А утром: “Прости, Лара, прости! По субботам бывает со всеми трудящимися… Римка, передай, пусть Лара подойдет… Передай, больше не повторится! Никогда! Эй, девушки-красавицы, милости прошу за котлетками! Куда же вы?”
Это Конёк в закутке стоит и зовет напрасно – Лариса равнодушно мимо проплывает, она сейчас к нему за занавеску ни за что не пойдет, зови не зови… И Римма на Конька ноль внимания, она с сестрой заодно, конечно. И самое время на кухню возвращаться, кулинарными успехами грехи замаливать.
И вот появляется человек, и все меняется, вся жизнь Конька, плохая ли, хорошая… Тренер показывает ему парня в спортзале, тот боксирует в спарринге.
– Знаешь его?
– Первый раз вижу.
– На тренировках ты редкий гость. А он вообще-то в твоем весе и левша… Вот делай выводы, Конёк.
– А он вообще-то ничего такого не показывает, – замечает Конёк, помолчав из вежливости.
Парень боксирует вяло, сам почти не бьет, только увертывается.
– Что интересно, – продолжает наставник.
– Что же именно?
– Не показывает, а крюки-то левые поставлены.
– Да где крюки, Иван Кирыч, какие?
Конёк подходит к левше, тот как раз закончил спарринг.
– Физкульт-привет. Ну чего, поработаем?
– Физкульт-ура. А ты кто?
– Я Конёк.
– А по-человечески?
– Коньков. Давай!
– Давай, Конёк, – соглашается парень. – Сейчас будешь Горбунок.
Встали в спарринг, работают. Конёк на полу, свалился как подкошенный.
– Так ему, по башке! Чтоб от успехов не кружилась! – смеется тренер в воспитательных целях.
Опять работают. Парень и не бьет, только увертывается, а руку выкинул – и Коньку уже не встать, всё. Нокаут.
Тренер не смеется, замолчал. Ребята, прервав занятия, парочку обступили, смотрят… Конёк все же поднимается и, кое-как приняв стойку, сам просит:
– Давай, друг, давай!
И получает. Упал, полежал и опять уже перемещается с колен на четвереньки, он живучий! Но тут тренер выскакивает:
– Ну, ты, ты, ты! – И, маленький, сверкая очками, сам идет на увертливого парня, тот аж от него пятится.
Так, пятясь, и уходит из зала – быстренько, раз-раз, вещи под мышку, даже в чемоданчик не сложил – и нет левши, исчез.
Конёк очухался, спрашивает тренера:
– Чего это было-то, Кирыч?
Тот сообщает:
– Не иначе кандидат в мастера замаскированный, и это, Конёк, самое маленькое!
– Какой-какой?
– А такой! Неделю целую дурака тут валял, под новичка работал… Вот, проявился!
– Это я почувствовал! – кривится от боли Конёк.
Тренер переживает, смотрит, как он стирает кровь с разбитой губы.
– Ну, он-то он, а ты чего? Встал со вторым разрядом, курам на смех!
– Так ты сам поставил, нет разве? – пытается еще улыбаться Конёк.
– Скажешь!
– Вот чтоб я его это… проявил! Кайся, Кирыч!
Тренер сердится: Конёк в точку попал.
– Соображаешь, нет, что говоришь? Или там совсем все в котелке перепуталось? Кандидат, что ли, приложил? Еще мне каяться!
Конёк сидит рядом с Кирычем на лавке, привычно его гнев пережидает… И вот уже отвернулся тренер, все слова сказав, и прячет от воспитанника улыбку… А потом Конька обнимает, и уже тот лицо отворачивает, чтобы Кирыча кровью не испачкать.
Увертливого Конёк возле умывальника настиг, парень там уже последний марафет наводит, строит на голове пробор, весь в напряжении… В зеркало увидел Конька, недоволен.
– Чего, друг, чего?
– Ничего, друг. Еще разок с тобой давай.
– С девушкой разок. Ты толком?
– Ну, поработаем!
Парень на Конька и не смотрит, только на пробор.
– Мало тебе?
– Мало.
– Тогда давай. За нами не заржавеет.
– Я тебя это… размаскирую, – обещает Конёк.
Ноль внимания.
– Когда ты это хочешь?
– Вот завтра приходи, жду.
– Смена у меня, мы люди рабочие.
– А пораньше? В шесть утра, как? – назначает Конёк.
Увертливый посмотрел на Конька, ему вроде даже весело стало.
– А давай! В самый раз.
Конёк доволен.
– Всё, друг! Краба держи!
Парень краба не держит, то есть своего не дает. Он плотный, с чубчиком и тоже под тридцать. Такой же, как Конёк, только еще усики. И неприветливый.
Но ничего, договорились.
Пока только бокс и двое они крупным планом – Конёк и незнакомец этот. Бьются и бьются, одна встреча, вторая, потом еще раз, надолго сцепились. Кто, что, ничего не знают, даже имен друг друга, и нет других людей кругом. И улиц нет, жизни, только они в пустом спортивном зале в боксерских перчатках.
Все-таки между боями набережная мелькнула, Конёк в пальто на велосипеде, фара в тумане горит. Едет чуть свет на поединок, зачем? Море северное, неприветливое, корабль на рейде в огнях.
Первая встреча – сразу недоразумение: Конёк подъезжает к Дому культуры, где спортзал размещен, никого на ступенях нет, дождь. Увернулся, что ли, опять увертливый? Где он? Конёк уже свой транспорт разворачивает, собирается уезжать, и тут из-за колонны спарринг-партнер выходит.
– Опаздываешь, друг.
– Извиняюсь.
– Точность – вежливость королей, слышал такое?
– Не слышал, но учтем.
– Пошли работать.
Отперли дверь, входят в пустой спортзал. Молча переодеваются. Конёк украдкой поглядывает на партнера, мосты наводит.
– Я уж думал, совсем не придешь. Дождь!
– А сам чего в дождь?
– Договорились!
– Человек слова?
– А как же.
– Вот и я такой, – сообщает партнер. – Хоть в дождь, хоть в снег. Ты, друг, жди меня до последнего, если что.
– Если что?
– Если еще договоримся.
Всё, замолчал. И ни одного больше слова человеческого, ни кто он, ни откуда – ничего не сказал, имени даже не называет! Зато про хуки да крюки, про разные хитрые свинги – это все объясняет терпеливо, сам, видно, от своих лекций получая удовольствие.
– Ноги, друг, у тебя слабые, а ноги в боксе – самое главное, не удивляйся, не руки – ноги! Ты танцуй, танцуй. – И партнер сам танцует, показывая, как надо по рингу передвигаться.
В общем, сначала ласковая такая теория, а вслед практика суровая – бьет парень Конька не щадя, с не меньшим удовольствием, чем лекции читает.
Конёк интересуется:
– Подготовочка у тебя, друг, школа, откуда это?
Партнер удивлен или делает вид:
– Да никакой такой подготовочки… Школа жизни! И не увертываюсь я от тебя – сам мажешь, сам… Ты бей, но не злись, главное… Бей, ну? Сейчас попадешь, обещаю!
Однако не держит парень в усиках обещаний: опять Конёк на полу, тот же результат!
Но невыносимей жестокой науки молчание между ними, когда вдвоем в зале рядышком на лавочке сидят, передыхая. Конёк спрашивает:
– А чего мы не разговариваем, друг?
Партнер удивляется:
– Не знаю… Ну говори, говори.
– И ты не молчи.
– Ладно. Но я не знаю, что сказать.
Неловкость. Конёк сам же и объясняет:
– Вообще-то мы сюда не разговаривать пришли, верно?
– Верно. Мы пришли работать, мы в спортзале, – подтверждает партнер.
– А зачем тебе?
– Что?
– Работать?
– Форму поддерживать.
– А я, значит, у тебя вроде тренировочного снаряда, груши боксерской?
Партнер не скрывает:
– Вроде разговорчивой груши.
– Ясно. А зачем форму поддерживать?
– Быть в боевой готовности, если что.
Опять он свое “если что”!
– Если что, друг?
– А Родина если призовет, мало ли.
– А Родина может?
– Мы в спортзале, друг, – напоминает партнер и вскакивает с лавки: засиделись. Приняв стойку, в ожидании уже нетерпеливо пританцовывает.
Так он и уходит в то первое утро незнакомцем. Посадил напоследок Конька на пол, спрашивает:
– Ну? А тебе зачем это надо?
– Науку твою постигаю, – еле выдавливает Конёк.
– И всё мало?
Нет ответа. Конёк сидит, обхватив голову руками. Больно ему и все равно мало.
– Завтра опять давай.
– Давай, – пожимает плечами партнер и уходит.
А Конёк ему вслед бормочет:
– Ты бей-бей, а я тебя на первенстве совсем убью!
Вторая встреча – приходит другой человек, хотя это тот же самый парень и усики при нем: молчит отчужденно, на Конька не смотрит, будто того и нет в зале. На лавку не присаживается для беседы. Что это с ним? И даже без лекций своих обходится – одна только суровая практика, удар за ударом.
Напоследок:
– Долго мы с тобой еще будем?
– Разок еще. Бог троицу любит.
Трудно против этого возразить.
– Давай еще разок, ладно.
Ушел, даже не попрощался.
Домик с палисадником, бессонный свет в окне. Конёк за столом пишет стихи… Тема: выдержать, выстоять, стиснув зубы. “Не боюсь” рифмует с “держусь”, глаза горят.
Мать заходит поставить ему примочки. Живут вдвоем в двух комнатах, еще терраска, полдома их.
– Слабость станет невидимкой, проживешь ты с ней в обнимку… Будешь голову ломать, почему ты трус опять!
– С кем ты там в обнимку, сынок?
– И не вспомнишь, как бежал, малодушно хвост поджал!
Мать над ним склоняется с примочками, она в очках, строгий узелок волос на макушке. Он о боксе, мать – об объятиях.
– С девушкой обещал познакомить, с Ларой своей, забыл? Пусть пришла бы, мы бы с ней тесто поставили, как хорошо! Меня отец знаешь как проверял? Вот на пирожках – гожусь я ему или нет.
– Надо выстоять, мама, вытерпеть, нельзя от увертливого бежать, хвост поджав!
Конёк сидит с прикрытыми глазами, успокаиваясь и по-детски млея от прикосновений ее пальцев.
– Ты в кого такой, Витюша? Ведь отец драться не умел и не любил. Может, поэтому и погиб-то в первый месяц, как на фронт забрали?
Конёк не слышит, заснул.
Принес из дому бутерброды, которые мать заботливо завернула, партнер сначала поотказывался, хоть слюнки текли, а потом взял, и ничего, вот уж и уплетает за обе щеки с волчьим аппетитом. Голод не тетка, посильней гордости.
А за трапезой и язык развязывается. Бутерброды его растрогали, вот что мать их Коньку завернула; вспомнил тут увертливый и про свою старушку, которая одна теперь в Сыктывкаре, голос задрожал. А отец у него на фронте погиб, это у них с Коньком общее… И вот он уже себя называет. Герман! Нет, страна Германия тут ни при чем, будь она проклята, а вот карточная игра имела место, точно. Любовь родителей к опере, одним словом.