Милый Ханс, дорогой Пётр — страница 39 из 64

Но этот вломился не один, привел не очень трезвого малого, без пальто, раздетого.

– Через форточку из уборной, – прояснил он ситуацию.

Седой оживился:

– Ага, еще один, правильно. Пятеро и барышни две. – И скомандовал: – Вперед! Как говорится, с вещами на выход! Только без шалостей, чур!

Но без шалостей не обошлось, всё же трое их только было, конвоиров, а задержанных вдвое больше. И едва выбрались со двора, побежал вдруг юнец и еще двое увязались за ним. Седой тут же подсечкой свалил в снег усатого, хоть тот и не помышлял о побеге, стоял обреченно у забора. Веселый же с очкариком ленивой трусцой отправились вслед беглецам в темноту.

Невидимая погоня была недолгой, тут же привели двоих, в том числе и юнца, третий вернулся сам.

Седой распорядился:

– Этого резвого юношу – в машину. И Панова, разумеется.

Об остальных он и не вспомнил, только эти двое интересовали. Машина побуксовала и уехала, оставив компанию на темной аллее.


В дороге они словно поменялись ролями. Одни, сделав дело, успокоились, притихли, другие без надежды вдруг развеселились. Юнец особенно. Хоть и кривился от боли, держась за руку, болтал без умолку, смеялся громко.

– Слышь, Панов, чего они затеяли? Куда нас? Зачем мы им сдались? Вдруг честь такая особая! Вы как, мужики, добровольно по сугробам? Или платят вам за ваши подвиги?

Юнец, конечно, зарывался, держа шутливый тон, но внимания на него не обращали. Веселый невозмутимо крутил руль. Седой, прикрыв глаза, то ли дремал, то ли слушал музыку по радио. Молчал и очкарик, расположившись на заднем сиденье между задержанными.

Въехали в город. Замелькали улицы, дома.

– Так куда нас? – не унимался юнец. – Вообще, предъявите документы! Кто такие? По какому праву?

Усатый тоже ухмылялся, с охотой подыгрывал:

– Они себя предъявили. Батальонцы!

– Кто-кто?

– Батальонцы. В штаб везут.

– Что за батальон в мирное время?

– Ну, эти. Энтузиасты. Хуже ментов.

Седой очнулся:

– Панова сразу в милицию. Насильно мил не будешь. Разворачиваемся, Лопатов. В горотдел!

– Слушаюсь, – отозвался водитель.

Седой заерзал недовольно, уже, видно, нарушен был его покой. Выключил музыку и обернулся к усатому:

– Дружок твой где?

– Дружок? Вот он, дружок мой, рядом.

– Вот он я, здесь, – подтвердил юнец.

– Я про Ткача спрашиваю.

– Не знаю такого, – отрезал усатый.

Седой кивнул, отвернулся, снова включил музыку.

– Это ты зря, – сказал он. – Все равно по делу вместе с Ткачом пойдешь, никуда друг от дружки не денетесь. Нам только хлопот лишних, беготни.

– Не знаю Ткача, не знаю! – твердил усатый. – И возле киоска близко не был! Не знаю, не был!

– Ты про киоск, я про квартиру, – пожал плечами Седой. – Я про квартиру в Угольном толкую. С Ткачом вы ее брали. Еще в октябре месяце.

Панов рассмеялся:

– Давай-давай, вешай. Чего еще есть нераскрытое?

Выехали на площадь. Впереди бессонно светилось окнами здание горотдела.

Вдруг послышался стон усатого, возня, голос очкарика:

– Чего напрягся-то? Не напрягайся. Выпрыгивать не вздумай, вместе выпрыгнем!

Вылезли вдвоем, задержанный и конвоир, стали подниматься по ступенькам. Панов шел обреченно, не оглядываясь, очкарик дружески держал руку у него на плече. Так неразлучной парочкой и скрылись в массивных дверях.

Другой задержанный, юнец, оставшись один, хранил молчание, все тер, кривясь, ушибленный локоть. Глядя на его муки, Веселый, он же Лопатов, предложил:

– Давай потяну, герой. Давай. Раскряхтелся!

– Сколько весу в тебе? – спросил юнец.

– Весу-то? Ну, под центнер.

– Тайга ты, вот ты кто! Всей тушей навалился!

– А как бы я тебя достал, когда ты драпанул? Чего драпанул вдруг?

– Ну, для правдоподобия.

– И я для правдоподобия! – нашелся Лопатов. – Терпи, казак, терпи… Роман Иванович, это он и есть. Тот самый парнишка.

– Я понял, – кивнул, не оборачиваясь, Седой. – Наш человек в Гаване.

– Ваш, ваш, – усмехнулся юнец. – Плюмбум. Моя подпольная кличка. Обойдемся без фамилии.

– Да Чутко он, – вмешался Лопатов. – Ты чего, темнило? Сосед мой, в одном дворе. Руслан Чутко. В батальон к нам стремится…

– Возраст, возраст, – развел руками Седой.

– Это я молодо выгляжу, мне семнадцать, – сказал юнец. – Не хватает немного, но, думаю, не в возрасте дело, а в том, что я готов вам помогать. Ну, конечно, заранее ничего не обещаю и тем более не гарантирую…

Он говорил и мог говорить еще долго, но его не слушали. Лопатов уже завел мотор, в машину ввалился очкарик, плюхнулся на сиденье. Лопатов кивнул, что означало “поехали”, – и они поехали.

Очкарик сообщил:

– Из рук в руки. Майор на седьмом небе.

Остановились на людном перекрестке.

– Приехали, – сказал юнцу Лопатов.

Юнцу пора было вылезать, очкарик уже выбрался наружу, чтоб выпустить лишнего пассажира. Но юнец вылезать не собирался.

– Совершаете ошибку. Недооцениваете! – сказал он веско. – Могли бы меня использовать. Сегодня вы же меня использовали!

– Ну? И что? – нехотя отозвался Седой.

– И в дальнейшем. В плане информации.

– Мы не нуждаемся в информации, – теряя терпение, отрезал Седой.

– И что же, нет ко мне вопросов?

Седой вдруг сменил гнев на милость:

– Один. Почему именно Плюмбум?

– А почему Седой?

– Ну, мягкий же металл свинец. Понимаю – сталь.

– Сталь!.. Без намеков. Я всего лишь Чутко, – улыбнулся юнец и объяснил без перехода: – Отдам вам Ткача по случаю знакомства. В “Сатурн”, шеф!

Седой наконец обернулся:

– Ткач? Ткач в баре? Сейчас? Откуда известно?

– Информация, – усмехнулся юнец.

– Знаешь его в лицо? Он тебя?

– Лишние вопросы, – посуровел юнец. – Поехали!


В баре Плюмбум долго стоял со значительным видом. Смотрел. А трое во главе с Седым, ожидая поодаль, смотрели на него, ловили каждое выражение. Но лицо Плюмбума ничего не выражало. Он с удовольствием тянул паузу. Капризничал: “Да отойдите вы, чего встали, засветился уже с вами, деятели!” И, слыша его свистящий шепот, троица послушно отступала дальше и дальше.

Потом он сам к ним подошел с загадочной ухмылкой.

– Ну? – не выдержал Лопатов.

– Здесь, здесь.

– И не тяни резину.

– Столик там, в углу.

– В каком углу? Где?

– Он не один, с подругой!

– Здесь все с подругами!

Да, юнец тянул резину. Он вдруг обмяк, на лбу его выступил пот. “Не обещаю и тем более не гарантирую…” – бормотал он свое и готов был говорить и говорить, но тут Лопатов ловко вставил ему в рот папиросу, развернул лицом к залу:

– Где он? Пойди прикури.

Тот же Лопатов слегка подтолкнул его, придав ускорение, и юнец устремился к цели. Словно в оцепенении лавировал он между танцующими, но шел и шел, не сводя с Ткача взгляда, приближался неотвратимо. Его выпустили, как торпеду, промаха быть не могло. Ткач, едва удостоив юнца взглядом, щелкнул зажигалкой и вновь обернулся к своей подруге. Так, щелкнув не глядя, и подписал себе приговор – троица мгновенно отделилась от стены, двинулась к столику.

Юнец задохнулся дымом, закашлялся. Ткач поднял голову. Подруга улыбнулась. Юный курильщик все кашлял. Ткач тоже улыбнулся. Потом снова улыбнулся, кивнул снисходительно – паренек непредвиденно потянулся к его даме, приглашая на танец. Дама, смеясь, поднялась навстречу. Плюмбум наконец поборол кашель, тоже выдавил улыбку: троица была на подходе, в нескольких метрах. Первым шел Лопатов. Седой замыкал.


Он прижался к партнерше. Танец был сверх плана, но самодеятельность доставляла удовольствие: партнерша была хороша, и хоть был он ей до плеча, в талию вцепился крепко. Развернул спиной к столику. Еще сильнее прижался. Партнерша шевельнулась недовольно, но Плюмбум внимания не обратил, наблюдал завороженно: трое у столика, быстрое слово на ухо, заминка, тяжелая рука на плече Ткача, тот послушно встает – пришли втроем, ушли вчетвером, все это в мгновение ока; а партнерша все шевелилась и шевелилась, отторгаясь, отодвигалась, уже отталкивала возмущенно.

– Тебе чего? Ты! Кому сказала! Тебе чего?

– Тебя.

– Ну-ка еще пошепчи. Ну-ка!

– Тебя! – громко сказал Плюмбум.

– А по шее? Пусти! – Девушка растерялась от его наглости. Обернулась, увидела пустой столик и еще больше растерялась.

– Ха-ха, – сказал Плюмбум.

– Сейчас он вернется, похохочешь!

– Он не вернется.

– Не вернется? Почему это он не вернется?

Плюмбум засмеялся и отпустил девушку.

– А теперь сама.

– Что?

– Иди сюда.

Лицо партнерши стало испуганным.

– Почему не вернется?

Плюмбум улыбнулся неясно, вытянул руки.

– Танцуй!

Теперь он не стал прижиматься, теперь он неотрывно смотрел на нее, буравил взглядом.

– Универмаг на Салютной. Продавщица. Так?

– В чем дело-то?

– Продавщица.

– Ну? Ну продавщица. И что?

– Продавщица краденого.

– Нет!

– Продавщица краденого!

– Ошибочка!

– Ну-ка, покрутись!

– Зачем?

– Красивая фигура. Повихляйся.

Она повихлялась, как он просил, лицо ее оставалось испуганным.

– С Лёхой была. Потом с Ткачом была.

– С тобой не буду. Пиявка!

– Шмотки эти у тебя дома?

– Какие?

– Эти самые шмотки. Давай танец живота!

Он стал прихлопывать, снова превратившись в зрителя, весьма заинтересованного, и партнерша уже готова была танцевать под неумолимые аплодисменты, но тут на плечо Плюмбума легла все та же тяжелая рука…

Лопатов смотрел на девушку. Седой с интересом – на юнца.

– Ну-ну, Плюмбум, – сказал он.

Потом Лопатов взял танцовщицу под руку, еще мгновение – и они растворились в толчее. Седой тоже исчез. Плюмбума под руку никто не взял, он стоял, смотрел оторопело.

Потом стоял на улице у входа в бар, опять смотрел. Урчал мотор “москвича”, рассаживались по местам пассажиры. Втиснулись на заднее сиденье Ткач с подругой, следом сел очкарик.