– Деньги! Так! Есть! Паспорт найти еще, паспорт!
И полетело время у них одинаково, секунды скомканные. У нее, может, быстрей еще. Бегала по комнате чуть не голая, он не отворачивался. Забыли, что женщина с мужчиной.
– Скорей, Вера! Давай! Скорей!
Собралась и встала перед ним:
– Нет паспорта! Нигде нет! И чего теперь? Как?
Кабыш улыбнулся криво:
– Полотенце зато на голове!
И в коридор они вырвались, побежали. А там на пути женщины заставой встали, поджидали.
– А, попались! Это куда это вы? Какие-то не такие!
И пробивались Кабыш с Верой с лицами ожесточенными, локтями всё да кулаками, и стражники их нежные охали обиженно. Но любопытство сильнее всё равно было.
– Валик! Верочка! А чего такое? Вдруг вместе вы?
И вслед еще одна прокричала:
– Верок, а что сменами махнулись, не забыла? Ты смотри там, в ночь тебе!
На улице за руку ее он на буксире потащил, локомотивом сам.
– Нажмем! Провозились! Давай!
Спросила, сзади каблуками цокала:
– Валик, правда, а чего ты ко мне вдруг?
И пробурчал Кабыш:
– Сам не знаю!
Прохожие шли уже, в выходной не спешили. Семействами целыми, с детьми. И на парочку, с утра резвую, оглядывались, удивляясь. А кто и отскакивал вовремя, чтоб под ноги не попасть, под копыта. Ведь правда затоптать могли, без дороги мчались, напролом.
Но оказалось, человек еще с ними рядом бежит, и не заметили.
– Валера, – стал он хвастаться, – ты смотри на меня! Нет, смотри какой! Сам не верю! Пан спортсмен!
Рта, глупый, не закрывал в трениках своих растянутых.
– Вот решил: сейчас или никогда! Утро! Воздух! Ложкой хоть! Морально-волевые, Валера!
Сворачивали, отвязаться не могли. Только ходу за ними прибавлял, спаррингу радуясь:
– Валера, ты там это, на ушко Петровичу, если что! Уж я так и этак! Хор с Заречья на праздник, а расселять куда? И ребята все хорошие, комсомольцы, так уж голову обломал!
В рощицу с мостовой побежали, сквозь кусты напрямик. И отстал спортсмен, по ухабам поостерегся.
И Вера задыхалась уже:
– Валик, не могу я! Всё, всё!
– Поезд! В обрез совсем!
И тут за деревьями с пригорка реактор увидели. Будто сам к ним придвинулся, без ног шагнул вдруг. И все ухал недовольно, дымом черным плевался в ясный день.
Встали Кабыш с Верой и стояли завороженно, без движения. И, спотыкаясь, с пригорка помчались. Покатились, кусты ломая.
На дорогу выбрались и опять бежали. Только Вера теперь вдруг быстрей него была, за руку сама тащила. И обернулась когда, увидел Кабыш близко ужас в глазах, губы дрожали.
– Валик, Валик!
Целовал, оторваться не мог. Сцепились посреди улицы, а расцепиться никак уже. И стояли, обо всем позабыв.
– Надо было, чтобы грохнуло! – прошептала Вера. И засмеялась: он все не отпускал. – Поезд, Валик!
Бегом снова. Марш-бросок еще последний. За углом площадь открылась, двухэтажное здание вокзала.
И кончилось вдруг все, что началось только. Потому что споткнулась Вера и встала.
– Каблук!
– Что?
– Каблук сломала!
Кабыш посреди площади закричал:
– Да что ж ты в них, догадалась!
– Они выходные мои!
– Так я и говорю!
Она тоже закричала:
– Так выходной сегодня, нет?
Кабыш опять ее схватил:
– Да босиком! Поезд! Верка! Всё!
– Сейчас, Валик, ага! – все кивала Вера, а сама ни с места, еще упиралась. И, руку даже вырвав, каблук свой подняла, без толку прилаживать стала.
И поезд лязгнул близко где-то, двинулся, всё. Проводники невидимые дверьми захлопали. И загудели под вагонами рельсы.
Стояли. Вера лицо ладонями прикрывала на свой манер.
– Ладно, – сказал Кабыш.
Надо было еще утешать.
– Ну чего ты, чего?
– Что ты меня не бросил.
– Так хорошо, нет?
Она всхлипнула:
– Мог ведь сам!
– А я думал, туфли жалко, – сказал Кабыш.
Сразу ладони от лица отняла:
– Валик, я что подумала, слышишь?
– Что подумала?
– А Томка сегодня с утра как раз, в универмаг импорт завезли, лодочки румынские, как?
– Да.
– Что – да?
– Идем.
– Нет, правда, а дальше как же мы, когда вот без ног я, смотри, босая? Что, нет, Валик?
Шли уже, шли. Но еще проверила:
– И куда мы?
– К Томке.
Получилось, сам и повел босиком, только в сторону другую. И слезы высохли, как не было.
И мерила лодочки эти, пару за парой, и всё не то да не так ей, с ума сошла. Еще обязательно со стула вставала, Кабышу демонстрировала, и он всякий раз подмигивал одобрительно. Томка с коробками туда-сюда скакала, с ног уже сбилась, подружке стараясь угодить. И очередь роптала напрасно.
И раз подмигнул еще вовремя Кабыш и тихонько по залу пошел с улыбкой приклеенной. А потом быстрей всё, быстрей, покупателей субботних тесня. И на улице, не таясь, со всех ног побежал. Голову в плечи в испуге вобрав, сам не знал куда.
На перекрестке в грузовик на ходу вцепился, в борт задний, не думал. И под тент когда затащили, по коленям вглубь скорей шмыгнул, в угол среди инвентаря забился. А пассажиры на лавках своих плотней только сдвинулись, ждали будто.
– Это кто ж такой-сякой к нам, ну-ка?
– Да Валера, кто, Кабыш Валера! Со словом партийным!
Бутылка у них там под тентом плавала, в чем все дело, от одного к другому причаливала.
– Слово, Валера! С арматурного мы! На сельхозработы в выходной, вот такие! Союз рабочих и крестьян! Ура!
И до Кабыша очередь дошла.
– Глотни, Валера! А то лупишься страшно!
Выпил гость и обратно полез, на выход. По коленям опять, по инвентарю, как-нибудь. И наружу вывалился, был таков.
Обиделись хозяева, вслед высунулись:
– Валера, а чего такое? Закусил бы хоть!
А Кабыш не оглядывался, забыл уже. Потом холодным страх вышел, и он с лица его стирал, как после приступа. И в универмаг обратно мчался, куда ж ему еще.
Вера на месте своем вечном сидела, на стуле примерочном. И Кабыш на свое встал, успел.
И опять поднялась она, но с трудом уже улыбку прятала. И подмигивать не пришлось, другое нужно было.
– Валик, а ты это… ты десяточку наскребешь?
На улице жестом широким туфли старые в урну швырнула:
– Невезучие!
И не поняла, когда Кабыш вдруг к себе без слов прижал.
– Валик, чего ты?
А он держал всё, не отпускал.
Но стали они друг дружку в стороны разные вдруг тянуть, кто кого, опять не слава богу.
– Валик, подожди!
– Нет! Всё!
– Паспорт где, вспомнила! Идем!
– Без паспорта!
– Да как же без документов я, куда?
– Закудахтала! Слышал уже!
Чуть не до драки они. Повисла на нем:
– Валик, паспорт в ресторане у ребят, у них! За гитару в залог оставили! Свои тоже все за инструменты поотдавали! Да мы сейчас возьмем пойдем, мы быстро! Ну, Валик, понял ты?
– Про паспорт?
– И про ребят?
– Я про туфли понял, – сказал Кабыш.
И стряхнул он ее с себя. Один пошел, сам, не оборачиваясь. Но догнала, тут как тут. И следом поплелась, как на веревочке.
Спросил Кабыш:
– А в ресторане чего ж они, ребята? Самое время выбрали, нет?
Вера головой даже покачала с укором:
– Они не знают, что самое, Валик. Мы только с тобой. Они работают.
– “Жадность фраера сгубила” называется.
– Называется суббота.
Он согласился:
– Это да. Всем чёсам чёс.
В голосе она тоску услышала.
– А, вспомнил? Как с ними сам пять лет на барабане!
– Забыл, наоборот, – сказал Кабыш.
И засмеялась Вера. Потому что возле ресторана уже стояли. И Кабыш встал, не понимая. Шел и пришел, сам и привел, чудеса!
– Понимаешь, нет, – спросил, – что в городе нельзя, смерть вообще, понимаешь?
– Да, да!
– Минуту каждую, прямо сейчас вот!
– Понимаю!
И замахнулся на нее, не ударил чуть. Сама рука пошла – и в карман спряталась сама.
Вера разглядела:
– А с рукой чего?
Инструктор и забыл.
– Собака тяпнула.
– Бешеная!
– Всего скорей. Да. Ты прости.
Двери ресторана хлопали. Гости с цветами шли и шли, на свадьбу, не иначе.
– Туда-обратно я, быстро, – сказала Вера.
– Давай.
Но она все не уходила. Лицо вдруг испуганным стало.
– А если не остановится больше? Ну, мимо поезд?
– Это как так?
Усмехнулась, знала будто:
– Да кому такие нужны – радиоактивные?
Кабыш пробормотал, нашелся:
– На машине мы. Проголосуем.
Нет, в угол решила загнать:
– А если… если оцепили уже? Тогда чего, как?
Засмеялся он, его была очередь:
– Так на каблуках, Верка! Каблуки новые!
Всё, к дверям пошла за гостями вслед. Обернулась:
– А ты со мной?
– Паспорт чей?
Обещала:
– Да, Валик, сейчас я!
И пропала, конечно, потерял ее. На сцене с микрофоном плясала уже и пела. Прическа, платье, другая совсем. Поцелуй ему воздушный издали послала, когда в зал ворвался.
Пробивался яростно к ней, отчаяние на лице. Но опять жизнь на ходу стреножила, по рукам-ногам повязала ласково, никуда не делся. В толпе свадебной схватили Кабыша, в объятия заковав. И на пол даже от избытка чувств уронили, в глаза его сами пьяно таращась. А что отбивался изо всех сил гость, выкрикивал непонятно, так все равно получалось, вместе со всеми радуется.
Еще подстегивали, мало все было:
– Кабыш, давай! С нами, Валерка! Явился, родной, не запылился! Лучше поздно, чем никогда! Давай! Три свадьбы комсомольские зараз!
И вписался Кабыш в толпу лихую, в танцы до упаду, кричи не кричи. Вроде сам загулял и уняться не мог никак. Так ведь и не мог он.
Жених подхватил:
– Скажи, Валерка! Скажи! Слово! Поздравление!
Выдирался он:
– Отвали, Петро! Руки прими!
И невеста рядом, тут как тут, животик уже намечался. Тоже вцепилась: