– Уже четыре часа? Прежде чем ты уйдешь, Эдвард, я бы хотел поговорить с тобой еще кое о чем. Миссис Тухейн сказала мне, что ты отказался от занятий по физкультуре.
– У меня болит нога.
– Хм, да. Она рассказала мне о занятиях и о записке. Подержи-ка секунду этот горшок.
Он знает, что я толкнул девушку. Директор вручил ему горшок с сердцевидным нефролеписом и повернулся, чтобы поправить поддон. Эдвард рассматривал ярко-зеленые листья папоротника и заглядывал в его центр, в самое сердце. Если бы у растений было лицо, оно бы таилось именно там. Эдвард не мог отделаться от мысли, что растение скептично смотрит на него в ответ. Я тебя понимаю, подумал он.
– Что ты думаешь об этом? Эдвард?
Как только он услышал свое имя, то осознал, что директор говорил по крайней мере минуту. Эдвард быстро поднял голову и протянул ему папоротник.
– Прошу прощения?
– Тяжелая атлетика, – с легким раздражением повторил директор Арунди. – Ты можешь заменить занятия в спортзале на тяжелую атлетику. Это позволит тебе задействовать поврежденную ногу и дать организму немного физической нагрузки. Мне и самому там нравится больше. Нам всем иногда хочется стать чуточку сильнее, правда?
– Тяжелая атлетика? – переспросил Эдвард.
Поначалу ему трудно было подобрать верную ассоциацию: он подумал об огромных, вымазанных маслом мужчинах в бикини. Отец, как и Джон, никогда бы не стал поднимать тяжести. Эдвард посмотрел на директора, на его мягкие щеки и мягкий живот. Поднимает ли он тяжести?
Потом он вспомнил солдата, летевшего в самолете. Эдвард и Бенджамин познакомились на выходе из туалета, и солдат выглядел очень мускулистым. Он определенно поднимал тяжести, и наверняка мало кто рискнул бы с ним связаться. Должно быть, сильный коренастый Бенджамин везде чувствовал себя в безопасности. Везде, кроме того рейса. Эдвард посмотрел на свои тощие руки и костлявые запястья. Он почувствовал шрам на голени и его форму. Он попытался представить себе, каково это – быть шире, сильнее, быть в безопасности.
– У тебя есть любимый фильм? – спросила его за ужином Лейси.
– У меня? – Эдвард смотрел в свою тарелку, пытаясь придумать способ съесть ровно столько свиной отбивной, чтобы Лейси не разочаровалась. Его аппетит пропал после разговора с Шай, внутри него будто что-то тускнело, будто кто-то выключил свет.
– Ты в порядке? – спросила его Шай сегодня за обедом. – Не нужно вести себя странно из-за этого. Все хорошо. Между нами ничего не изменилось.
– Я знаю, – ответил он ей, но это было неправдой. Эдвард чувствовал себя так, будто его заставляют идти по трамплину над бассейном с акулами. С каждой минутой он становился все ближе к падению. Сегодня его последняя ночь в комнате Шай. Завтра он прыгнет к акулам.
– Конечно, у тебя, глупенький, – сказала тетя.
– А у тебя? – переспросил Эдвард, пытаясь выиграть время. У него не было любимого фильма. Эдди любил «Книгу джунглей». Видел ли Эдвард хоть один фильм после авиакатастрофы? Кажется, только «Главную больницу».
– «Стальные магнолии», – ответила Лейси.
– А у тебя какой? – обратился он к Джону.
Эдварду было комфортно вести разговор именно в таком стиле, увиливая и петляя; он проворачивал подобное с доктором Майком каждую неделю. Если кто-то задавал ему неловкий вопрос, он переадресовывал его. На этой неделе, стараясь избежать любого упоминания о Шай или о том, что он переезжает в подвал, Эдвард рассказал Майку о книге по инвестированию, которую водитель Луизы Кокс завез к ним недавно. «Этому тебя никогда не научат в школе. Прочитай книгу, а затем напиши мне конспект», – говорилось в записке. Это была уже вторая книга, которую шофер принес после слушания. Первой стала биография Тедди Рузвельта, которую Шай и Эдвард читали вместе, останавливаясь через страницу-другую, чтобы посмеяться над влюбленностью автора в бесцеремонного президента. Но теперь, когда Шай спрашивала, не пора ли им сесть за домашнюю работу, Эдвард чувствовал прилив вины, ведь он должен был работать над конспектом книги, которая оказалась настолько скучной, что он не смог продвинуться дальше первой страницы.
Доктору Майку такая затея не показалась занимательной, и Эдвард победил. Однако этот номер не всегда удавался с терапевтом: он мог подыгрывать ему, а затем задать вопрос, от которого не увернуться. Но Эдвард уверенно применял свою технику при общении с дядей и тетей. У них не было практики, а значит и шансов.
– «Бегущий по лезвию». – Джон пережевывал кусочек отбивной и слегка улыбался, как будто фильм был теплым воспоминанием. – Я пересматривал его двадцать три раза.
– Боже мой, – воскликнула Лейси. – Разве этим можно гордиться?
– Ах да. – Дядя потыкал вилкой в сторону жены. – Сколько раз ты смотрела «Стальные магнолии», Лейс?
– Это классика кинематографа, – надменным тоном ответила Лейси и снова повернулась к Эдварду. – Я подумала, что, если тебе нравятся «Звездные войны» или другой фильм, мы бы могли достать тебе постельное белье с его символикой.
Эдвард прокрутил эту фразу в голове, пытаясь найти в ней смысл.
– Постельное белье?
– Беса сказала мне, что ты будешь спать на раскладном диване в подвале. Мы могли бы обустроить это место по-особенному.
Это место. Эдвард представил себе подвал. Он уже почти добрался до края доски, акулы были совсем рядом, ветер завывал, и он возненавидел себя за страх. Он знал, что расстроен больше, чем следовало бы. Раньше он спал в одной комнате, теперь будет спать в другой. Расстояние между этими двумя помещениями не составляло и тридцати метров. Он по-прежнему будет ходить в школу с Шай. Будет слушать, как она читает книги вслух. Перемены на первый взгляд были терпимыми. Но то, что скрывалось за ними, глубоко под бурлящей водой, огорчало его.
Лейси одарила его сияющей улыбкой.
Он поднимал металлические предметы, которые миссис Тухейн велела ему поднимать, выпрямлял спину, когда она просила, и пытался расшифровать странный физкультурный язык, на котором она изъяснялась. Зал для занятий тяжелой атлетикой находился рядом со спортзалом, и Эдвард слышал, как одноклассники шаркают по блестящему полу. Мячи стучат. Раздается свист, требующий внимания.
– Будешь приседать, выполнять становую тягу и жим лежа, – сказала учительница. – Это сложные упражнения, которые задействуют сразу несколько групп мышц. Научишься жиму лежа – сможешь отталкивать противника в разы тяжелее себя. Осознай, прими свой потенциал.
– Правда? – спросил Эдвард. Он попытался представить себя поднимающим машину: лицо красное, руки дрожат от напряжения. Этот образ просто смешон.
– Правда.
– А зачем мне приседания?
– Приседания очень полезны, ты задействуешь весь организм. Хочешь, чтобы у тебя были сильные ноги? Приседай. Мечтаешь о мускулистых руках? Приседай.
Миссис Тухейн всегда вела себя напористо, но сейчас она выглядела так, будто доносила до него какую-то прописную истину. Бенджамин Стиллман, должно быть, тоже приседал. И он наверняка знал, что делать с каждым металлическим предметом в этой комнате.
Эдвард сидел на корточках с деревянной палкой за спиной, потому что миссис Тухейн считала, что он ужасно слаб и не готов к штанге, не говоря уже о настоящих тяжестях. Опускаясь на пол, он вспоминал, как Шай смотрела в окно с яростным выражением лица.
– Адлер, – сказала миссис Тухейн. – Приседания не окончены. То, что ты сейчас делаешь, называется «сидеть». Поднимайся и думай о хорошей форме!
Думай о хорошей форме, повторял про себя Эдвард и послушно выполнял упражнение.
Шай читала вслух главу из «Золотого компаса». Когда стрелки часов указали на девять вечера, Эдвард встал. Он пытался отсрочить неизбежное, сказать что-нибудь, чтобы оно не случилось вовсе, но, если Шай захочет, чтобы он ушел, он уйдет. Вот и вся правда. Он почти не слышал текста книги, и ему придется пролистать страницы позже, чтобы наверстать упущенное. Мышцы Эдварда дергались и тряслись, как сотни резинок, и он знал, что завтра тело будет болеть.
Он не смотрел на нее.
– Ладно, – произнес Эдвард. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи. Увидимся утром.
Они оба говорили слишком громко, Эдвард поднял свой рюкзак и, спотыкаясь, вышел из комнаты. Он был рад, что Бесы нигде не видно. Он прошел через парадную дверь, а затем, на полпути к дому дяди и тети, в тенистом месте, которое Шай не видела из своего окна, опустился на землю. Не он так решил, его тело просто сдалось.
Теперь у меня нет дома.
Нью-йоркская квартира, где он жил с родителями и братом, была его домом. После аварии тело привело его к дому Шай. Он спрятался там, и это место сделало его сильнее. Сон рядом с Джорданом сменился сном рядом с Шай. Так он обрел утешение. У Джона и Лейси он не чувствововал себя дома, и ему даже казалось, в доме он больше не нуждается. До этого момента. Теперь Эдвард ощущал, будто спрыгнул с доски и оказался в темной воде, окруженный голодными акулами.
Он свернулся калачиком на земле. Сентябрьская ночь была на удивление холодна. Он закрыл глаза, чтобы слиться с темной водой и темным небом. Он не помнил, чтобы раньше ему приходилось так горько плакать. Слезы превращались в океан. Волны поднимались, а потом взбивались в белую пену, и Эдвард гадал, встретится ли он с Гэри и его китами.
Только когда кто-то начал трясти его за руку, Эдвард понял, что заснул.
– О боже, Эдвард! Что с тобой? – Над ним нависло бледное, испуганное лицо тети. Затем она отвернулась и крикнула: – Джон! Джон, иди сюда! Джон!
Испугалась, подумал Эдвард.
Лейси схватила его за плечи.
– Ты можешь говорить, Эдвард? Знаешь, где находишься?
Он кивнул, хотя это движение потребовало огромных усилий. Тело словно впаяли в нечто твердое и неподвижное. Наконец он нашел в себе силы сказать:
– Да.
Вскоре появился дядя. Он тут же склонился над Эдвардом. Джон был одет в старую клетчатую пижаму.