– Perfecto. Потом вы сможете решить, что делать с вещами, – ответила Беса.
Лейси и Эдвард обменялись взглядами.
– Хорошо? – уточнила Лейси у Эдварда.
Лейси и Эдвард послушно последовали в дом за соседями. Коробок оказалось гораздо больше, чем ожидала Лейси, они тянулись от детской до лестничного пролета. Беса сбегала домой и вернулась с горстью чего-то похожего на хирургические скальпели.
– Тебе не обязательно смотреть, – сказала Шай Эдварду. – Не нужно, если не хочешь.
Он кивнул, но не сдвинулся с места. Эдвард наблюдал за тем, как Шай разрезает коробку с цифрой 1, выведенной маркером.
– Кухонная утварь, – объявила Шай, выуживая из коробки листок бумаги. – О-о-о-о, таблицы! Все очень хорошо организовано. Давайте посмотрим. Кофейные чашки, стаканы, столовые приборы, десертные тарелки…
Эдвард знал, что в этой коробке лежит любимая кружка мамы – с нарисованным красным шариком из ее любимого французского фильма. Там же лежал его высокий треснувший стакан. Маленькие чашки, которые они с Джорданом наполняли водой и перед сном ставили у кровати.
Эдвард сделал шаг назад. Он спрятался за тетю, которая пряталась за Бесой и Шай. Лейси выглядела бледной, веснушки на ее лице загорелись, будто бы прося о помощи. Она коснулась руки Эдварда и посмотрела на него, как ему показалось, извиняющимся взглядом. Я не все продумала как следует, услышал он ее мысли.
Простыня укрыла все внутри. Она начиналась где-то внизу, поднималась к животу и достигала груди. Эдвард смотрел на выглаженные серые брюки. Разглядывал пуговицы на белой рубашке от «Брукс Бразерс».
– Лейси, – сказал он, и тетя вздрогнула, услышав такое обращение.
В этот момент Эдвард осознал, что редко обращается к ней по имени. Они каждый день сидели рядом, смотрели новую серию сериала, но почти не разговаривали. Тетя нравилась Эдварду, но она была более непредсказуема, чем дядя, и сильно напоминала ему маму. Вернее, напоминала ему о ней с определенного ракурса, когда на восемьдесят процентов становилась похожей на сестру. Оставшееся время она лишь служила напоминанием о том, что Эдвард потерял. И, если ему что-то было нужно, он обычно обращался к дяде.
– Да? – спросила Лейси.
– Я хотел бы забрать одежду. Свою и Джордана, чтобы носить ее, если вы не возражаете.
Лейси оглядела его с головы до ног, и выражение ее лица изменилось.
– Тебе не… Я понимаю. Конечно.
– Я займусь этим, – крикнула Шай, выглядывая из-за картонной башни. – Уже ищу одежду.
В ту ночь Эдвард по привычке забрался в спальник, но на этот раз он был одет в свои клетчатые пижамные штаны и красную футболку брата. Одежда, которую купила Лейси, уже была сложена в сумку. Он будет носить ее редко и только для того, чтобы не расстраивать тетю. Во всех остальных случаях Эдвард решил надевать уже поношенную одежду, которая подходит ему. Одежду, которая пахнет Джорданом.
Он слышал, как Шай читает. Он был вымотан настолько, что не мог понять, где заканчивается реальность и начинается вымысел. Каждый вечер Шай читала вслух главу из «Гарри Поттера», и они потихоньку продвигались вперед.
– Слушай, – обратилась к нему Шай, дочитав абзац.
– Да? – сонно отозвался Эдвард.
– Тебе было больно, когда ты увидел коробки?
– Нет.
– Хм-м-м. – Шай не выглядела расстроенной. – Когда ты столкнешься с чем-то действительно важным, ты это почувствуешь. Я уверена.
Эдвард закрыл глаза. Он вслушивался в голос Шай: она отлично читала, меняя интонацию в нужных местах. Джордан тоже читал Эдди. Нечасто, но читал, когда натыкался на смешной или страшный отрывок из романа. Пижама мягко касалась кожи Эдварда, и когда он лежал совершенно неподвижно, то представлял себе, что он – тот самый маленький мальчик, спящий на двухъярусной кровати.
– В коробках есть теплая куртка? – как-то спросила тетя.
Так Эдвард понял, что скоро наступит зима. Он подошел к шкафу и достал оранжевую куртку Джордана. Она была слишком велика для него, но в длинные рукава можно было спрятать ладони, а капюшон закрывал большую часть лица, и Эдварду это нравилось. Он старался не думать о смене времен года. Первая осень уже прошла в одиночестве. Первая одинокая зима только грядет. Стремительно приближались Рождество, Ханука и день рождения – праздники, которые они всегда отмечали вместе с семьей. Доктор Майк говорил, что состояние, при котором люди не замечают течения времени, называется диссоциативной фугой.
– Она часто встречается у людей, перенесших тяжелую травму, – объяснял доктор. – Они теряют счет часам, иногда – дням. Они живут своей жизнью, но мозг не осознает течение времени. Он будто бы ничего не видит и не замечает.
– Мне бы хотелось каждый день находиться в этом состоянии.
– Если бы оно могло помочь тебе пережить новогодние праздники, я бы сделал все, чтобы его вызвать, – пожав плечами, сказал доктор Майк.
От такой доброты Эдварду захотелось плакать, но слезы давались ему нелегко. Он редко плакал с тех пор, как попал в больницу; слезы, казалось, застряли у него в горле, не зная, через какую трубу выходить. Вместо них появлялась боль в пазухе. Эдвард потер переносицу.
– Можно закончить?
– Нет.
– Нет?
– На прошлой неделе ты сказал мне, что Джордан должен был выжить вместо тебя. Почему ты так думаешь?
Все тело Эдварда застонало, хотя изо рта не вырвалось ни звука. Листья на дереве за окном, которые были ярко-красными во время его последнего визита, поблекли и сжались. Некоторые уже упали на землю.
Эдвард чувствовал, что доктор Майк смотрит на него.
– Потому что, – ответил он.
– Потому что?
Зачем вы давите на меня? – злился Эдвард.
Доктор Майк дотронулся до козырька своей кепки. И Эдвард понял, что это не сигнал, а просто привычка. Он делал это не задумываясь.
– Мне очень жаль, Эдвард, – сказал доктор. – Но я больше не могу позволить тебе замыкаться в себе. Только не в этом кабинете.
Я мог бы уйти, подумал Эдвард. И ответил раздраженным тоном:
– Джордан был настоящим человеком… Он знал, кто он такой. Люди любили его. Он уже кое-что сделал. Важные вещи. Как в аэропорту, когда он отказался проходить через сканирующее устройство. Он перестал есть мясо… – Эдвард замолчал.
– Тебе было двенадцать, когда самолет разбился, – сказал доктор Майк. – Джордану было пятнадцать. Это принципиальная разница в возрасте. Твой брат отказывался проходить через сканирующие устройства, когда ему было двенадцать?
Эдвард на секунду задумался.
– Нет.
– Когда исполняется пятнадцать, приходится многое выбирать, Эдвард. Тебе пока только двенадцать. Из-за того, что ты пережил, ты уже интереснее своего брата. Люди хотят общаться с тобой, правда?
Конечно. Эдвард посещал кабинет директора каждую среду, и, пока он перебрасывал старую синюю лейку из одного горшка в другой, директор Арунди знакомил его с растениями и рассказывал историю каждого. Маленький мальчик в своей научной лаборатории поделился, пока они препарировали лягушек, что хочет стать оперным певцом, когда вырастет. Школьная секретарша, когда он подавал документы в офис, сказала ему, что она родилась в Джорджии и что они с сестрой каждый день после школы кормили двух диких аллигаторов.
– Больше всего они любили нарезанный хлеб, – уточнила она.
Соседка по шкафчику сказала ему, что у нее есть шестилетняя сестра, которая не разговаривает.
– Они хотят поделиться чем-то незаурядным, потому что ты испытал нечто из ряда вон выходящее, – сказал доктор Майк.
Эдвард молчал, он не знал, что ответить. Доктор был прав, и Эдвард решил не тратить время на споры с ним.
Однажды после уроков Шай вернулась в школу за забытой книгой, и Эдварду пришлось ждать ее снаружи. Школьные автобусы уехали, на стоянке остались лишь хаотично припаркованные автомобили. Приближались рождественские каникулы. Эдвард дрожал в оранжевой куртке брата: она была настолько велика, что ветер пробирал до костей. Он наклонился, чтобы почесать голень. Шрам заживал, и это беспокоило Эдварда. Когда он проснулся сегодня утром, то понял, что шрам теперь напоминает сжатый рот. Он осторожного почесал его, чтобы не потревожить нежную кожу.
Внезапно кто-то окликнул его:
– Привет, Эдвард! Мы не знакомы, но меня зовут Гэри.
Эдвард стал терять равновесие. Он удержался, поднял глаза и увидел в нескольких шагах мужчину средних лет, одетого в джинсы и толстый свитер.
– Тем рейсом летела моя девушка. – Мужчина моргнул за стеклами очков. – Извини за беспокойство. Мне пришлось проделать огромный путь из самой Калифорнии. Я с огромным уважением отношусь ко всему, через что тебе пришлось пройти.
Эдвард огляделся. Больше никого поблизости не было.
– Скажи, а ты видел мою девушку в самолете? Кажется, вы сидели рядом – я изучил схему рассадки. Все говорят о том, что ты выжил благодаря месту, а Линда сидела неподалеку. Может быть, в паре рядов от тебя. По другую сторону прохода.
Эдвард сглотнул.
– Как она выглядела? – тихо спросил он.
– Двадцать пять лет, белая… Зря я так сказал. Один мой учитель, профессор, говорил, что не называть белых людей белыми – это расизм, ведь мы всегда называем черных черными. У Линды были светлые волосы… – Он моргнул еще раз. – Погоди, я идиот.
Он полез в карман и достал телефон. Пролистал экран и протянул Эдварду с такой скоростью, что он на секунду вздрогнул, прежде чем его взгляд сфокусировался на фотографии молодой блондинки. Она улыбалась в камеру. Сидела на скамейке в парке, одетая в свитер, который выглядел так, будто сделан из кружева.
Эдвард почувствовал, как что-то начало скручиваться у него внутри. В голове возник вопрос доктора Майкла: «Когда ты что-нибудь вспоминаешь, это воспоминания до или после?»
Он много работал над тем, чтобы вспоминать вещи, произошедшие до, но фотография этой женщины свела все усилия на нет. Эдвард действительно помнил ее. Она сидела на несколько рядов впереди них. Стояла в очереди с Джорданом в туалет. Она улыбнулась Эдварду, проходя к своему месту, той же самой улыбкой, с которой теперь смотрела с фотографии.