– Зачем вы туда едете? В отпуск?
Флорида пожимает плечами.
– Вы там кого-нибудь знаете?
– У меня есть пара старых друзей, которых я могу найти. Я никогда не была в Калифорнии, это правда. В мире не так много мест, которые я пока не посетила. Мне хочется кататься на роликовых коньках по извилистому тротуару, идущему вдоль пляжа, знаешь, тому самому, который всегда показывают в кино?
Линда кивает.
– Для этого я и еду в Лос-Анджелес.
– Но вы ведь замужем?
Линда смотрит на руку Флориды, на безымянном пальце которой виднеется простое серебряное кольцо. Филиппинка подумывала над тем, чтобы снять его, но кольцо ей нравится, да и к тому же она сомневается, что сможет стащить его с пальца. Когда они с Бобби только поженились, она была худее.
– Я ушла, – говорит она. – До того, как все стало еще хуже. Я прожила достаточно жизней, чтобы довериться интуиции. И поэтому сбежала, когда он все еще чувствовал привязанность ко мне. Просто у нас разные пути.
Флорида на мгновение замолкает.
– То есть он не хотел кататься на роликах по извилистому тротуару, идущему вдоль пляжа?
Флорида удивляется смеху, вырвавшемуся изо рта. Люди, сидящие вокруг них, вероятно, тоже поражены – сдерживать веселье ей никогда не удавалось. Несколько голов впереди и через проход поворачиваются в их сторону. Каким-то образом женщина рядом с Линдой продолжает спать. Флорида теперь гогочет, согнувшись в кресле. Она представляет себе Бобби, который сосредоточился перед разложенными чертежами. На каждом из них изображен план выживания в случае катастроф: краха доллара, недостатка питьевой воды из-за последствий глобального потепления, климатического коллапса, популистского восстания, которое свергнет правительство, и даже режима фашистского полицейского государства. Муж продумал тринадцать детальных планов, отмеченных сложными сценариями по схеме «если… то».
– Ты права, – хрипло произносит Флорида. – Он не хочет кататься на роликах, а я хочу.
И этот аргумент кажется таким же правдивым, как и любая другая причина, по которой она ушла. Флорида с уважением смотрит на Линду. Возможно, в этой девушке все-таки есть какая-то мудрость.
Другая истина заключается в том, что эти чертежи изменились за время брака. Поначалу планы строились так, чтобы спасти всех или, по крайней мере, друзей и единомышленников, но время шло, и чертежи менялись, обосабливались: сначала немного, потом – кардинально, а затем все свелось к тому, чтобы спасти только их двоих. Или, как подозревала Флорида, только себя.
– Мне жаль, что все так вышло, – говорит Линда.
Флорида улыбается девушке.
– Все когда-нибудь заканчивается, – отвечает она. – В этом нет ничего печального. Важно то, что начинается после.
– После?
– Именно так.
Выйдя из туалета, Марк несколько раз прогуливается по проходу. Его соседка, которая, сморщив лоб, что-то медленно печатает на ноутбуке, заставляет его нервничать. Когда он сталкивается с солдатом, то парню хочется ткнуть того кулаком в плечо, но он боится, что жест может показаться расистским. Вместо этого он просто кивает ему. Не думает ли этот солдат, что Марк смотрит на него свысока? Ведь он военный и, наверное, менее образован. Впрочем, парень, судя по всему, умеет вести себя как профессионал, и Марк следует его примеру. Черт возьми, да Криспин Кокс тоже был профессионалом в расцвете сил! Эти люди – его братья. Раса и статус тут ни при чем. Вы знаете свои слабые стороны? Вы компетентны? Умеете надирать задницы? Тогда вперед, со мной, братья!
Он возвращается в первый класс и уже почти садится, но решает сделать еще один круг. Эта дама с детьми и седым мужем не умеет надирать задницы. Она предпочитает беспокоиться, а не биться насмерть. Она мать, и это утомляет его. Марк останавливается на середине прохода и закрывает глаза, пытаясь определить местонахождение Вероники.
– Все в порядке? – слышит он ее голос совсем рядом.
– Да, конечно. – Так и есть. Он принял таблетку кофеина прямо перед тем, как покинуть свое место, и поэтому чувствует себя хорошо. Даже отлично.
Она смотрит на него мудрым взглядом: я могу прочитать твои мысли, которым обладают некоторые женщины. К черту, я скажу!
– Я больше всего на свете хочу поцеловать тебя, – тихо говорит Марк.
Пауза. Кондиционер гудит, и кто-то громко открывает пакет чипсов, а кто-то оглушительно чихает, и в этой паузе Марк понимает, что сейчас все пойдет очень, очень плохо. Она может посмотреть на него с отвращением, настоять, чтобы он немедленно вернулся на свое место, заявить на него за сексуальные домогательства, даже подать в суд.
– Мы не на земле, сэр, – таким же тихим голосом отвечает она.
Внутри него разгорается пожар.
– Еще лучше, – говорит Марк.
Через два года после аварии физиотерапевт и покашливающий доктор ясно дали Эдварду понять, что теперь он должен посещать летний лагерь вместе с Шай. Оказалось, вожатые были всего на пару лет старше его, и их не заботило, пробегает ли он нормативы, а поэтому Эдвард быстро перебрался на трибуны, в тень, чтобы вести счет. Ему нравились занятия по декоративно-прикладному искусству: он находил что-то успокаивающее в том, что мог часами сидеть рядом с Шай, окруженный тюбиками с клеем, каркасной проволокой, маркерами и пластиковыми детальками, и создавать нечто уродливое.
Эдвард, однако, был удивлен тем, что рекомендация докторов влиться в коллектив ослабила напряжение. К концу восьмого класса учителя стали требовать домашнюю работу и просили принимать участие в групповых дискуссиях. Лейси впервые поручила ему дела: вымыть посуду и включить стиральную машину, – а в те ночи, когда она допоздна оставалась в больнице, он разогревал в духовке замороженную пиццу для себя и Джона. Беса просила Эдварда таскать сумки с продуктами из ее машины, и иногда она бросала на него скептический взгляд, который, кажется, спрашивал: Почему ты до сих пор проводишь все время с моей дочерью? Взрослые дружно подталкивали Эдварда и смотрели на него исподлобья. Язык их тел говорил: кризис миновал. Тебе нужно двигаться дальше, чтобы мы тоже могли.
Но разве кризис кончился, если Эдвард все еще боролся с бессонницей и носил одежду брата, чтобы чувствовать себя цельным? Если он навсегда потерял семью? Всякий раз, когда Лейси с нетерпением спрашивала его про лагерь, Эдварду приходилось скрывать раздражение. Нет, мне не нравится лагерь, думал он. Легче становилось только от мысли о том, что этот новый опыт не был невыносимым. Эдвард избегал общества тети и все больше времени проводил у Шай. Он понимал, почему взрослые хотели, чтобы он исцелился, – им никогда не понять, через что он прошел. Разве что Лейси понимала.
Когда лето закончилось, тетя находилась в страшном возбуждении оттого, что Эдвард будет учиться в старшей школе. Эдварду же ее поведение казалось странным – он не видел никакой разницы со средней школой. Они с Шай продолжали учиться в том же здании, учебным процессом руководил тот же директор. Просто занятия переместились на два этажа выше. Единственное изменение, которое показалось Эдварду значительным, – это то, что он больше не был освобожден от физкультуры. И больше не мог проводить свободные часы за чтением и рисованием.
Огромный школьный спортзал располагался в дальнем углу четвертого этажа. Эдвард застал учительницу в кабинете перед первым уроком и сказал:
– Я не могу бегать быстро и иногда теряю равновесие. Думаю, будет лучше, если я посижу на трибунах и посмотрю. Я могу вести счет. Или управляться с секундомером. Считать время или что-нибудь в этом духе.
Учительница физкультуры, приземистая женщина по имени миссис Тухейн, с короткими каштановыми волосами и свистком на шее, даже не оторвала глаз от планшета.
– Это физкультурный класс, мальчик, здесь каждый сам за себя. Сложно будет не только тебе. Даю пять минут, неженка, на то, чтобы одеться, и лучше тебе стоять у желтой линии, когда я войду в зал.
– Но…
– Никаких «но».
Эдвард переоделся и нашел Шай, ожидающую его за дверью раздевалки.
– Думаю, мы начнем с секции баскетбола, – сказала она. – Ты когда-нибудь играл в баскетбол?
Ни Эдвард, ни его брат никогда не бросали мячи в корзину на детской площадке. Он покачал головой:
– Мой отец был невысокого мнения о командных видах спорта.
– А вдруг тебе понравится? Я люблю выбивать мяч из рук всяких засранцев, в баскетболе это не запрещено, а даже прописано в правилах. – Она кинула на него косой взгляд. – Вдруг ты хорош в спорте.
– Это маловероятно.
Шай пожала плечами.
Эдварду было холодно в спортивных штанах. Он рос так быстро, что у него все время болели руки и ноги. Ему не хотелось здесь находиться.
– Перестань искать во мне суперспособности, хорошо? Я не гребаный волшебник!
– Я и не ищу больше.
Он посмотрел на нее и понял, что это правда. Гарри Поттер остался в далеком прошлом, и все их ожидания, все ребячество остались там же. Они взрослели. Эдвард в своем растянутом теле разочаровывал и Шай, и себя. Он предчувствовал волну печали, но с удивлением осознал, что злится. Злость отразилась в голосе:
– Я не могу обещать тебе, что преуспею в баскетболе.
– Господи-и-и-и, – протянула Шай. – Все в порядке.
С пылающим лицом он последовал за ней на площадку. И встал рядом с другими учениками. Когда началось занятие, Эдвард понял, что акустика спортивного зала просто невыносима: визг свистка, грохот баскетбольного мяча об пол, шарканье ног и глухие удары тел друг о друга. Шум зала и настойчивость звуков пробуждали воспоминания, от которых он пытался убежать. Эдвард пересек площадку, слыша в ушах оглушительное биение собственного сердца. Он отвел глаза, чтобы никто не передал ему мяч. Один раз, когда мяч все же сам прыгнул к нему в руки, все его тело сжалось. Он отшвырнул его, словно гранату, готовую взорваться.
Дважды учительница физкультуры крикнула: