно-серый Т-IV с печально опущенной пушкой». Такую запись о гордо вознесенном нашем танке не мог оставить в своем дневнике ни либерал, ни постмодернист, а если бы и зафиксировал, то обязательно с издевкой или усмешкой: мол, пора сносить эту «рухлядь». А вот русский художник нашел нашему воинскому монументу удивительный «восточный» эпитет — «ослепительный».
«Тетради» Андрея Филиппова — это еще один чудесный памятник минувшего времени, важный исторический и искусствоведческий документ о петербургской группе независимых художников «Митьки», которые вопреки официозным обстоятельствам стали, подобно поэтической группе «Обэреу», одним из ярких созвездий русского искусства конца ХХ — начала XXI века.
Свои путевые заметки Андрей Филиппов делал как бы на полях основной работы — живописи и графики. Ибо путешествовал художник не только с блокнотом, но и с этюдником, запечатлевая на бумаге или холсте предметы и знаки бытия. Надо отметить, что к своим трудам он относился со здоровым чувством самоиронии. В «Валаамском блокноте» 1999 года сохранилась следующая запись: «Закончил писать, собрался, спустился к озеру помыть руки. Тут пришли какие-то местные козлы (настоящие) и стали облизывать мою картину, свалили ее в песок и своими мерзкими копытами потоптали. Но настоящая живопись от этого не портится».
Настоящая живопись, как и настоящая литература, способна преодолеть любые наваждения, в том числе и козлиные, если помнить о том, что трагедия на древнегреческом языке означает козлиную песнь. Никем, кроме небесных сил, не ангажированная подлинность — такое свойство всецело относится к творчеству Андрея Филиппова и его товарищей по группе «Митьки». Как сказал Владимир Шинкарев, «Митьки уже потому победят, что они никого не хотят победить». Это всецело соотносится с апостольским пророчеством: «первые будут последними, а последние первыми» (от Марка, 10:31).
Метафизическая симфонияО романе Павла Крусанова «Яснослышащий»
Роман известного петербургского писателя Павла Крусанова «Яснослышащий», изданный в Москве в 2019 году, уже получил лестные отзывы в печати. Одни назвали это произведение «концертом», другие — «симфонией», третьи поименовали «акустической метафизикой». Как представляется, наиболее удачным определением здесь будет «метафизическая симфония».
Поначалу кажется, что Крусанов соблазнился сюжетом книги немецкого беллетриста Патрика Зюскинда «Парфюмер», главный герой которой обладал невероятным обонянием. Вот и наш автор, судя по вступительной главе «Увертюра», также начал повествование с факта обнаружения в организме главного героя Августа Сухобратова некоего маленького пузыря, внешне похожего на плавательный пузырь рыбы. Как оказалось, этот пузырь позволял герою «ясно слышать» таинственную музыку мира, о которой некогда писал Фридрих Ницше в философском очерке о творчестве композитора Рихарда Вагнера: «Он не верит, что на свете есть что-то, лишённое голоса. Он проникает всюду — утренние зори, лес, туманы, ущелья, горные пики, трепет ночи, лунный свет, — он проникает в них и понимает их тайное желание: они тоже хотят звучать». Впрочем, к этой плеяде «яснослышащих» гениев можно отнести не только Рихарда Вагнера, но и Людвига ван Бетховена, и Густава Малера, и Модеста Мусоргского, и Сергея Прокофьева, и многих других. Действительно возникает вопрос, а не было ли в их плоти некоего волшебного «пузыря», некоего божественного аппарата, с помощью которого они слышали то, что не слышат простые смертные?