Водитель Петька обращает внимание на то, как я напряжена по дороге на работу, но не лезет в душу. Чем мы ближе к офису — тем сильнее меня трясёт. Я очень, очень волнуюсь. Моя внутренняя сигнализация буквально захлёбывается воем.
И, как выясняется, не зря…
34
ПРОШЛОЕ
Лиза, октябрь 1994
Последняя неделя в школе перед осенними каникулами стала для Лизы нескончаемой пыткой.
Ей постоянно мерещились ехидные смешки и шепоток за спиной. Казалось, что все девчонки из Лизиного класса и даже из параллельных дружно показывают на неё пальцем и многозначительно улыбаются, а мальчишки исподтишка изучают, каким образом у неё сходятся ноги, и радостно гогочут — среди старшеклассников было распространено убеждение, что после “первого раза” у девушки непременно меняется походка. Так и хотелось остановиться, развернуться лицом ко всем мнимым обидчикам и закричать, что это всё идиотские мифы, потеря девственности никак не влияет на способность и манеру ходить!
На самом деле, конечно же, никто не думал над ней смеяться — по той простой причине, что никто ничего и не знал. Но всё равно рядом с Лизой всегда был верный Тимка, который сопровождал её везде: и в столовую, и в спортзал, разве что в туалет с ней вместе не ходил, но предупредительно околачивался поблизости. Сначала Лиза хотела возмутиться, что не нуждается в няньках, но, прислушавшись к себе, поняла, что в присутствии Берендеева и впрямь ощущает себя лучше. Как-то спокойнее. В одиночку справляться со всем этим было бы гораздо сложнее…
Когда в понедельник утром Олег Тошин явился на первый урок с фиксирующей повязкой на носу, одноклассники принялись расспрашивать, что с ним произошло, а кое-кто даже рискнул пошутить:
— Да это его Динка Старцева приложила лицом к двери… на почве ревности.
Тошин криво ухмыльнулся, недобро покосившись на остряка, но никак это не откомментировал. Что касается Берендеева, то он выглядел таким довольным, словно испытывал тайное злорадное удовлетворение при виде покалеченного носа одноклассника.
Лиза очень боялась этой встречи и так же сильно ждала её. Она вспыхнула, когда Олег вошёл в класс, и попыталась поймать его взгляд, но он не смотрел в ту сторону, где она сидела. Как-то слишком старательно не смотрел, будто нарочно избегая Лизу. Несколько раз на перемене она дефилировала мимо его парты, надеясь, что он окликнет её, хотя бы поздоровается или спросит, как дела, но Тошин делал вид, что всецело поглощён беседой с кем-то из одноклассников. Лишь один раз Лизе удалось перехватить взгляд Олега, и она выдавила из себя робкую улыбку, как бы демонстрируя, что не держит на него зла и что им просто нужно поговорить, но… он в ту же секунду отвернулся, словно в упор её не замечая.
Динка Старцева не приходила в школу почти целую неделю, передав с кем-то из одноклассниц записку о болезни. И только в самый последний день перед каникулами она наконец заявилась. Вплыла в класс с видом королевы — неизменно красивая, гордая, неприступная — и как ни в чём не бывало плюхнулась за парту рядом с Олегом. Словно и не было той ужасной ссоры на осеннем балу. Словно вообще ничего не было, а Лизе это только приснилось… если бы не повязка на носу Тошина, напоминающая о том, что, к сожалению, это был не сон.
Олег воспринял появление подруги как само собой разумеющееся: приобнял её за талию и привычно чмокнул в щёчку. Лиза чувствовала, что вся кровь прилила сейчас к её щекам; ей снова мерещились насмешки за спиной и издёвки в свой адрес.
В тот день она не слышала учителей на уроках, просто сидела, уставившись в одну точку, и даже не старалась изображать учебное рвение. Как назло, её равнодушие не ускользнуло от внимания математички Жанны Борисовны с говорящим прозвищем Жаба. Та получила его, во-первых, за инициалы, во-вторых, за мерзкий булькающий голос, а в-третьих — за то, что очень уж любила гнобить и унижать симпатичных старшеклассниц. Казалось, она буквально ненавидит юных девушек за их красоту, свежесть и молодость… На дурнушек и парней её ненависть не распространялась.
Жаба удумала вызвать Лизу к доске и заставила доказывать какую-то теорему. Более неподходящего момента выбрать было просто нельзя, Лиза и так ненавидела алгебру с геометрией — потому что не понимала их, а тут ещё и в такой день, когда она чувствовала себя несчастной, униженной, раздавленной и преданной…
Жаба тут же уселась на своего любимого конька, не преминув перейти на личности.
— Что, Лизюкова, — пробулькала она, — решила, что раз свой жалкий трояк за четверть получила, то я уже не могу эту оценку исправить? Много о себе возомнила, да? Слишком взрослая стала, учиться больше не надо? Волосы распустила, юбку короткую нацепила — завлюблялась?
Лиза, до этого безучастная к происходящему, внезапно вздрогнула и подняла глаза на учительницу: её слова нечаянно попали в цель. А та продолжала со вкусом стыдить и распекать нерадивую ученицу:
— И о чём вы только думаете, бесстыжие? И главное — чем? Куда вы пойдёте без знаний и образования? Только на панель и дорога… А что, интердевочки нынче в моде!
— Как вы смеете, — выговорила Лиза, цепенея от ужаса и собственой дерзости. Все знали, что с Жабой лучше не спорить: нужно было просто молчать и пережидать бурю.
— Я-то смею, — продолжала булькать Жаба, — я-то смею, милая моя, а вот ты пока никто и звать тебя никак, так что изволь слушать, что тебе говорит педагог с тридцатилетним стажем!
— Да засуньте вы себе свой стаж… знаете, куда? — грубо сказала Лиза и под гробовую тишину класса выскочила за дверь.
Никто ещё не успел опомниться, как Тимка, быстро подхватив со стола Лизину сумку и закинув на плечо свой рюкзак, тоже поднялся и направился к выходу.
— Берендеев, — пророкотала Жаба, опомнившись. — А ты куда это собрался? Я тебя, кажется, не отпускала. Идёт урок!
— Да засуньте вы себе свой урок… знаете, куда? — откровенно копируя Лизины интонации, бросил Тимка, не оборачиваясь, и через секунду тоже скрылся за дверью.
35
НАШИ ДНИ
Марина, сентябрь 2019
Прознав, что сегодня в прямом эфире мне будет давать интервью сам Александр Белецкий, вся прекрасная половина нашего радио приходит в радостное возбуждение. На работу являются даже те, у кого сегодня выходной или чья смена начинается позже. Дамы принарядились, сделали причёски и накрасились как на праздник — даже уборщица Валентина накрутила кудри и подвела глазки.
— Мариш, Мариш, — налетают на меня сотрудницы “Молодёжки FM”, едва я переступаю порог, — а познакомишь с Белецким после эфира? Уговоришь его с нами сфоткаться? А может, он и чайку с нами попьёт?
— Девочки, насколько я знаю, он не любит фотографироваться, — неуверенно отбиваюсь я, но мои слова никто не принимает всерьёз.
— Ну как это “не любит”! С такой-то внешностью?!
— Лично я с ним пока и сама не знакома, а в интервью он не производит впечатление рубахи-парня, — виновато развожу руками. — Мне кажется, он тщательно оберегает своё личное пространство.
— Ой, да ладно! — фыркает телефонная операторша Лилечка. — Скажи уж откровенно, решила эгоистично захапать такого потрясного мужика в собственное пользование!
Я нервно смеюсь. Волнение от предстоящей встречи с актёром накладывается на волнение от перспективы увидеть Карика, и я трясусь, как овечий хвост.
Белецкий прибывает за пятнадцать минут до эфира и, разумеется, тут же оказывается окружён нашими милыми дамами — они обступают его прямо у дверей студии и начинают щебетать, выпрашивая автографы и совместное селфи. К счастью, артист с утра находится в благодушном настроении (по телефону, откровенно говоря, он произвёл впечатление слишком холодного, едва ли не высокомерного), поэтому начинает послушно расписываться на клочках бумаги и, мило улыбаясь, отвечать на какие-то глупые вопросы.
Я тем временем осторожно просовываю нос в студию. В данный момент звучит музыкальная добивка перед рекламой, но у микрофона никого нет. Машинально делаю шаг вперёд и… кто-то резко втягивает меня внутрь и захлопывает дверь.
— Попалась, птичка!
Ну конечно же, это Руденский. И шуточки у него всегда предсказуемые, повторяющиеся… однако моё сердце прыгает сейчас как яйцо в крутом кипятке. Карик тем временем втискивает меня в пространство между стеной и шкафом с компакт-дисками, чтобы нас нельзя было разглядеть от двери, и жадно целует в шею.
— Ты спятил? — интересуюсь я, пытаясь отбиваться. — Чуть заикой не сделал… Отпусти, сюда сейчас войдут, я не одна!
— А когда будешь одна, — шепчет он, — я могу всё это повторить?
— Послушай, — злюсь я, — это уже даже не смешно. Я, кажется, всё тебе сказала по телефону…
Его взгляд и тон тут же меняются, Карик отстраняется и испытывающе смотрит на меня, а затем подозрительно спрашивает:
— С кем ты была в клубе?
— А почему я должна перед тобой отчитываться?! Не слишком ли много ты на себя берёшь?
— Не надо так со мной, Мариша, — он резко дёргает меня к себе, и я снова оказываюсь прижатой к его груди.
— Твою жену уже выписали из роддома? — ядовито спрашиваю я, надеясь, что хоть упоминание о ней его охолонит.
— Нет.
— Ты поэтому сейчас такой злой и неудовлетворённый?
— Чёрт… — он в сердцах бьёт кулаком по стене. — Да что с тобой происходит-то?! Ведь всё было так хорошо.
Я качаю головой.
— Хорошо, но подло.
— И ты поняла это только теперь? — его голос сочится сарказмом. — Раньше тебя всё устраивало. Или дело действительно только в том, где нам с тобой встречаться? Так давай не поедем ко мне, отправимся в любое другое место…
— Дело не в месте.
— Да что ж такое-то, Марин! — Карик уже явно психует. — По-моему, ты затянула с игрой в обиженку. Я тут с ума схожу, понимаешь… Я тебя люблю. Правда люблю… — и, пока я, ошарашенная этим признанием, растерянно глотаю ртом воздух, он опять вжимает меня в стену своим сильным разгорячённым телом. Сердц