рикрытым ужасом. Свекровь и тёща пустили умильную слезу, правда, тут же умудрились слегка поссориться на предмет того, как лучше и правильнее ухаживать за младенцем.
После выписки Лизу с малышом сразу же отвезли в бабушкину квартиру. Всё там было для неё чужим после ремонта, незнакомым и будто бы враждебным. Родители хотели сделать ей сюрприз, а на деле Лиза страшно растерялась: она совершенно не чувствовала себя здесь хозяйкой, не ощущала квартиру своей. Озираясь по сторонам, она не до конца осознавала, что теперь это её новое жилище. Детская кроватка, коляска, стопка новеньких детских одёжек и пелёнок на столике, бутылочки, соски, погремушки…
Вторая комната служила спальней. Лиза взглянула на широкую, аккуратно застеленную кровать и вдруг поняла, что ей придётся спать там с Олегом.
И в тот же миг ей стало страшно от осознания того, что они все натворили…
49
НАШИ ДНИ
Марина, сентябрь 2019
Мы заходим в подъезд и поднимаемся в квартиру. Илья открывает дверь, делает шаг в прихожую, прикрепляет ключ к магнитной планке на стене и… словно забывает о моём присутствии. Будто внезапно обессилев, он присаживается прямо на пол, прислонившись затылком к стене, закрывает глаза и постукивает по полу сжатым кулаком — не агрессивно, скорее ритмично. Я неловко мнусь рядом, помня о том, что сейчас его лучше не беспокоить и дать прийти в себя, потом осторожно осматриваюсь и, определив местоположение ванной комнаты, тихонько устремляюсь туда.
Здесь царит идеальный, практически стерильный порядок. Чувствую себя, словно нахожусь в операционной. Клеёнчатая шторка над ванной отодвинута в сторону складочка к складочке. В корзине для белья все вещи лежат аккуратной стопкой и рассортированы по цветам. Вообще, всё здесь выдержано в сине-белых тонах. Зубная щётка синего цвета в стакане, синяя мыльница, преобладание синих флаконов и тюбиков. Все они стоят в строго определённом порядке, как солдаты на плацу. Полотенце белоснежное настолько, что до него страшно дотронуться.
Аккуратно, стараясь не заляпать лишними брызгами сияющую белизной раковину, мою руки, выхожу из ванной и возвращаюсь в прихожую.
Илья всё ещё сидит на полу, но, заслышав шаги, открывает глаза и пытается сосредоточиться на моём присутствии.
— Ты как? — осторожно спрашиваю я. — Уверен, что я могу остаться? Может, не стоит тебе мешать?
— Останься, — отвечает Илья, голос его звучит вполне нормально. — Уже поздно, пора спать. Надеюсь, ты не храпишь?
Я уже хочу захихикать, принимая последнюю реплику за шутку, но осекаюсь, потому что он предельно, убийственно серьёзен, даже заинтересован в моём честном ответе.
— Н-нет, — отвечаю с запинкой. — Вроде бы не храплю.
Чёрт, да откуда же мне знать?! Карик никогда на это не жаловался, а дома у меня отдельная комната.
— Это хорошо, — всё так же без тени улыбки кивает он, — потому что я не люблю спать с берушами.
— Можешь дать мне какую-нибудь одежду для сна? — поколебавшись, спрашиваю я, когда понимаю, что сам предложить это Илья не додумается. — Мне не во что переодеться. Не буду же я спать в платье… — красноречиво киваю на свой “театральный” наряд.
— Но у меня нет женских вещей, — растерянно отзывается он. Я улыбаюсь.
— Не нужно женские. Может, у тебя найдётся обычная футболка… или пижама? Всего на одну только ночь, — добавляю я и не удерживаюсь от иронии:
— Если хочешь, могу потом постирать.
— Не надо, у меня есть стиральная машина, — отзывается он спокойно, не уловив юмора. — Сейчас принесу футболку.
— А запасной зубной щётки у тебя нет, случайно?
— Есть несколько нераспечатанных упаковок. Синяя, фиолетовая, белая и зелёная.
Я снова не удерживаюсь от подколки.
— А красной нет? Какая печаль… Я привыкла чистить зубы только красной зубной щёткой.
— Нет, — не удивившись такому заявлению, он отрицательно мотает головой и уверенно повторяет:
— Только синяя, фиолетовая, белая и зелёная. Если хочешь, в следующий раз можешь принести свою любимую щётку с собой.
Ничего себе, милое предложеньице! Я даже не знаю, будет ли он в принципе — этот следующий раз. Зависит от того, чем закончится раз нынешний…
Чтобы скрыть смущение, поспешно прибавляю:
— А ещё мне нужно полотенце, чтобы я могла принять душ! — если наглеть, то уж по полной программе. — Я ведь могу помыться?
— Обязательно, — кивает он. — Необходимо принимать душ минимум дважды в день.
С его разрешения иду в ванную первой. Переодеваюсь в выданную Ильёй футболку, пряча глаза, проскальзываю мимо него в спальню и смущённо ныряю под одеяло. Затем лежу и с явным испугом прислушиваюсь к шелесту душа, который занял Илья. “Ничего не будет”, — уговариваю себя я. Абсолютно ничего не будет. Илья не такой. Он не станет ко мне приставать… Вопрос в другом — я испытываю от этой мысли облегчение или сожаление?
Отправляю сообщение маме, предупреждая, что не приду сегодня ночевать. Интересно, понравился бы ей Илья? Интуиция подсказывает, что… нет. Мама у меня — тонкий дипломат, ей чужды честность и прямолинейность людей, которые никогда не хитрят, не притворяются и говорят исключительно то, что думают.
Проходит не менее получаса, прежде чем Илья возвращается. От него пахнет концентрированной свежестью: гелем для душа, ментоловым шампунем, мятной зубной пастой. Уже примерно представляя его дотошность и педантичность, могу поклясться, что он вымыл каждый миллиметр своего тела.
Не говоря ни слова, он ложится на другую половину кровати.
50
Несколько минут проходит в абсолютном молчании. Воздух вокруг нас, кажется, звенит и искрится от напряжения. Впрочем, не исключаю, что всё это происходит только в моём воображении, а Илья хладнокровен и невозмутим.
— Спокойной ночи, — говорю я вежливо.
Он, по-моему, немного удивлён. Не привык или не видит смысла в этом дежурном обмене любезностями? Но всё-таки осторожно отвечает:
— Спасибо, — и замирает, ожидая моей реакции, точно волнуется, правильно ли он угадал ответ.
— Ты тоже должен пожелать мне “спокойной” или “доброй” ночи, — давясь смехом, отзываюсь я.
Илья вздыхает с явным облегчением.
— А, ну да… точно! Мама раньше заставляла меня каждый раз перед сном говорить “доброй ночи”, но теперь я живу отдельно и не вижу в этом необходимости.
А затем уверенно повторяет, обращаясь ко мне:
— Доброй ночи.
Эта его милая готовность послушно соблюдать необходимые формальности снова заставляет меня улыбаться, пялясь в темноту. Как же сильно Илье хочется казаться таким, как все!
Мы снова немного молчим.
— Ты давно живёшь один, без мамы? — спрашиваю я несмело.
— Пять лет, — отзывается он.
— У тебя здесь бывали… девушки? Твои подружки?
— Только одна, — отвечает он спокойно, не испытывая смущения или замешательства от моего вопроса, и я решаю продолжить утоление своего любопытства. Правда, вместе с любопытством невольно пробуждается и ревность. Знать, что какая-то посторонняя девица спала с ним на этой самой кровати… Это вызывает во мне странную реакцию.
— Вы долго были вместе?
— Четыре с половиной месяца.
Интересно, для Ильи это много или мало? Вообще, со своей позиции могу сказать, что та неизвестная девушка ещё долго продержалась…
— А почему расстались?
Тактичность? Не, не слышали. Мне и самой неловко за свой жадный интерес к личной жизни Ильи, но я успокаиваю себя тем, что ему чужды все эти реверансы, деликатные намёки и прочие великосветские церемонии.
— Она написала книгу о жизни со мной и ушла.
Услышанное настолько не укладывается в моей голове, что я ошеломлённо переспрашиваю:
— Что, прости?..
— Она писательница. Точнее, когда мы познакомились, она была блогером. А потом написала книгу “Мой парень — аутист”, которая стала бестселлером.
Я сажусь на постели и недоверчиво смотрю в сторону Ильи. В комнате темно, он лежит ко мне спиной, но я буквально физически ощущаю тяжёлую энергетику, которой веет от этой фразы. Недоверчиво уточняю:
— Подожди, я тебя правильно поняла?! Она встречалась с тобой ради того, чтобы потом опубликовать книгу о ваших отношениях?
— Да.
— А ты знал? Ну, что она пишет о тебе и… о вас?
— Нет.
— Вот сука, — в сердцах вырывается у меня.
— Рус тоже так говорит, — доносится с другой половины кровати.
— И ты до сих пор не можешь ей этого простить?
— Простить? — неуверенно переспрашивает он. — Я не думал об этом. Захотела написать — и написала. Это то, что ей действительно было нужно.
— Но ты… ты эту книгу хотя бы читал?
— Читал.
— И?..
— Много лжи и обобщений.
Я с шумом выдыхаю и плюхаюсь головой обратно на подушку. Решаю больше не бередить ему душу не слишком-то приятными воспоминаниями — в конце концов, завтра можно погуглить личность этой… писательницы.
Несколько минут снова проходит в молчании.
— Если хочешь, — робко предлагаю я, — могу сейчас сделать тебе массаж.
Илья откликается после паузы.
— Хочу.
Он не предпринимает ни малейшей попытки приблизиться ко мне или повернуться, оставаясь лежать, как лежал. Я подползаю к нему под одеялом и осторожно кладу ладони поверх его футболки. Сердце, кажется, вот-вот выскочит.
— Можешь снять это?
Он безропотно подчиняется.
— Теперь ложись на живот, — уже более уверенно командую я, ощущая себя хозяйкой положения. Я почти не вижу Илью в темноте, но чувствую его тело — оно практически каменное. Такие мышцы, должно быть, бывают у качков… либо у тех, кто постоянно внутренне напряжён.
— Расслабься, — говорю я, начиная массировать ему плечи и шею, разминать кулачками позвоночник. Это какая-то гранитная скала, а не человек из плоти и крови! Ему бы к остеопату… Чем сильнее и жёстче мои движения, тем больше Илья поддаётся моим рукам и ощущается всё менее железным.
— Я не делаю тебе больно или неприятно?