Она поднимает юбку и опускает колготки.
Марк расстегивает ремень.
Раздается стук, но не в дверь, а снаружи, и где-то в глубине души Вероники мелькает страх: что это?
Пип-пип-пи-ип, и снова стук – или кондиционер, или свободный воздуховод, а между тем Марк прижимается к ее губам – целуется он на удивление умело, и она обхватывает его сзади, чтобы он поскорее вошел.
А потом в ее голове раздается гул, и она краснеет, как ее губная помада, и в ней растекается все, что составляет жизнь.
– Ты нужна мне, – шепчет ей Марк Лассио, и она вдыхает его слова, как воздушные поцелуи.
Джордан толкает брата локтем, затем наклоняется ближе. Отца все еще нет.
– Что? – спрашивает Эдди.
– Стюардесса первого класса и какой-то парень только что вместе зашли в туалет.
Эдди крутится на своем сиденье и смотрит в заднюю часть самолета.
– И зачем же?
Джордан чуть ли не кудахчет от смеха.
– Наверное, чтобы заняться сексом.
Эдди выглядит испуганным.
– В туалете самолета?
– Не думаю, что остальные обратили на это внимание. Она отвлекла всех этим шумом сверху, чтобы никто не смотрел.
– А почему ты смотрел?
– Я подсчитывал количество рядов в самолете и потому смотрел в ту сторону.
Эдди обдумывает это, его лицо серьезно.
– Может быть, он болен, и она пошла туда, чтобы помочь ему.
– Возможно. Хотя выглядел он вполне здоровым.
Эдди вздрагивает:
– Это отвратительно.
– Ну, я сто пудов не пойду в эту кабинку. – Джордан думает о Махире и чувствует, как в штанах становится тесно. Он опускает поднос, чтобы брат не заметил.
Джордан видит приближающегося к ним отца и представляет, как родители занимаются сексом. Эрекция мгновенно проходит.
– И все же, – говорит Эдди в своей осторожной, обдуманной манере. – Круто считать, что секс – это настолько здорово, что им хочется заниматься даже в туалете.
Криспин открывает глаза и не понимает, где находится. Вернее, он знает, что находится в самолете. Это же очевидно. Но куда он летит? Который час? За свою жизнь он совершил сотни полетов, и в иные годы он проводил в воздухе, летая на встречи, конференции или в роскошные отпуска, больше времени, чем на земле. Криспин мог бы позволить себе купить целый флот таких самолетов, если бы захотел, но он всегда отказывался летать частными рейсами. Пассажирские рейсы были одним из немногих мест, где он мог сидеть среди своих потенциальных клиентов, чтобы наблюдать, как они думают и ведут себя. Он всегда считал свое пребывание в аэропортах и самолетах бесценным исследованием рынка.
– Какой сейчас год? – спрашивает он женщину, сидящую рядом.
Она одета в белый кардиган, застегнутый до самого верха.
– Дайте мне запястье, – говорит она. – Я хочу проверить ваш пульс.
– Ни в коем случае. Ответьте на мой вопрос.
– Сейчас 2013 год.
– Я родился в 1936-м. Это значит, что мне… – Он закрывает глаза, но его мозг отказывается производить вычисления. Он подозревает, что эта женщина, возможно, его сиделка.
Она берет его за руку, как будто имеет на это право, и кладет два пальца на внутреннюю сторону его запястья. Он позволяет ей, потому что вместе со способностью к вычитанию исчезла и его физическая сила.
– Нитевидный пульс, – бормочет она себе под нос.
Он кивает или, может быть, на самом деле не кивает, но кивает мысленно, соглашается. Нитевидный. И он тоже вьется нитью. Может заползти куда угодно и выкрутиться из любой ситуации.
– Вам холодно, мистер Кокс?
Когда сосед Джейн возвращается, она изумлена: насколько разная энергетика у него и ее мужа. Кожа на лице Марка выглядит потрескавшейся и румяной, как будто он вышел на прогулку в прохладную погоду. Он ерзает и щелкает кончиком ручки то туда, то сюда. Брюс же минуту назад сидел рядом с ней спокойно. Ей пришлось заглянуть мужу в глаза, чтобы угадать его мысли, которые он никак не выражал вербально.
– Кажется, начался град, – говорит она, указывая на окно.
– Это безумие.
Она кивает и смотрит на серые облака. Не пытается ли погода предупредить ее? Поверни назад, возможно, говорит она. Напиши свою историю любви. Умерь свои амбиции, довольствуйся малым. Ты могла бы жить рядом с Лейси, она всегда мечтала об этом. Вы бы вместе растили детей.
Но оказалось, что Лейси не может иметь детей. Джейн каждый раз удивлялась тому, как она сама расстраивалась, когда у сестры случался выкидыш. Конечно, она скрывала это от Лейси, но, когда сестра беременела снова, Джейн чувствовала, как ее тело переполняет возбуждение. В их семье появится совершенно новый человек, ребенок, которого ее мальчики будут обожать. От такой перспективы у нее кружилась голова. Новый ребенок, которого можно будет любить. Но вместе с надеждой она ощущала и страх, что сестра вновь не выносит плод.
– Есть и другие способы создать семью, – однажды сказала Джейн по телефону. – Хочешь, я исследую агентства по усыновлению? А что ты думаешь о суррогатном материнстве?
Но Лейси отказывалась прекратить попытки, и Джейн, конечно же, не собиралась переезжать к сестре, чтобы посмотреть, как та покончит с собой. Кроме того, она возненавидит пригороды, вечеринки по случаю Суперкубка, странные взгляды, которые люди бросают на ее семью за их домашнее обучение и свободомыслие. Брюс отталкивал людей, появляясь без приглашения на местных собраниях, чтобы обсудить достоинства домашнего образования детей.
– Черт возьми, – говорит Марк. – Я не могу сосредоточиться.
– Это потому, что сейчас середина полета, – отвечает Джейн. – Я всегда теряю надежду именно в этот момент. Когда часть времени позади, но есть еще запас. Ты будто застреваешь.
Марк поворачивается и смотрит на нее.
– В этом есть смысл. – Он щелкает ручкой и спрашивает: – Как давно вы замужем?
Она удивленно улыбается:
– Давайте посчитаем… шестнадцать лет.
– Ничего себе! Это очень долго. И вы никогда не изменяли мужу?
Какой странный разговор, думает Джейн. Но, возможно, люди первого класса всегда более открыты друг с другом, потому что они предполагают, что у них много общего?
– Нет.
Он пораженно качает головой:
– Обалдеть.
– Вы женаты?
– Был один раз, минут на десять.
– Неудачная авантюра?
– Ха. – Он смеется странным, лающим смехом. – Да, вроде того. Слишком много порошка.
– Оу.
Джейн никогда не пробовала порошок, никогда не выходила замуж не за того человека, никогда не влюблялась в стюардессу. Она чувствует укол сожаления. Ей не хотелось бы быть этим человеком с его колючей энергией, но она хотела бы, возможно, сделать крюк-другой на своем жизненном пути, ведь она всегда действовала обдуманно.
Теперь, когда Джордан, кажется, ополчился на весь мир, она хотела бы сказать сыну что-то вроде: «Понимаю. Как-то раз я весь ноябрь провела в Сиэтле, протестуя против ВТО». Но она не может. Ее протест выражается в том, что она читает статьи из The Nation и решительно кивает в процессе. Ей кажется, что в порядке есть свои достоинства. Она и Брюс живут слаженно, размеренно. Ее самая большая амбиция – написать маленький, личный, интимный фильм.
Марк трет глаза и оглядывается, без сомнения, в поисках стюардессы.
Джейн тоже поднимает голову, пытаясь помочь ему в поисках.
Эдвард рассматривал дерево, растущее перед кабинетом доктора Майка. Его серая кора была испещрена неровностями, похожими на маленькие ручейки, а ветви выглядели так, будто на них никогда не вырастут листья. Птица только присела на ветку того дерева и сразу же улетела.
– Можешь рассказать мне, что происходит? – спросил доктор Майк. – Если я узнаю, в чем проблема, то, возможно, смогу помочь.
Эдвард перестал пытаться контролировать мысли, и теперь каждая из них была маленьким сюрпризом. Он слышал, как богато украшенные часы на столе тикают, отмеряя время.
Я скучаю по Джордану больше, чем когда-либо.
– Эдвард?
– Я знаю, что они хотят, чтобы я приходил сюда два раза в неделю, – ответил он. – Но я думаю, что это пустая трата вашего времени.
– Ты упал в обморок во дворе.
– Три месяца назад. Это действительно не так уж и важно.
– Если бы на улице было холоднее, ты бы замерз насмерть. Разве это не важно?
– Я бы не умер.
– Откуда ты знаешь?
Эдвард посмотрел на ветку в надежде, что птица вернется, но воздух и дерево оставались неподвижными. Впрочем, эта пустота подходила дереву. Подходила она и Эдварду, ведь теперь он спал один, в такой же пустоте. Шай была рядом, но он проводил в одиночестве целые дни. Эдвард подумывал сказать психотерапевту, что, хотя Шай все еще его подруга, их глубокая связь, которая, как он всегда знал, подпитывала его, медленно умирала с момента потасовки в спортзале. Шай сильная, и, когда настанет время, она вырвется на свободу и обретет счастье в другом месте, а вот ему сил не хватит – он уже использовал свой второй шанс. Эдвард понимал: когда эта связь между ним и Шай оборвется, погибнет последнее, что было живо в нем.
Эдвард теперь спал в подвале дома дяди и тети, и Джон каждую ночь не смыкал глаз ровно до тех пор, пока мальчик не ложился. Он просовывал голову в дверь, чтобы убедиться, что племянник лежит под одеялом.
– Все в порядке? – интересовался Джон. Эдвард кивал и переворачивался.
Через час, убедившись, что все в доме спят, Эдвард вставал, натягивал спортивный костюм, конверсы и оранжевую куртку, если было холодно, и выходил на улицу. Он несколько раз обходил квартал, стараясь не попадаться на глаза Шай. Он пересчитывал дома, окна, звезды над головой. Ему хотелось двигаться, он обожал черноту ночного неба и плотный воздух, просачивающийся сквозь деревья. Иногда, когда цифры начинали путаться у него в голове, он шел с закрытыми глазами. Однако он никогда не позволял себе сесть или лечь, боялся, что заснет и замерзнет, тем самым соглашаясь со страхами взрослых.