ещеры белокаменные, где у них рождаются дети — «змееныши», которые «высасывают кровь горячую» из белой груди матери. Она сохнет на глазах и душа в ней «чуть полуднует». Славянский богатырь вызывается спасти несчастную, как будто с другим ее ждет лучшая участь. Он разыскивает змея, отрубает ему голову, разрывает на куски детей, а молодую женщину приторачивает к седлу и везет на княжеский пир. На пиру князь предлагает богатырю жениться на спасенной, но тот наотрез отказывается:
Мне нельзя ее взять за себя замуж:
Она будет мне, княгиня, сестра крестовая.
Уже в старинной былине заключается трагическая антиномия русского Эроса: если страсть, то непременно роковая, если любовь, то непременно гибельная. На каждом шагу русский Эрос сталкивается с жестким противодействием кровного родового начала. Убийство змея есть реакция на вторжение другого в запретную сокровенную область, которая ему не принадлежит. Это значит, что змей происходит из иного рода, и его любовь оказывается изначально преступной, изначально преследуемой, изначально обреченной на смерть.
Византийский хронограф Лев Диакон в своей «Истории» пишет, что среди ромеев бытует представление о славянском народе как «сражающемся в пешем строю и не умеющем ездить верхом». Действительно, славяне предпочитают биться «со своими врагами в местах, поросших густым лесом, в теснинах, на обрывах» (Маврикий), и лихая конница в таком бою им ни к чему. Древняя славянская рать есть рать преимущественно пешая, облаченная в скудную одежду: «иные не носят ни рубашек, ни плащей, а одни только штаны, подтянутые широким поясом» (Прокопий Кесарийский).
Напротив, в русской волшебной сказке змей, прежде всего, «представлен всадником» (Пропп). В облике всадника является в стольный град Киев и былинный змей, которого к тому же сопровождают весьма необычные спутники:
Впереди-то бежат да два серых волка,
Два серых-то волка да два как выжлока,
Позади-то летят да два черных ворона.
Есть расхожее мнение, что змей обретает в былине реальные черты половецкого кочевника, известного своим коварством и вероломством. При этом упоминается, что древнеармянский историк Матвей Эдесский отзывается о половцах как «народе змеином», что второе прозвище змея Тугарин происходит скорее всего от имени половецкого вождя Тугор-кана, что победа над степняками в 1112 году у реки Сольницы изображается в миниатюре Радзивиловской летописи как поражение змея. Из этого делается однозначный вывод: «змей был символом степняков-половцев».
Между тем, тотемом степной орды является не змей, а лебедь или гусь. Потому и бытует другое название половцев — куманы («кум» означает «лебедь»). Потому и творец «Задонщины» традиционно сравнивает орду Мамая с лебединым и гусиным стадом. Потому и поныне рассказывается старинная сказка, как гуси-лебеди уносят непослушное дитя за темные леса. Нет, былинный змей не имеет никакого отношения к степному роду: половцы не страдают офиолатрией.
Защищая «степную теорию» происхождения Змея Тугарина (Тугоркана), современные исследователи утверждают: «В летописи под 1097 г. говорится о том, что союзник Тугоркана Боняк, очевидно, с целью гадания начал в степи выть по-волчьи: „И волкъ отвыся ему и начаша волки выти мнози“. Былина не забыла волков» (Рыбаков). При этом никак не объясняется, почему Змея Тугарина сопровождают именно два волка, именно два ворона?
Эпический певец знаком со скандинавской мифологией не понаслышке: он постоянно общается с варягами, для которых образцом идеального властителя, идеального воина, идеального «мастера песни» является верховный ас Один. В небесном жилище Валгалле этот ас восседает за пиршественным столом, уставленном жбанами с «медвяным питьем». Перед ним кружатся два волка, выпрашивая мясо дикого вепря, а позади «два ворона сидят у него на плечах и шепчут на ухо обо всем, что видят и слышат» («Младшая Эдда»). Эддический миф о вещих воронах, каждое утро сообщающих Одину последние новости со всего света, известен древним славянам, которые даже изготовляют стальные кресала с ажурными рукоятями, где изображаются две хищные птицы и бородатый мужчина между ними. Этот миф проникает и в русскую народную сказку, где многоглавый змей, оседлав волшебного коня, выезжает на калиновый мост с черным вороном на плече и ощетинившимся хортом (волком) позади.
Итак, два волка, два ворона сопровождают и верховного аса Одина, и былинного змея, Змея Тугарина, который скачет на коне, обладающем к прочему и волшебными свойствами:
У Тугаринова коня да крылье огнянно,
Да летает-то конь да по поднебесье.
Летучий конь Змея Тугарина подобен лучшему коню Одина по кличке Слейпнир (Скользящий), который мчится, скользит по небесному мосту Биврест — трехцветной радуге, которая повсеместно в народных преданиях уподобляется змее, опустившей жало в воду (Зеленин), иногда изображается в виде трех змей, к примеру, на щите Агамемнона («Илиада») и «рассматривается как символ единства неба и земли» (Генон).
«Синкретическая правда» былинного творца заключается в том, что здесь образ реального варяга, реального всадника, поспешающего в стольный град Киев, нераздельно сливается с образом Одина, скачущего меж облаков на судбище богов (оба, кстати, спешат на судное, сакральное место). Эта «правда» тем более правда, что для славян появление вооруженных варяжских всадников оказывается чем-то из ряда вон выходящим: до этого они разводят лошадей главным образом для земледельческого труда.
К тому же образ Змея Тугарина нераздельно сливается и с образом его коня, обладающего огненными крыльями. «Огненный змей, — поясняет академик Борис Рыбаков, — был устойчивым символом степных кочевников, набеги которых сопровождались заревом пожаров». Далее поэтическое воображение рисует впечатляющую картину: среди пылающей деревни несутся на скакунах грозные степняки, а за ними змеятся, возносясь к небу, языки пламени, наподобие огненных крыльев.
Это объяснение было бы правдоподобным, если бы не одно обстоятельство: чудесные былинные крылья являются и огненными, и бумажными одновременно. Такая невозможная возможность существует, когда речь идет о различных свойствах одного и того же предмета. Издревле на Руси бумажной называют хлопчатую ткань: «а бумагу де хлопчатую сеютъ, а изъ той бумаги делаютъ кумачи». Скорее всего, из хлопчатой (бумажной) ткани, имеющей красный, кумачовый, огненный цвет, и изготавливаются эти необыкновенные крылья. Примечательно, что Змей Тугарин пристегивает их перед сражением и отстегивает, переступая порог дома. Крылья теряют свою исключительную силу, как только промокают под сильным дождем, мешая тем самым воинственному змею одолеть своего недруга в схватке:
Змей Тугарин натягал себе крылья бумажные,
Алеша Евстигнеевич просил Бога:
— Создай мне, Боже, тучу грозную, полуденную,
Со сильным дождем, сы буйным ветром!
Тут ни откель туча собралася,
На Тугарина Змея она опускалася,
Намочила ему крылья бумажные —
Упал на сыру землю Змей Тугарин.
Как замечает арабский путешественник Ибн Фадлан, варяги «не носят ни курток, ни хафтанов, но носит какой-либо муж из их числа кису (плащ)». В скандинавских сагах не раз описывается облачение викингов, где обязательно упоминается плащ огненного цвета. «Поверх кольчуги у него был короткий красный плащ», — сообщает Снорри Стурлусон об одеянии норвежского конунга. «Конунг поблагодарил его за песнь, — повествуется в „Саге о Гуннлауге Змеином языке“, — и в награду за нее дал ему пурпурный плащ, подбитый лучшим мехом и отделанный спереди золотом». А в «Речах ворона» о воинской одежде скальдов говорится: «у них алые плащи, красиво оттороченные». Напомним, что Прокопий Кесарийский отмечает отсутствие каких-либо плащей у славянских ратников.
Словом, бумажные крылья змея — это красный плащ, накинутый на плечи варяга. Во время скачки накидка развевается на ветру и со стороны кажется, что мимо мчится какой-то волшебный летучий конь с огненными крыльями. Так вьются, полыхают крылатые плащи русских дружинников на современных гравюрах Дмитрия Бисти и Георгия Якутовича, сотворяя былинный образ:
Круг Тугарина змеи огненные,
Змеи огненные да оплетаются.
Понятно, что этот грозный летящий всадник не предвещает ничего хорошего. Вообще в те времена верхняя одежда играет особенную, символическую роль. По ней не только определяют человека, но и узнают о его намерениях. Старинная пословица — «встречают по одежке, провожают по уму» — отражает давнюю житейскую мудрость. Готовясь совершить убийство, викинг надевает плащ черной, изнаночной стороной, и его спутник догадывается, что он затевает недоброе. Скрываясь с места преступления, убийца выворачивает плащ на верхнюю, белую сторону и тем спасается от преследователей, которые безуспешно ищут человека в черном плаще («Сага о названных братьях»). Тормод Скальд Черных Бровей меняется с Одди Вшивцем верхней одеждой: он отдает ему красивый синий плащ, а взамен получает «тулуп, сшитый из множества тряпок, многослойный как овечий желудок». В этом бедном одеянии недруг принимает Тормода за нищего бродягу, известного в округе, и легкомысленно позволяет ему приблизиться для нанесения смертельного удара.
Подобное переодевание осуществляет и Алеша Попович, когда замышляет убить Змея Тугарина. Он заставляет калику перехожего отдать ему свою одежду:
Привезался Алеша Попович млад: