– Ты чего, дедушка? – не понял Фёдор Кикоть, приятель Валерия, пришедший с ним вместе к поезду помочь с вещами.
– Кавказ! – последовал исчерпывающий ответ для непонятливых.
Кикоть только плечами пожал и пошел по перрону с чемоданами. За ним мальчики повели дедушку. А следом и супруги двинулись, оторвавшись едва друг от друга.
На вокзальной площади Кикоть ненадолго семейство оставил и скоро вернулся, подкатил на автобусе, причем сам был за рулем. В раскрывшиеся двери начал ломиться народ, но осаждавшие быстро поняли, что сегодня не их день и рейс этот особый. День был Белошейкиных. Они и сели благополучно в пустой автобус, поехали.
– А вы ведь наш, качканарский, так? – спросила Лариса водителя. – И тоже там на автобусе… Лицо-то знакомое, смотрю!
– Я тоже вас помню с кошелкой, – доложил Кикоть.
– Только тогда с бородой были, как у священника. “Вокзал – мясокомбинат”, пятый маршрут.
– Теперь опять “Вокзал”, только конечная по-другому называется, – сообщил Валерий.
– Это как же?
– “Рай”! – отозвался водитель.
– Вы серьезно?
– Новый маршрут жизни. Жми, Фидель! – поддержал Валерий.
– Еще в Дом культуры заедем, погоди, – предупредил Кикоть. – Праздник, как-никак, мероприятие, поглядим, как и что.
– А какой же он теперь Фидель? Без бороды? – спросила мужа Лариса. – Был Фидель, да весь вышел, всё!
– У него, между прочим, еще имя-отчество есть, – сказал Валерий. – Фёдор Иванович.
– Мне что же, его по отчеству?
– Да, мадам, извольте.
– Шаляпин, что ли, Фёдор Иванович? – сострил один из мальчиков.
– А третий твой дружок? – не унималась Лариса. – Еще есть дружок, ты сам писал, третий?
– Еще? Третий? Есть, есть и третий, увидишь! – засмеялся Валерий. И Кикоть тоже почему-то засмеялся.
Лариса опять спросила, еще много было вопросов:
– А почему его по отчеству обязательно? Мы ж еще молодежь или как?
Валерий пожал плечами:
– Заслуги перед Родиной. Устраивает, почемучка?
Но жену его было не остановить.
– Окладистая такая, на весь Качканар борода! Всем Фиделям был Фидель! Борода вместо номера автобуса!
– Еще раз Фидель – и я тебя из автобуса выкину, пусть черножопые порвут, – сказал Валерий.
Тесть услышал, возмутился:
– Поговори, боевой! Сейчас прямо в лоб!
Валерий захихикал, поскорей прилег к полной груди Ларисы, прячась от старика и одновременно вымаливая проверенным способом у жены прощение.
А Кикоть невозмутимо подруливал уже к зданию с колоннами, к Дому культуры. Там на ступенях толпился народ, преобладали мужчины в форме, казаки. Водитель засигналил, расчищая путь своему транспорту, в ответ дружно и охотно замахали, засвистели, демонстрируя высокий боевой дух.
Выступал казачий ансамбль. Эти, на сцене, выглядели более настоящими, чем сидевшие в зале и от души бившие в ладоши. Были они все с иголочки, в новеньком, с очень залихватскими чубами под фуражками и папахами, все в усах и с шашками в руках. Какие-то там у них на сцене складывались меж собой отношения, интересные, на зависть зрителям-казакам. И война там была, и любовь. И есаулы с сотниками то в шпагатах взлетали, расставив ноги в шароварах, звеня шашками, еще и охаживая друг дружку плетьми, то ходили вприсядку за верткими своими зазнобами-односумками, неуловимо семенившими от них легкими сапожками… Когда музыка смолкла и танцоры в одно мгновение замерли, зал молчал впечатленно, и тут поднялся из первого ряда дородный, похожий на бабу атаман в красном мундире, и первым, по чину, проревел свое “любо!”.
Зрители, само собой, его поддержали от всей души. Белошейкины с Кикотем тоже кричали.
Хоть Валерию и так было нескучно, ведь рядом с ним Лариса сидела. И едва перед новым номером стал гаснуть в зале свет, рука его неумолимо скользнула к коленям жены. Лариса пыталась отразить атаку, но рука все шла и шла дальше единственной дорогой, превозмогая слабые женские силы, и Лариса уже сидела притихшая, прикрыв в полутьме глаза. “Лара!” – пробормотал в волнении Валерий, и она кивнула ему в ответ. И ничто не могло помешать их мгновенной любви, разряд тока между ними пробил обстоятельства жизни, повернул всё вспять, на пользу супругам: и свет в зале вовремя погас, и дети их, мальчишки, были еще невнимательны, а тесть уже не любопытен и подслеповат. И даже когда Лариса на весь зал ойкнула, и это вышло кстати: на сцене как раз явилось чудо, возник в лучах прожектора всадник! Он был в бурке, неподвижен, как памятник, хоть конь под ним скакал, стуча копытами, и ржал. “Казбек!” – по обыкновению кратко выразил свой восторг тесть и выхватил из кармана папиросную пачку, показал мальчикам картинку на ней: один к одному! Прямо с картинки, что ли, всадник на сцену выскакал?
А потом он Белошейкиных на дороге догнал, всадник этот. Сначала в сумерках, на фоне бледного неба увидели силуэт в бурке… или померещилось? Но когда “Казбек” вдруг заглянул в автобус в раскрытое окно и Лариса с криком отпрянула, заметив совсем близко свирепое лицо, сомнений уже не было, только радостный какой-то ужас: один мальчик смеялся, другой рыдал, а тесть на этот раз не нашел, как выразить свои чувства, лишь беззвучно раскрывал рот. Кикоть то прибавлял газу, то опять замедлял ход, давая всаднику нагнать автобус, при этом дергался, вертел головой, изображая панику… Автобус мчался по разбитой темной дороге, “Казбек” скакал, и Валерий, довольный, прижимал к себе жену: удалась встреча! Потом сказал:
– Ты про дружка еще одного спрашивала? Про третьего? А вот это он и есть, на коне, хочешь верь, а хочешь – нет.
Только вошли в дом, чемоданы еще не внесли, Лариса даже и осмотреться как следует не успела, а со двора уже доносилось ржание, и вот он ворвался, влетел за ними следом, всадник этот, хорошо хоть не на коне, пеший… Скинул на пороге свою бурку, оставшись в казачьем мундире, и, прищелкнув каблуками, встал перед Ларисой на колено:
– С прибытием, Лариса Алексеевна!
Он держал ее руки, не очень привычные к поцелуям, в своих, не отпускал, серьезный и строгий. Кикоть с Валерием со смеху покатывались, наблюдая спектакль. Оробевшая Лариса тоже заулыбалась, даже всхлипнула растроганно…
– Только с каких таких пор казаки в черкесских бурках разъезжают? – спросил въедливый тесть. – Если ты Казбек, так не казак, а если казак, то ты, малый, точно дурак!
– Только старые пердуны вахмистрам не указ! – отозвался холодно всадник и, не выходя из роли, схватился за рукоять плети.
– Только ус у вас отклеился, ваше благородие, – заметил между прочим Валерий.
Гость замер ошарашенно, потрогал топорщившийся неловко ус… Да, срезал его Валерий в высокой точке парения!.. На лице всадника была боль, он улыбнулся беспомощно:
– Ё-моё, все на одного навалились, прямо куча-мала!
Он содрал усы, снял с головы папаху, и Лариса радостно всплеснула руками:
– Так я вас тоже знаю, вы к нам телевизор приходили ремонтировать! Приходили?
– Телевизор “Темп”, трубку я вам менял, – не отрицал всадник.
– А вот и нет, ошибочка! Телевизор “Рубин”!
– У нас тогда еще “Темп” был, – подтвердил тесть. – Приходил, помню, мастер-ломастер.
Всадника звали Андрей Подобед. Какая разница, кем он был раньше… И кем они были, его друзья, Кикоть с Валерием. Жили они теперь, видно, по иным законам, среди которых закон дружбы был едва не главным. И, забыв о спектакле, всадник шагнул к друзьям:
– А чего это мы не здороваемся, я не понял?
И Кикоть уже раскрыл навстречу ему объятия:
– Ну, иди, иди сюда, твое благородие! Куда запропастился?
– Да здесь я, Фидель, вот он я, куда денусь!
С Валерием, правда, заминка вышла. Без охоты он к гостю приблизился, вроде поневоле, не спеша распахивать объятия.
– Ну-ка, милые! – Кикоть, недолго думая, схватил обоих, свел вместе руками-рычагами, прижал лбами, так что уже им и деваться было некуда.
– Ё-моё, Валерка, ты чего? Зла не держи! – сказал Подобед.
– Ладно! – отозвался Валерий. – И ты прости меня, если что!
Было что-то между ними только им известное, но они уже стояли втроем, это главное. Мужчины за тридцать, но еще не к сорока. И Валерий тоже, забыв об обидах, тыкался подбородком в плечо Подобеда, в погон со звездами.
А всаднику все было мало.
– Качканар! – рявкнул он вдруг, и конь со двора привычно отозвался, заржал.
А Лариса, пока муж тискался с дружками, ушла в дом, по комнатам ходила, осматривалась. Дом небольшой, обстановка скромная, но все вроде обжитое, когда только ее Валерик успел? В одной из комнат Лариса нашла своих мальчиков, они там спали, сраженные наповал усталостью. Посапывали на двух детских диванчиках. Уже и диванчики им приготовил заботливый отец… Но что поразило Ларису, так это игрушки на коврике между диванчиками. Хотя что же в них особенного, в игрушках в детской комнате?
Заглянула на кухню. Посуда, чашки да ложки. Буфет, сервиз за стеклом. В другой комнате Лариса увидела широкую тахту, застланное покрывалом семейное ложе. Зеркало тут было, трюмо, там даже мелочь разная – пудреница, расчески… А в шкафу платья висели на вешалках!
Валерий как раз в комнату вошел, встал за спиной жены со скромной улыбкой… И она прошептала:
– Сказка… Это чье все?
– Так если я дом со всеми потрохами купил… Жили люди, уехали… Чье же это все? – спросил Валерий.
– Наше?
– И ведь по дешевке.
– Ну, купец! А что за люди-то, кто?
– А я почем знаю, я их в глаза не видел.
– А что ж они вещи-то свои побросали?
– Не знаю, говорю. Торопились, значит, очень, – пожал плечами Валерий и повалил Ларису на тахту.
Они повозились, легли рядом, прислушиваясь к голосам с веранды, там веселье набирало обороты, уже и кричал кто-то, не иначе всадник… Тут ударили стенные часы, Лариса вздрогнула:
– Это что?
– Да часы бьют, не бойся.
– У них тоже двое пацанов было, как у нас.
– У кого?
– Да у этих людей.