сех?
Лиза возмущённо приподнялась на локте.
— А что, надо было молчать и делать вид, что всё нормально?! А если этот урод продолжал бы ко мне клеиться, то ради соблюдения приличий я должна была улыбаться и не возражать?
— Но ты поставила Лорочку в такое неудобное положение…
— Перед кем, мам? Тут же все “свои”…
— Ах, свои?! — раздалось от двери. Вспыхнул яркий электрический свет, и Лиза с матерью увидели Лариску. Она была злющая, как чёрт.
— Ну, раз свои — что же ты, красавица моя, не расскажешь семье самую главную новость? — ядовито произнесла она, буравя сестру взглядом. — Что ж не поделишься радостью?
— Какой радостью? — робко спросила мать, ожидая подвоха. Слова старшей дочери мало вязались с её агрессивным тоном и обвиняющим взглядом.
— А такой, мамуля. Готовься стать бабушкой в новом году! Сюрпри-и-из!..
— Ба… бабушкой? — мать в очередной раз ахнула и зажала себе рот руками, молча качая головой. Затем, справившись с эмоциями, всё-таки с трудом выговорила:
— Лорочка, ты…
— Да я-то тут при чём? — перебила Лариска. — Это не я, а ваша любимая младшенькая дочурка скоро всех осчастливит. Какой срок-то уже, Лизочек? — спросила она визгливо.
— Два месяца, — равнодушно отозвалась Лиза и, не реагируя больше ни на что, снова легла, отвернувшись лицом к стене.
Из соседней комнаты донёсся торжественный и величавый перезвон кремлёвских курантов, транслируемый по телевизору.
Новый год наступил…
43
НАШИ ДНИ
Марина, сентябрь 2019
Мы договорились встретиться прямо в театре.
Я вхожу в фойе и сразу же вижу Илью — он сидит на скамейке, прислонившись затылком к стене; в ушах наушники, глаза закрыты. Со стороны он выглядит вполне спокойным и расслабленным, но когда я подхожу ближе, то замечаю, как нервно подрагивают его пальцы, цепляясь за края одежды и пуговицы. Он в сильном напряжении.
— Илья! — громко зову я, боясь напугать его и всё же не решаясь дотронуться. Он открывает глаза.
— Как ты? Всё в порядке? — спрашиваю я. В его глазах смятение. Я понимаю, что всё далеко не в порядке, и в ту же секунду до меня доходит, какая тупая на самом деле была затея с театром. Илья не любит толпу. Он боится её. Он испытывает стресс, находясь среди множества людей. Вот и сейчас, когда мы с ним начинаем пробираться к гардеробу, я чувствую, какой буквально физический дискомфорт испытывает Илья. Он вжимает голову в плечи, неловко перетаптывается на месте, если видит идущего навстречу человека, точно боится столкновения и предпочитает вовсе уйти с его пути, смотрит в пол…
— Ты приехал на такси? — спрашиваю я.
— Нет, нет. На метро. Я приехал на метро, — быстро и нервно отвечает он. — На метро быстрее. На такси можно попасть в пробку. Я боялся опоздать. Не люблю опаздывать. Поэтому я поехал на метро. Я сел на станции “Тимирязевская”, проехал четыре станции и вышел на “Чеховской”. Там сделал переход на “Пушкинскую” и вышел в город. От метро я шёл пешком. Пятнадцать минут быстрым шагом… — речь его становится всё быстрее и бессвязнее. Я вижу, что он ужасно волнуется и никак не может успокоиться.
— Так, стоп, — прерываю я его излияния, а затем вспоминаю, как в клубе вёл себя с ним Рус во время срыва, и пытаюсь вести себя так же.
— Я тебя поняла, — произношу внятно и отчётливо. — Я услышала тебя, Илья. Всё в порядке, ты не опоздал, мы встретились… больше незачем переживать.
Поколебавшись, всё-таки беру его за руку. И убейте меня, если в этом жесте есть хоть капля романтики или флирта. Скорее уж, это похоже на то, как мать берёт ребёнка “за ручку”, чтобы не потерялся в толпе… Илья до боли стискивает мои пальцы, лихорадочно сжимает их — то сильнее, то ослабевая хватку, и это тоже не заигрывания и не демонстрация мужского интереса. Его это успокаивает, только и всего.
Решительно веду его за собой — сначала в гардеробную, а затем на всякий случай интересуюсь, не нужно ли ему в туалет (действительно, словно мама с ребёнком), на что это великовозрастное дитя честно отвечает, что посетил туалет дома и ещё не успел снова захотеть.
Слава богу, двери в зал уже открыты и зрителей пускают внутрь. Я быстро показываю билетёрше пригласительные и, не выпуская руки Ильи, веду его к нашим местам.
Усаживаемся в третьем ряду. Вид на сцену просто шикарный, и в другое время я натурально умерла бы от восторга, предвкушая потрясающий вечер, но сейчас все мои мысли заняты только одним: сделать так, чтобы Илья чувствовал себя как можно спокойнее и защищённее.
По нашему ряду движется какая-то толстуха в чёрном бархатном платье. Она нависает над Ильёй, надеясь, что он прижмётся к спинке сиденья и уберёт ноги из прохода, но этот инопланетянин не понимает намёков и не может предугадывать чужих желаний, продолжая сидеть как сидел.
— Илья, — негромко говорю я ему, — можешь немного отодвинуться назад? Женщине нужно пройти.
Он послушно и безропотно делает то, что я ему говорю, но толстуха всё-таки не удерживается от ядовитой шпильки:
— Развалился, как у себя дома… ни ума, ни воспитания.
Мои щёки пылают, но Илья, кажется, не принял эти слова на свой счёт… а если и принял, то не обиделся. Зато мне становится очень обидно за него.
Илья по-прежнему крепко сжимает мою ладонь. Я чувствую, что у меня начинают неметь пальцы.
— Ты сегодня без спиннера? — спрашиваю я. Он несколько раз кивает.
— Забыл. Оставил дома. Обычно я никуда без него не выхожу…
Решившись, я стягиваю через голову нитку бус, которую купила в “Accessorize”.
— Возьми, — предагаю ему, — можешь перебирать бусины. Можешь их даже порвать, ничего страшного, — великодушно добавляю я, хотя на самом деле мне будет ужасно жаль, эти бусы — мои любимые.
Он послушно берёт у меня украшение. Разумеется, без всякого “спасибо”. От всей души надеюсь, что Илье сейчас полегчает… однако вместо этого его лицо кривится от отвращения.
— Здесь все бусины разной формы, цвета и размера. Никакой симметрии!
Невольно чувствую свою вину, хоть и не я лично нанизывала их на нитку.
Илья решительно разрывает нить и, высыпав бусины себе в ладонь, начинает методично рассортировывать их по цветам и формам в соответствии со своей логикой.
Я замечаю, что на нас обращает внимание девушка, сидящая слева. Её лицо кажется мне смутно знакомым, но я абсолютно уверена, что никогда не общалась с ней раньше. Девушка симпатичная, даже красивая. У неё длинные и тяжёлые светлые волосы, выразительные карие глаза… и она совершенно определённо смотрит на нас: сначала на меня, а затем переводит взгляд на Илью, и дальше уже целенаправленно посматривает на него с явной заинтересованностью. Очень скоро это начинает меня раздражать: да она буквально прилипла к нему глазами!
Свет в зале гаснет, начинается спектакль. Перед зрителями разворачивается бессмертный сюжет романа Толстого “Анна Каренина”, но по задумке режиссёра акцент сделан не на любовной истории Анны и Вронского, а на линии обманутого мужа. Все события показаны словно глазами Алексея Каренина… вот его-то роль и исполняет Белецкий. Он прекрасен и убедителен, на месте этой дурищи Анны я никогда не ушла бы от такого потрясающего мужа, но, к сожалению, полностью расслабиться и насладиться спектаклем я не могу. Ловлю себя на том, что то и дело кошусь в сторону Ильи и проверяю, как он себя чувствует. Ему же явно некомфортно, хотя отмечаю, что он старается “соответствовать” обстановке и вести себя как остальные зрители. Заметно, что он ужасно напряжён и едва ли получает хоть какое-то удовольствие от спектакля.
Незадолго до антракта Анна на сцене принимается громко выть и причитать, и это приводит Илью в ещё большее волнение. Я чувствую его учащённое дыхание, ощущаю бедром, как он нервно притопывает. Его нервозность постепенно передаётся и мне — кажется, я даже слышу, как отчаянно стучит его сердце. Самое раздражающее, что девушка слева по-прежнему не отрывает от него заинтересованного взгляда.
Наконец я сдаюсь.
— Давай выйдем из зала? — предлагаю Илье шёпотом. — Тебе нужен перерыв.
Он соглашается. Мы встаём и начинаем пробираться к выходу. Знаю, что это выглядит невежливо и неуважительно по отношению к артистам, но…
— Не могли до антракта дотерпеть? Приспичило обоим сразу? — шипит нам вслед толстуха в бархатном платье.
Я решаю плюнуть на всё и совсем увести Илью из театра. Уж лучше и правда погуляем… Он успокоится, мы поужинаем где-нибудь, нормально пообщаемся.
Конечно, ужасно жаль недосмотренного спектакля, насколько я успела убедиться — он действительно хорош. И Белецкий тоже невероятно хорош. Но… если очень захотеть — можно просто купить билет и прийти сюда в другой раз.
Мы спускаемся по лестнице к гардеробу, и вдруг я слышу женский голос:
— Илья!..
Оборачиваюсь и вижу ту самую девушку-блондинку из зрительного зала, поспешно догоняющую нас.
44
Незнакомка приближается, открыто и доброжелательно улыбаясь, а я невольно ловлю себя на мысли, что хочу закрыть Илью, заслонить, защитить от внезапной встречи. Может быть, я просто ревную? Девушка красива, этого сложно не заметить…
По поведению Ильи невозможно ничего понять. Знает ли он эту блондинку? Он молча ожидает её приближения, но не демонстрирует ни радости, ни недовольства, ни удивления.
Девушка торопливо сбегает вниз по лестнице и через несколько мгновений оказывается прямо перед нами.
— Извините, что потревожила, — говорит она мне. — Вы ведь Марина, я правильно понимаю?
Так, это ещё интереснее… Откуда она меня знает?!
— А я — Галя. Жена Саши, — не дождавшись ответа, представляется она и тут же, спохватившись, поясняет:
— Саши Белецкого.
Ах, вон оно что! Теперь понятно, отчего её лицо показалось мне знакомым. Мы не встречались в реале, но её фотографии я могла время от времени видеть в светской хронике или каком-нибудь глянце, вот внешность и примелькалась, отложилась в памяти.