Радовалась, что успела. Тоже, оказывается, была радость!
– Доброе утро! – отвечал Темур, он стоял у нее за спиной.
– Ты? Это ты? Здесь? Ты сюда… зачем?
Он удивлялся, что она удивляется.
– Я пришел в свой дом.
– Зачем, зачем?
– Попрощаться.
– Мне казалось, мы уже попрощались.
– Разве?
– Да.
– Ну, прости меня, – сказал Темур. И улыбнулся виновато: – Кофе, кофе! Ты варишь кофе, а я там на остановке… Запах кофе! Это было выше моих сил!
И он схватил чашечку, стал прихлебывать, закрыв блаженно глаза. Еще приговаривал:
– Пока хозяева-пчеловоды с пчелами, а парень твой дрыхнет после танцев… – Просиял вдруг: – О, что я вижу? Фирменный бутерброд “Темур”, между прочим!
Прихлебывал, жевал… Она сказала:
– Ты сядь хоть. Сядь, садись.
Сел, кивнул:
– Я тебя не выдам, не бойся.
– Я скажу, что брат, если что.
– Да-да, – поморщился Темур и, не отвлекаясь на мелочи, о другом заговорил. – Так вот, когда я вернулся, – продолжал он прерванный в кафе разговор, – нет, когда я не вернулся… меня человек подобрал. Его звали Саид. Я уж почти кровью истек, он меня тащил на себе всю ночь. Потом я долго лежал в его доме, дети этого Саида меня скрывали. Сына расстреляли из-за меня. А с его дочерью я тайно жил, когда набрался силенок…
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Не знаю. Я сам себе рассказываю.
– У нас мало времени.
– Да! – очнулся он. – Да! Ты прости меня, что я пришел… что я вообще еще есть… Но я должен был зайти в последний раз, в доме побывать, я же здесь жил, жил! Еще кофе, чашечку, умоляю! – и впрямь взмолился Темур.
Опять прихлебывал, смеялся:
– Кофе-то у тебя, а? Не знал, жаль. Я ведь всегда сам кофе тебе в постель, это хоть помнишь? – Потом сказал: – Я пришел, потому что, когда в следующий раз приду… если я, конечно, когда-нибудь опять приду… я уже ни черта не увижу! – Он снял очки, повертел в руках. – Вот, и в этих уже слепой! Зрение падает после контузии… Так что правда, это в последний раз… – Улыбнулся. – Но вижу еще кое-что, вижу… Ты влюблена?
– Нет.
– А что же с тобой?
– Я не знаю.
– Красивый парень. И лицо хорошее, доброе. Он в какой комнате спит?
– В дальней. А зачем тебе?
Темур поднялся, снял со стены обтянутый кожей круг, побил в него ладонями:
– А вот зачем. Ты узнаёшь? Мы его не разбудим, раз он там в дальней… А пчеловоды пускай со своими с пчелами! Ну-ка!
Он опустился на колени и, зажав круг под мышкой, опять забил в него ладонями, что-то еще приговаривал в такт. Спросил:
– Что же ты намерена дальше? Как будет?
Тамара молчала, но он и не ждал ответа, все бил задумчиво в свой барабан. Сказал между прочим:
– Я не верю, что ты с этим парнем спишь.
И сообщил:
– Этого Саида, который меня в прямом смысле с того света вытащил, потом убили. В вагоне-ресторане. Я на пять минут отлучился.
Еще сказал, последнее:
– Меня ждут. Я уйду завтра. За кордон. Всё.
И застучал в круг с новой силой, потому что, опомнившись, ее увидел:
– Давай, ну-ка! Что ж ты сидишь! Давай!
Подскочил к ней на коленях, бил, бил ладонями, глаза горели:
– Прошу, прошу тебя! Пожалуйста! Прошу!
И поднял страстным своим шепотом Тамару со стула, она поплыла по комнате, взмахнув руками. “Милая, милая!” – благодарил Темур, когда она к нему приближалась, глядя сверху с гордой улыбкой. И все чаще бил ладонями, а она все быстрей плыла по комнате, пока, выбившись из сил, хохоча, они оба не повалились на диван, обнимаясь, покрывая друг друга поцелуями. Потом сели рядышком, посидели.
– Вот так! – сказал Темур, поднимаясь. Он опять повесил круг на стену, еще разок прихлопнул ладонью. – И всё на этом!
– Прощай? – спросила Тамара.
– Наверно.
– И фотографий не осталось.
– И фотографий.
– А было?
– Что?
– Всё?
– Да, да!
– Потому что бутерброд “Темур” остался?
– Нет, еще… я до сих пор люблю тебя!
– И я тебя люблю, – сказала Тамара.
– Завтра утром я буду в кафе, в нашем кафе. На прощание.
– Ты к чему?
– К тому, что ты теперь знаешь, где меня найти, если что.
– Если что?
– Не знаю. Я тебя ни о чем не спрашиваю.
Темур пошел к двери. Потом уже мелькнул за окном. И тогда Тамара тоже пошла, быстро, крадучись… Коридор, одна комната, другая и вот последняя, дальняя… там парень в постели сладко спит… а снаружи у распахнутого окна Темура очки блестят, пола его пиджака откинута, рука вытаскивает из кобуры пистолет… и Тамара ложится на парня, прикрывая его собой от мужа, от дула, от пули… и это не сон!
Нет, не сон, так и было… Брови Темура поползли удивленно вверх, и рука вернулась под мышку, спрятала оружие, аккуратно застегнув кобуру. А Тамара все лежала на Подобеде, уткнувшись в голое его плечо. Не выдержала, посмотрела на Темура и увидела, что он по-прежнему стоит у окна и лицо у него грустное. Ни злобы, ни обиды, вот странно! А когда опять посмотрела, Темура уже не было в окне, ветерок шевелил занавески.
А Подобед, проснувшись, ее тем временем раздевал, быстро, ловко, со знанием дела. Вчерашняя печаль еще не пришла, зато пришла женщина к нему с утра пораньше. Так он воспринял ее появление, а как еще мог, если смерти своей не видел, проспал смерть, зато тело Тамары все лучше чувствовал? И Тамара его тоже ласкала, хоть и не за ласками в постель прыгнула. А что она еще могла, если совсем голая стала, пока его спасала? Вот так и произошло все между ними, можно сказать, случайно, не по желанию, но получилось с желанием, с большим желанием! Может, это смерть близко прошла, и их, живых, сразу друг к дружке бросило…
Но нет, не произошло все-таки, не случилось. Подобед все дергался, дергался под Тамарой, все хмыкал, удивляясь и на самого себя сердясь, а потом резюмировал трагическим шепотом:
– Осечка! – И посмотрел на Тамару требовательно. – Говорят, в таких случаях восточные женщины… они умеют!
– Да.
– А ты можешь?
– Да. А зачем? – Она все лежала на нем без опаски, обняв его лицо ладонями. – Живой. Это хорошо. Ты красивый.
– Как это зачем? – Он не слушал ее мурлыканья, опять задергался, все-таки обидно было.
– А все уже прошло. Зачем?
– А что было-то?
– Что должно было.
– А я и не заметил, – сказал Подобед. И засмеялся: – Ну, так слезай тогда, ладно!
Она одевалась, он лежал, смотрел на нее.
– Ладно, это всё ля-ля… Ты чего, от меня сбежать решила, если по правде?
– Почему решил, что я решила?
– Потому что “ты” говоришь. Ты вообще кто? По правде!
– А не надо по правде.
– Не надо, ну ее! – согласился Подобед.
– По правде, я не то, что тебе нужно.
– А что мне нужно, ты знаешь!
– Знаю, знаю, благородие! То, то!
Тамара изобразила, как могла, “то”, даже сигаретку ко рту поднесла. И хоть сигаретки тонкой не было у нее в пальцах, хоть Тамара не Катей была, Подобед все равно Катю увидел, чуть не вскочил в постели. Тамара засмеялась…
Подобед вздохнул и сказал, помолчав:
– Я ведь тебя не гоню, живи. Можешь нормально, без этих своих штучек… Негде тебе жить и живи… и в постель не нужно прыгать за жилплощадью, а то ведь осечки уже не будет!
Она смотрела на него, будто сказку слушала. Заслушалась, чуть не заплакала:
– У меня муж, муж!
Подобед до конца уж решил быть добрым волшебником.
– Ну, что с тобой делать? Муж так муж, давай с мужем… Поживете пока, а там… да кто знает, что там еще будет? Давай… У меня друг добрей меня, поладим!
Тут сказка и кончилась, Тамара улыбнулась:
– Вам завтрак в постель? Или подниметесь?
Он, приняв игру, отпустил ее царственным жестом и стал одеваться. А Тамара поспешила в столовую: предстояло опять накрывать завтрак, второй раз за утро.
– Чудеса, чудеса! – привычно шептал в ночной час Кикоть. Жизнь что-то стала удивительной в последнее время… И он уже и по ночам не спал, совсем потеряв покой, и Ольге не давал.
– Что такое, что опять? – спросила она.
– Собака.
Ольга была терпелива, она была врач.
– Собака. Так. Хорошо. И что собака?
– А лает так… ласково-ласково!
– Ласково лает. Хорошо. Значит, свой идет. Можно спать.
– А почему решила, что свой?
– Собака лает ласково-ласково.
– Плохо. Нельзя спать. Нельзя! – рассердился Кикоть.
– Почему нельзя, милый, хороший, почему? – Она попробовала его обнять, исчерпав возможности психотерапии.
Он прошептал зловеще:
– А свой хуже, чем чужой. Хуже!
Ольга откинулась на подушку бессильно. А Кикоть уже вылез из постели, одевался.
Как уж выскользнул из Ольгиных цепких рук… и вовремя, вовремя! Тут во дворе как раз обстановочка сложилась, надо было разбираться… Человек в кустах стоял, очки блестели. Вот, решившись, он к дому перебежал, опять там встал, в стену вжался. А Кикоть на лавку плашмя лег и тоже не двигался. Так и замерли оба под луной, будто их вообще не было в этом мире. Но нет, всё же они были, потому что, ожив, человек за углом скрылся, а Кикоть ему навстречу побежал, с другой стороны огибая дом.
И встретились. И гость, наткнувшись на Кикотя, встал, оцепенев. “Вот так, на месте, на месте!” – одобрил Кикоть. В общем, разобрался он в обстановочке. Всё.
Да нет, не всё. Выскочил Андрейка откуда ни возьмись. И тут гость, с виду безобидный, вдруг показал, кто он есть, волчком крутанулся и уже сжимал двумя руками пистолет, когда только выхватить успел! Пуля предназначалась Андрейке, но Кикоть все же достал гостя ногой, выбил оружие, тоже ведь не лыком был шит… Тут же Андрейка подлетел, Кикоть его еле от гостя оторвал. Подняли они человека, повели.
Потом сидели, выясняли, конечно, что да как, и почему. Вернее, сидели они, а незваный гость стоял, руки за спину. Еле стоял, потому что Андрейка все же отделал его здорово, успел. Но ничего, еще очками сверкал. И молчал, молчал мертво.
– Ты только одно скажи, зачем в Андрейку целил? – допытывался Кикоть. – Я ж перед тобой открытый стоял. Вот так! – И он показал как.