Возле двери в горницу мы снова остановились. Жабоид припал ухом к полотну и прислушался.
— Чего там?
— Телевизор, вроде. Кино смотрит или новости. Сколько времени? Может, шоу какое.
Часов у меня не было, но скорее всего дед Лаюн смотрел именно шоу. Сейчас их много развелось на телевиденье, на все вкусы и ориентации. После развода с Ольгой я сам на них подсел, и смотрел в основном те, которые про отношения и прочую любовь. Не удивлюсь, если от деда Лаюна бабушка сбежала, и он теперь тоже окунулся в слащаво-розовую голубизну всевозможных дрязг со счастливым концом.
— Ладно, — жабоид потушил свой магический фонарик. — Готов?
— Готов.
— Как зайдём, за обрезом сразу не тянись. Вообще, забудь, что он у тебя есть. Попробуем договориться по-хорошему. В смысле, я буду говорить, а ты будешь молчать. Но если я крикну волшебное слово «давай», вот тогда вытаскивай обрез и бери его на мушку. Понял?
— Понял.
— Готов?
— Ты уже спрашивал.
— Тогда заходим.
Жабоид резко потянул дверь на себя, и мы ввалились в горницу.
По телевизору действительно показывали шоу. На длинных диванах сидели эксперты и герои, и осыпали друг друга громкими словами. Суть слов была не важна — обвинения, похвальба, нравоучения, замызганные банальности — главное, реалистичность. Толстая тётка подскочила к молодухе в вызывающем наряде, и ну давай её колошматить. Двое мужиков ринулись их разнимать, редактора программы включили сплошное «пи», а со скамеечки возле печки раздалось благожелательное:
— Здравствуйте, гости дорогие. Ждём вас.
Я оторвался от телеэкрана. На скамейке у печи сидел плюгавый дедушка с бородой по грудь, лысый, рябой и с очень маленьким носом. Глаза вроде бы добрые, но вот прищур напоминал кого-то. Кого? Я перевёл взгляд на жабоида. Точно. Почти один в один. Они, случайно, не родственники?
Прислонившись плечом к печи стоял Водянкин. Водянкин? Он-то как здесь оказался? Впрочем, неверный вопрос, правильно будет: что он тут делает? На роже нарисовано самодовольство, в каждом кулаке по скалке. Он сюда тесто катать пришёл?
С трудом, но до меня стало доходить, что ситуация поворачивается не в ту сторону, на которую мы изначально рассчитывали. Водянкин поднялся, замахнулся скалками, дед Лаюн подхватил ухват, а жабоид заорал пароль:
— Дава-а-ай!
Однако выхватить обрез я не успел. Сзади по голове что-то ударило, и я выключился.
Глава девятая,о переменчивости госпожи Фортуны
Внимание — опасность! Внимание — опасность! Критическое понижение жизненной активности. Обратитесь в медицинское учреждение либо к магу второго-первого уровня. Примите выбор! Примите выбор!
Т…… ы…… у…… т…… к…… т…… ы…… у…… Хоп-хей…… Вчера во Франции произошли новые столкновения полиции с…… Валенки, валенки ох да не подшиты старенькиииииии……
Alarm! Alarm!
Изменение базовых параметров.
Ловкость: 1–3 = -2.
Здоровье: 1–1 = 0.
Рукопашный бой: 1–1 = 0.
Репутация: -6 — 1 = -7.
Что происходило в избе последующие несколько минут, я не знаю, и как вёл себя жабоид в создавшейся ситуации — героически или вновь застопорился — пусть гадают историки. Когда я пришёл в себя, голова болела неимоверно, буквально, раскалывалась. Что за день сегодня? Сначала щека, потом рёбра, теперь вот башка. Ещё не ночь, а я уже весь израненный.
Но это было не самое страшное. Когда я наконец-то ощутил себя, то понял, что сижу на стуле, вернее, что я к нему привязан, а ещё вернее, примотан скотчем. Жабоид, такой же примотанный, сидел напротив и таращился на меня круглыми от страха глазами. Сидели мы не там, где я отключился, а судя по запаху и окружающей температуре, в хлеву. Ну хорошо хоть на стульях, а то могли просто в навоз бросить. Где-то за спиной жевала жвачку корова. Бурёнушка, милая. Мне захотелось прижаться к ней и уснуть. Она, должно быть, очень добрая и очень тёплая…
Моим дальнейшим рассуждениям о корове помешала крепкая крестьянская длань. Она взяла меня за ворот и встряхнула.
— Откуда он у тебя?
Перед глазами появился обрез.
— Говорит, Ядвига дала, — услышал я голос Водянкина. — Врёт, однозначно.
— Врёт, — поддержал его дед Лаюн. — Незачем с ними возиться, Микулушка, всё и так ясно, как божий день.
— Как это незачем возиться? — всхлипнул жабоид. — Очень даже есть зачем. Мы же к вам со всей душой шли. Со всей своей открытой душой…
— А кто хотел Лаюна пытать? — снова послышался голос Водянкина.
— Пытать? — изумился жабоид. — Да как вам мысль такая крамольная могла прийти, уважаемый старейшина! И уж если на то пошло, так вы сами предлагали пристрелить его.
— Предлагал, — согласился Водянкин. — Но только в целях обмана, чтоб, значит, войти к врагам в доверие и выведать их дальнейшие планы. Я правильно говорю, Микулушка?
Тот, кто держал меня за воротник, кивнул. Я попытался смерить его взглядом. Крупный товарищ. Плечи шире моих в два раза, и стоит согнувшись, потому что высоты хлева, дабы выпрямиться во весь рост, ему не хватает. И очень сильный, хотя на вид лет семьдесят.
— Признавайся, где взял? — снова ткнул он в меня обрезом.
Мне ничего и никому не хотелось объяснять. Не верят? Их проблемы. Пускай сами доказывают, что я его украл. А у меня вообще голова болит. Мне сейчас горячего чаю выпить и прислониться к Бурёнке. Бурёнушка, подойди ближе… Я закрыл глаза и начал заваливаться набок.
— Сильно ты его, Микулушка, приложил, — причмокнул Водянкин. — Перестарался. Не добьёмся мы сейчас от него правды. Подождать надо, покуда оклемается.
— Пусть ночь здесь посидят, — предложил дед Лаюн. — Утром от них больше пользы выйдет.
Человек богатырского роста отпустил мой воротник.
— Не замёрзнут они здесь?
— Что ты, Микулушка, скотина не мёрзнет, а им с чего ж? До утра дотерпят, — отмахнулся дед Лаюн, и засуетился с хозяйской гостеприимностью. — Пойдём в избу, друг дорогой, я блинов напёк, попотчую тебя.
— Не, до дому надо, старуха ждёт. Ты Водянкина блинами потчуй, он блины любит…
Водяной закивал, дескать, люблю, верно, но его дед Лаюн приглашать не стал, сослался на усталость и на то, что спать пора. Водянкина это задело, он надул губы и запыхтел подобно паровозу. На мой взгляд, совершенно глупая реакция. Меня тоже на блины не позвали, но я при этом обиженку из себя не строю.
Поговорив ещё немного на крестьянские темы, троица стариков-разбойников покинула хлев. Мигнула и погасла лампочка, стало темно. Наконец-то. Я попытался устроиться на стуле поудобнее, чтоб хоть немножко дать упор больной голове и подремать. Что будет утром, честно говоря, меня интересовало мало. Что будет, то и будет. Не убьют же они нас в самом деле. А если и убьют…
— Игнатиус, ты только не спи, — послышался скулёж жабоида. — Мне страшно.
В темноте его глаза отсвечивали красным, словно две маленьких искорки, две маленьких капельки крови. Мне захотелось взять платок и вытереть их, а ещё лучше замазать цементом, чтоб не светили и не мешали спать.
— Игнатиус, — снова заблеял Дмитрий Анатольевич, — поговори со мной.
Вот же лист банный. Меня мутит, голова раскалывается, а он…
— О чём с тобою говорить?
— О чём-нибудь.
Ох ты, какой простор для фантазии. О чём-нибудь, это, получается, о чём хочешь или даже о чём угодно. Можно выбрать абсолютно любую тему, пусть неприятную или весьма личную, и попробуй отказаться, ибо сам сказал: о чём-нибудь.
Я вздохнул в унисон Бурёнке. Как много рассуждений вызвала обычная ничего не значащая фраза. Можно воспользоваться этими рассуждениями и вытащить жабоида на откровения, попутно выпытав все тайны о жизни Василисы, о её предпочтениях и увлечениях, но я не стал. Вместо этого я спросил:
— Что они с нами сделают?
— Что сделают? Дождутся, когда Собор издаст новые списки, и отправят нас на суд.
— Плохо.
— Плохо будет, если они нас гномам сдадут.
— А что гномы с нами сделают?
— Продадут.
— Кому?
— Вариантов много, — Дмитрий Анатольевич всхлипнул, глазки померкли.
Расспрашивать его про варианты я не стал, да он и сам вряд ли бы рассказал, потому что по голосу было ясно, что варианты не для слабонервных. Придёт время, и я о них узнаю, но надеюсь, что этого не случится никогда.
— Мама говорила, тут старичьё одно, пенсионеры, — то ли пожаловался, то ли попытался объясниться жабоид. — Зимой на печке сидят, летом рыбу удят.
— Ничего себе пенсионеры. Особенно тот, который меня вырубил.
— Это Микула Селянинович. Легендарная личность, русский витязь, сил не меряно. Но последнее время сдавать начал. Старость. В прошлые годы он тебя по плечи в землю вогнал бы. Это, разумеется, метафора.
— Хороша метафора. У меня ощущение, что я до сих пор из земли выбраться не могу.
Рядом заскулили. Я подумал, что Дмитрий Анатольевич снова начал грустить, но звук уж больно походил на натуральный и доносился вроде как из-за стены.
Горбунок?
Великий Боян! Во всех этих передрягах я о нём совершенно забыл. И даже Водянкин, этот жук подводный, этот подлый перевёртыш, шпион проклятый о нём не вспомнил и ничего не сказал своим приятелям. Зато Горбунок помнил всё.
— Горбуночек, милый мой, — позвал я, — собачка моя хорошая, помоги мне.
Визг по ту сторону хлева стал радостней, по брёвнам заскребли когти.
— Надо ямку выкопать, Горбуночек, — начал объяснять я артефакту. — Подкоп надо сделать. Понимаешь?
— Лапками земельку рой, лапками! — пришёл мне на помощь жабоид.
Визг сменился сосредоточенным урчанием, как будто Горбунок и в самом деле рыл подкоп. Но в образе собаки у него это вряд ли получится быстро, особенно учитывая, что земля смёрзлась и стала твёрже камня.
— В крысу превращайся, Горбунок.
Открыта новая характеристика.