– Нет, это я его! А может, ранен?
– Так не шевелится… Готов, готов!
– Дядя Андрей, вы лучше раненым будьте! Мы тогда вас в плен, дядя Андрей!
Потом Белошейкиным надоело, что он долго притворяется, они убежали, другие еще ждали дела.
Встал, пошел по тропинке вверх, вверх… Побежал…
На набережную когда из кустов выскакал, чуть в асфальтоукладчик не влетел, конь шарахнулся, рабочие бросились врассыпную, кулаками бессильно замахали: куда! Но всадника уже и след простыл, только отпечатки копыт остались на свежем асфальте.
Пока Подобед ничком лежал, убитый, пока на коне скакал, Катя успела из окопа выбраться, уже и тонкая ее сигарета вспыхнула, дымок таинственно заклубился… Она позвала Валерия:
– Ну, отец-герой? Всё, вылезай давай!
Заглянула в окоп, увидела, что он там сидит на дне, улыбается.
– Ты чего? Вылезай!
– Сейчас, сейчас, – сказал Валерий.
– Давай… А то там Ларка уже тебя… ей теперь вредно волноваться!
Валерий кивал и все сидел. Катя возмутилась:
– Да долго ты еще будешь, нет?
– А всю жизнь! – засмеялся он.
– Ну, сиди, сиди! – И тут она поняла, что с ним… Закричала: – Вставай! Встать, встать!
Валерий приподнялся на руках, снова сел:
– Не могу.
– Ноги, ноги?
– Ты не кричи, Катюха. И не бойся.
– Я не боюсь. Попробуй еще разок, ну-ка!
Он только покачал головой:
– Кранты, кранты. Катюха, всё!
– Прошлый раз были кранты.
Не слышал.
– А я тоже не боюсь! – И посмотрел на нее, засмеялся: – Спасибо, хоть с тобой мы сегодня успели… Большое спасибо.
Катя рассмеялась в ответ:
– Вот ты и обессилел совсем, бедный!
И легла на траву, дотягиваясь до него рукой. Он схватился, стал вылезать, кое-как выкарабкался. И упал сразу на живот, а она, скинув туфли, встала ему на спину босыми ступнями. Они молчали, обходясь без слов, будто все это уже было когда-то, и сейчас он только привычно вскрикивал, а она его привычно не щадила, прыгая по спине.
Потом он поднимался осторожно, сам себе не веря, и вот встал, глядя на нее вопросительно, и Катя разрешила:
– Ну, попробуй. Иди, иди!
Пошел, волоча ногу. Спросил, обернувшись:
– Хромой?
– Иди, иди! – сказала Катя. – Одна нога моя, а та, другая… Ларкина! Пусть тоже попрыгает, у нее веса больше!
Пришли, как и ушли, порознь, ничего не изменилось. И Лариса все так же спала на лежаке. И Кикоть в море барахтался, а Ольга на берегу его ждала.
И тесть все в сторонке своей сидел, привалясь к грибку. Ему-то видно было, как все меняется, каждую минуту меняется, вон уж один охромел даже, а другой прочь ускакал на коне… Но тесть не кричал по обыкновению, не ругал никого, не жалел, улыбался только. И даже когда мальчики, проносясь, его песком обсыпали, смолчал великодушно.
Он сидел неподвижно, глядя поверх людей вдаль, будто увидел там что-то и уже не мог оторваться. На лице его навсегда застыла удивленная улыбка, и горы отражались в широко раскрытых глазах.
У Ларисы уже живот, Кикоть опять с бородой, а Подобед пешком, да еще… в штатском! Прошло время!
Лариса с крыльца своего видела, как Подобед на автомобиле подъехал, – машина была, правда, не его, отпустил. И пошел по двору к дому Кикотя, а за ним еще женщина семенила, он ведь и женщину с собой привез. Тут появились Кикоть с Ольгой, оба в сетчатых масках от пчел, там за домом у них ульи были, и Лариса с соседским любопытством наблюдала эту встречу. Но приезжая вдруг обернулась, черные глаза ее сверкнули, и Лариса поскорей ушла к себе.
Кикоть тискал гостя в объятиях:
– Где мундир, вахмистр?
– А! Пошумели и будет!
– А конь, верный конь?
– Конь где положено коню, в конюшне, – отвечал сухо Подобед и, морщась, отстранял Кикотя: видно, и объятия уже для него были в прошлом, как конь с мундиром.
– Минус мундир, минус конь, значит? – не отступал друг.
– И плюс борода!
– Желание Ольги Павловны! – смутился Кикоть.
Подобед отвел его в сторону и перешел к делу.
– Видишь женщину?
– Тут дело тонкое, да? – оценил Кикоть.
– Да, Восток, – согласился Подобед.
Темноволосая носатая женщина, оправдывая свою принадлежность, стояла, скромно потупясь.
– Откуда ж такая? – спросил Кикоть.
– Познакомился. Нашел, наконец, то, что мне надо.
– Твоя комната свободна. Я знал, что ты рано-поздно вернешься.
– А я знал, что комната свободна, спасибо, друг! – сказал Подобед.
Женщина тотчас ожила, будто почувствовав на расстоянии, что дело решено, и взяла в руки чемоданы, причем оба сразу. Ольга уже приглашала ее в дом, но гостья сначала подошла к Подобеду:
– Я ваши вещи тоже разложу, можно?
– Можно, – кивнул с важностью Подобед.
– И сразу кое-что постираю?
– Да, мне сегодня понадобится свежая сорочка.
Она ушла, и Кикоть, на которого женщина даже не взглянула, только и смог сказать: “Ого!”
– Вот ночью будет тебе “ого!”, – пообещал Подобед. – Слышимость-то у вас!
– Спасибо, предупредил. Подобед остался Подобедом.
– Первая наша ночь, сам понимаешь.
– Желаю успеха! – проговорил растерянно Кикоть, а друг его уже бодро входил в дом.
Когда Подобед пришел в комнату, женщина уже сноровисто вила их гнездышко, что-то переставляла, двигала, раскладывала вещи. Он сел в кресло и стал ждать, пока совьет.
Встречая его взгляд, она смущенно прятала неулыбчивое лицо, хмурилась, Подобед смеялся:
– Чувствую нежность, чувствую!
Женщина в замешательстве начинала двигаться еще быстрее, уже чуть не бегала, обустраивая их жилище. Получалось, смущая ее, он ей помогал. Вместе гнездышко вили.
– Вот скажи, зачем ты мне льстишь?
– Нет.
– Что – нет? Не скажешь или не льстишь? А “вы” – это что? Меня сроду на “вы” никто!
– Я вас уважаю.
Он забавлялся ее скромностью, нравилось, как она отворачивает свой нос-клюв, летая по комнате черной грузной птицей. И ведь гнездышко уже все, свила!
– Как же уважаешь, если толком не знаешь?
– Вы хороший человек.
– Какой же хороший, если ты меня пьяного на вокзале нашла? – смеялся Подобед.
– Это вы меня на вокзале нашли, я там жила… И с собой сюда взяли.
Она подошла, встала сзади, сильными пальцами принялась разминать ему шею.
– Вы устали.
– Скажи еще: господин! Это у вас в народе так принято? Льстить мужчине, потому что он мужчина?
Он попробовал было шутить, пытать ее своими вопросами, но скоро затих, замурлыкал, глаза прикрыл…
Укротив его своей нежностью, она спросила:
– Этот дом чей?
– А Фиделя, друга моего. За подвиги ему дали.
– А раньше?
– Раньше не знаю… вроде богатый какой-то жил, доктор, врач, что ли, кто он… Ну, сдрапал доктор, как заварушка началась, жену с ребенком бросил, обычное дело.
Подобед уже носом клевал. Засыпая, пообещал:
– Мы с тобой вечерком прогуляемся, сверкнем!
– Как это… сверкнем?
– Ну, молодые, красивые! У тебя платье-то есть?
– В чемодане.
– Вот давай. А то прямо как чушка. И в черном вся… траур, что ли, носишь? Нет? А чего ж тогда?
Женщина испугалась, даже оставила в покое его шею:
– Ой, нет! Вы сами гуляйте, я вас лучше дома буду ждать!
Подобед проснулся:
– Подойди ко мне.
Подошла, встала покорно. Когда потянулся к ней рукой, отшатнулась.
– Я не буду тебя бить, не бойся. – Взял пальцами ее подбородок, заглянул в ускользающие глаза. – А мне говорили, что восточные женщины послушные?
– Да, да!
– Тогда чтоб в платье, без разговоров! Чтоб сняла с себя эту дрянь!
Поняла как приказ, так он ее напугал, моментально скинула кофточку, на лице было отчаяние… Увидев под черными одеждами нежную грудь, Подобед смутился.
– Ну-ну… Мне еще вообще-то говорили, что восточные женщины стыдливые. Ты… нет?
– Не знаю, – пролепетала она со слезами на глазах и пожала голыми плечами.
И, уже не одеваясь, опять встала, как рабыня, у Подобеда за спиной, взялась за шею с новой силой… Даже рот приоткрыла, так старалась. Еще и беспокоилась:
– Вы же, как проснетесь, кушать захотите? Я схожу, куплю, можно?
– А еще мне говорили, что восточные… они хитрые! – пробормотал Подобед напоследок и уже больше ничего не смог сказать, лишь захрюкал довольно, привыкая к новым радостям жизни, и глаза его закрылись, голова повалилась набок.
Только гостья из дома с сумкой вышла, как на нее собака бросилась! Кикоть пса свирепого как раз на цепь сажал, и тот вдруг вырвался, зарычав, понесся к приезжей через двор. Лапами ее ударил, повалил, старушечья юбка задралась… Кикоть в ужасе мчался к женщине, полкан чуть уже не сидел на ней, тыкаясь в лицо оскаленной пастью… Оказалось, к счастью, что это были всего лишь ласки, пес, поскуливая, лизал женщине щеки, а она отбивалась, как могла, от дружеских его объятий.
– Чудеса! – выдохнул Кикоть, и подбежавшая следом Ольга только всплеснула руками.
Они помогли женщине подняться, и она без слов пошла к калитке. Кикоть гостью еще догнал, заглянул участливо в лицо и увидел в глазах ее ночь, одну только кромешную тьму.
Потом приезжая стояла на остановке, ждала автобус. Рядом за забором еще метался пес, бородатый хозяин с супругой загоняли его в конуру, пытаясь утихомирить. Тут автобус подошел, гостья поднялась в салон, за ней мужчина в очках в последний момент проскользнул в двери… Поехали.
С этим подоспевшим пассажиром женщина оказалась рядом, на одном сиденье. Случайный попутчик взял ее руку и держал, не отпуская. Да она и не пыталась руку отнять. Спросила:
– Почему вдруг очки? Для маскировки?
– Да нет, плохо видеть стал.
– Очки твои я еще из машины увидела и сразу в магазин отпросилась.
– Отпросилась?
– У меня теперь строгий хозяин.
Покосился на ее наряд.
– Кто же ты, кто теперь?
– Сама не знаю кто. Дикая какая-то… Бэла! Читал?
– Парень знает, что это твой дом?