Плюмбум был весь внимание. Он, как в укрытии, сидел за широкой спиной Лопатова. Разговор внезапно прервался на полуслове, все присутствующие дружно встали. Плюмбум тоже поднялся… В дверях появились трое, среди них Зарубин – Седой. Батальонцы расступились, пропуская троицу к столу.
– Сели. Сколько будет групп? – спросил Седой.
– Четыре. В каждой по двадцать человек.
– Это вы на парад собрались? А, Лопатов?
– Почему на парад, Роман Иванович? Мы рассредоточимся.
– Для начала сосредоточьтесь, – сказал Седой. – После того, что случилось, показухой заниматься поздно. А военное положение вводить рановато. Так что маневры под командованием маршала Лопатова отложим до следующего ЧП. А пока будем скромнее: сорок человек. Вполне достаточно, если разобьемся на группы по трое-четверо. Список старших у Лопатова. Рейд планируем на воскресенье. Инструктаж в семь утра в милиции. Вопросы?
– Не числом, а умением, браво! – раздался вдруг мальчишеский голос. Это помимо воли вырвалось у Плюмбума. Он сказал про себя, но слишком громко.
Его не услышали. Слово взял средних лет мужчина в кожаном пиджаке.
– Акция эта вынужденная, деликатная и отчасти запоздалая. Нам надо было в свое время вмешаться, кое-кого изолировать в их же интересах. А вмешались подростки и кое-кого совсем изолировали, простите за каламбур. Есть две жертвы, выявлена группа молодых людей, которая прямо-таки устроила охоту на этих бродяжек. Вы должны понять, что наш рейд в интересах тех же людей, против кого он направлен…
– Гуманизм! – снова раздался голос. То ли опять у Плюмбума поневоле вырвалось, то ли он не утерпел, решил вмешаться…
На этот раз Седой услышал.
– Это что еще за гость у нас?
– А я разве гость? – сказал Плюмбум.
– Чего вы здесь, я не понял?
Лопатов подошел к Седому, пошептал на ухо.
– Какой же я гость, если на вас работаю и в курсе всех дел? – продолжал удивляться Плюмбум.
Но Седой был непреклонен:
– Так я не понял, что вы здесь делаете? Выйдите. Ну-ка, выведите его.
– Да как же “выведите”, когда я знаю ваши секреты! – сказал Плюмбум.
– Это кто ж такой? – спросил Седого мужчина в пиджаке.
Плюмбум сам ответил за Седого:
– Это молодой человек, совсем молодой, который давно крутится у вас под ногами и клянчит, чтобы его приняли в оперотряд. Его единственный недостаток – молодость, но он рассчитывает на исключение, потому что… потому что он ненавидит зло, и у него есть на это причины. Он никогда не подведет вас, оправдает доверие, если надо, отдаст в борьбе жизнь, и это его клятва!..
Монолог был со слезами на глазах, причем, кажется, искренними. Раздались дружные аплодисменты.
Седой, однако, отвечал невозмутимо.
– Вы передайте этому молодому человеку, – сказал он, обращаясь к Плюмбуму, – что нам не нужна его жизнь. Это было б неверно, если бы он отдал жизнь в наше мирное время. И чтобы исключить даже малую вероятность этого, мы пока что не можем ему позволить оправдывать наше доверие. И пусть он не крутится под ногами и больше не клянчит, а займется учебой. И, кстати, пусть скажет там, в школе, что его не очень хорошо воспитали!..
– Да, ребята, с вами не договоришься! – заявил Плюмбум.
Но Седой уже углубился в бумаги. Ему надоело. Не поднимая головы, он сделал знак, и Лопатов, для ускорения событий подхватив Плюмбума, потащил его к выходу.
Но Плюмбум все-таки прокричал напоследок:
– По принципу холодно-горячо… Ищите, где горячо, не ошибетесь. Они возле батарей, сейчас зима. Ищите, короче, батареи!
Единой семейной стайкой мчались они по ледовой дорожке сквозь пеструю толчею катка. Отец, мать, мощные, фигуристые в облегающих трико, слившиеся в движении, – и Плюмбум с ними, неуместный, портящий дело коротышка. Первое время он еще поспевал за родителями, потом стал безнадежно отставать, и в конце концов они улетели, скрылись из виду.
Гремела музыка, перекрывая разноголосицу, в свете прожекторов, толпясь, катился по ледяному кругу город. Мелькали знакомые лица, Плюмбум кого-то окликал, кому-то махал, и кто-то бросил в него снежок, сбив с головы вязаную шапочку.
И здесь, в толчее, высмотрев группу парней с повязками на рукавах, не смог отказать себе в удовольствии прокричать:
– Деятели! Вы в темноту давайте, где шпана! Где ножичком чик-чик! Дружинники-фигуристы! Ловко!
Он переобулся и как раз в темноту и пошел – по безлюдной, освещенной редкими фонарями аллее. Так брел, пока после недолгого затишья не грянула на весь парк новая музыка. Первый же аккорд словно ударил Плюмбума по голове, он опустился на скамейку и так сидел, сжав ладонями виски.
– Ты что, Русик? Что с тобой? – услышал он голос и увидел рядом Соню, которая кричала, тормошила его. – Что, что, Русик? Тебя ударили?
– Да, нокаут, – пробормотал Плюмбум.
– Кто тебя, кто?
– Музыка.
– Не понимаю.
– Вот эта музыка. Проклятая.
Соня не знала, что сказать. Музыка, слава богу, смолкла.
– Так в чем дело? Ты скажешь?
– Эту музыку ненавижу. Не могу слышать.
– Именно эту?
– Да, да!
– Сейчас это самое модное. На каждом шагу. Тра-ти-та-та!
– Молчи, молчи, – сказал Плюмбум.
Они встали, пошли по аллее. Он впервые посмотрел на Соню. Она шла рядом, с коньками через плечо, слезы еще блестели у нее на глазах.
Усмехнулся:
– Наловчилась шпионить. Я и не заметил. Ну-ка!
Он остановил ее под фонарем, приблизился. И она уже закрыла глаза, ожидая поцелуя, но Плюмбум сказал строго:
– Смотри внимательно!
И прикрыл ладонью глаза. Потом уши. Потом рот.
– Не вижу. Не слышу. Молчу. Ты поняла?
Она торжественно, как ритуал, повторила его жест.
– А о чем молчать? – спросила погодя.
Плюмбум засмеялся:
– Я на всякий случай. Вдруг разоблачишь. Мата Хари!
Соня вздохнула:
– Да, у тебя, конечно, есть тайная жизнь. Я давно чувствую. Предполагаю.
– Что предполагаешь? – удивился Плюмбум.
– Что эта женщина старше тебя, на которой ты свихнулся по малолетству…
Плюмбум сказал, помолчав:
– Не надо, Соня. Не надо больше вопросов.
Соня тут же вопрос задала:
– Ты нарочно выбираешь места потемнее? Тебе не страшно?
– Видишь ли, я выработал в себе определенные качества.
В темном месте она чуть забежала вперед, замерла, ожидая. Но он опять прошел мимо.
Он подогнал такси к зданию вокзала. Разглядев в толчее отца, вылез из машины навстречу. Отец тоже его увидел, обрадовался, неуклюже поднял занятые коробками руки.
– Сыну!
– Отцу!
– Учащимся!
– Командированным!
Так они энергично приветствовали друг друга на расстоянии. Мать шла рядом с отцом с букетиком в руках, улыбалась, очень довольная. Отец не унимался.
– Отличникам!
– Рационализаторам! – не остался в долгу Плюмбум.
– Хвастуны, – остановила их мать. Но их было не остановить.
– Обними отца, не стесняйся чувств!
– И ты будешь сентиментален!
Обнялись наконец. Таксист поднял крышку багажника, отец стал укладывать коробки.
– Кроссовки в чемодане, – доложил он сыну, материализуя эту радостную встречу.
– Аплодирую! – оценил Плюмбум.
– А чемодан-то, чемодан? – спохватилась мать.
Тут же появился и отцовский чемодан. Его тащил следом мужчина в плаще и легкомысленной кепочке не по погоде. Он поднес чемодан к такси и, пошатываясь то ли под тяжестью ноши, то ли от собственной слабости, с грехом пополам сунул в багажник.
– Это еще кто? – спросил Плюмбум.
– Кто – кто? – не поняла мать.
– Зима-лето, попугай этот. Он кто?
Отец расплатился с мужчиной. Тот кивнул и удалился.
– Так я спрашиваю: он кто?
– Никто. Там носильщика не было, – объяснила мать, усаживаясь в такси.
– Добровольный, что ли, помощник?
– Помощник, да. А что, Русик?
– Ничего, – сказал Плюмбум.
Родители уже ждали его, сидя в машине, но он сказал:
– У меня дела. Поезжайте.
– На вокзале у тебя дела? Как интересно! – удивился отец.
– Встретили отца, называется! – пожаловалась мать. – У тебя же ничего не было, никаких дел… И вдруг – дела!
– Появились, – сказал Плюмбум.
– Когда?!
– Вот минуту назад. Поезжайте.
И он пошел, не теряя больше времени на разговоры, а они поехали, потому что он пошел и его было не остановить.
На перроне Плюмбум настиг “добровольного помощника”. Мужчина в кепочке тащился, пошатываясь, вдоль поезда – на спине мешок да еще чемодан в руке. Рядом семенила старушка. Плюмбум пытался было взять чемодан, но мужчина не дал, вцепившись в свою ношу.
– Ты чего? – пробурчал он.
– Помочь, доходяга.
– Нет.
– А пупок развяжется?
– Гуляй.
– Ох, жадина! – развеселился Плюмбум. – Еще бабусю верхом посади. Ты, мать, залезай на него, не робей!
Помешкав, он зашел мужчине за спину, стал поддерживать мешок. Тот вроде не заметил, а скорее всего, принял эту помощь – тяжело было.
Так и шли. Всё же донесли старушкин багаж до вагона. Старушка начала отсчитывать мелочь, а мужчина в кепочке, ожидая в стороне, все не мог отдышаться, хрипел, кашлял с мучительной гримасой на лице. Потом, привычно сунув выручку в карман, собрался удалиться, но Плюмбум придержал его, взяв под руку:
– Давай вместе, Коля. На пару.
– Я не Коля.
– Коля, Коля. Будем вместе работать.
– Нет.
– В смысле в долю не берешь?
– В смысле отвали от меня, малолетка! – занервничал мужчина и вырвал со злостью руку. Не потому, что мальчишка ему надоел, – очередной клиент уже возник в толчее, махал призывно.
Двинулись в обратном направлении, к вокзалу. Теперь “помощник”, согнувшись, тащил бумажный куль. Плюмбум шел следом, не отставая, – намертво приклеился к “объекту”. У самого вокзала случилось непредвиденное: мужчина поскользнулся, упал, бумажный бок куля лопнул, на снег посыпались мандарины… Усатый клиент издал крик и онемел, застыл… Застыл в неподвижности, лежа на снегу, и виновник катастрофы, а мандарины сыпались и сыпались, разливаясь оранжевым морем. Виновник все же очухался, первым пришел в себя. Он вскочил и побежал, делать было нечего. И Плюмбум побежал за ним следом.