— Пестунья это…
— Няня. Ко мне она отнеслась благосклонно, и в итоге я оказался в штате. Кроме меня взяли ещё пятнадцать человек.
— С тобой получается шестнадцать, плюс Василиса, плюс пестунья. Но когда я пришёл, вас оставалось только двое.
— Это… — жабоид замялся, не зная, что сказать. — Не сбивай, я по порядку… Для любого предприятия необходим начальный капитал. Василиса им не обладала, хоть и происходила из знатного рода, поэтому первое время мы занимались контрафактом. Создавали подделки шедевров мирового искусства и втюхивали их под видом настоящих коллекционерам из людин и новиков. Ну там всякие брошки, кольца, картины и прочий антиквариат. Думаю, Фаберже, будь у него возможность дожить до сего дня, удивился бы тому количеству яиц, которое он сделал. Да и любая куриная фабрика позавидует. Однако производство подделок занятие довольно опасное, и пятеро из нас попали в руки законников.
Осталось тринадцать, отметил я для себя.
— Зарабатывали мы неплохо, но требовалось больше. Много больше. Понимаешь… как тебе объяснить… Для воспроизведения некоторых магических действий необходим азбикум. Это такое вещество… В средневековье алхимики называли его философским камнем, но на самом деле это липкая субстанция, очень густая, красного цвета и с запахом забродивших фруктов. Стоит он невероятно дорого. На рынке за малую склянку требуют десять золотых гривен. Великий Боян в своих наставлениях называет азбикум кровью земли. Именно при его помощи был создан Горбунок и прочие артефакты. Добывают его в Бояновых копях. О местонахождении копий знают только независимые копатели — это такая прослойка мировых жителей, по сути своей сброд, банда, людоеды. Собор пытался прибрать их к рукам и поставить добычу азбикума под свой контроль, но кончилось тем, что копатели попросту исчезли. Разразился кризис, магическая наука пришла в упадок, раздались недовольные голоса из весьма серьёзных кругов, и в итоге Собор оставил копателей в покое. Попасть в копи можно лишь по Бесконечным коридорам. Многие пытались найти вход, но копатели берегут его. К тому же коридоры постоянно блуждают, меняются, и можно оказаться в таком месте, из которого обратной дороги нет. Не существует. Василиса хотела найти вход и попытаться самостоятельно добыть азбикум, однако все попытки потерпели фиаско, а трое наших сгинули в тупиках и провалах.
Десять, продолжил я свой счёт.
— Четверо из оставшихся были новики.
— Дай угадаю: Кукушкин, Волков, Свиньин и этот…
— Петухов. Так и есть. Каждый из них получил отдельное приглашение.
— А мне почему не прислали?
— Тебе? Ну ты ещё… Не знаю, не я занимался рассылкой. В то время в мою задачу входило обеспечение безопасности предприятия. Если клиент, купивший контрафакт, вдруг начнёт подозревать обман, я должен был уверить его в обратном, — жабоид замолчал на мгновенье и пояснил. — Я пугал их. Я напускал на себя древний лик, становился зелёным с бородавками, ну ты видел…
Я кивнул.
— Вот… Неприятная процедура. К счастью, подобное случалось редко, и в основном я занимался поиском настоящих артефактов. Или хотя бы полуартефактов. А эти четверо — они как волшебный клубочек указывали верный путь. Дело в том, что есть категория людин, которые чувствуют артефакты, притягивают их к себе. Их называют чуткими. За ними охотится весь Мир — Собор, законники, копатели. То, что Василисе удалось найти сразу четверых — чудо. И второе чудо, что их не успел перехватить кто-то иной. Никто до сих пор толком не объяснил, откуда у них такая чувствительность, возможно, это реакция азбикума, при помощи которого артефакт сотворён, но достоверно известно, что все чуткие являются потомками древних волшебников, по разным причинам покинувших Мир и вернувшихся к людинам…
— Я такой же? — озарила меня догадка.
Жабоид кивнул, а я усмехнулся:
— И кто же мой предок?
Жабоид зажёг свет и нарисовал на оконном стекле улыбающийся смайлик — весёлая круглая рожица с узкими глазами. Я не сразу понял, в чём заключается аллегория. Что это? Мячик? Мои предки футболисты? Они придумали футбол? Или волейбол? Или они родом из Англии?
— Это Колобок, — сказал Дмитрий Анатольевич.
— Колобок? Я потомок Колобка?
Вот так новость! Я всхлипнул и затряс головой.
— Нет, нет, только не это!
— А что тебя пугает? Да, твой пращур Колобок. И что? Гордиться нужно. Про него целую сказку сочинили.
— Издеваешься? Какая сказка? Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл? Пыль мучная! Да ещё с таким бесславным концом.
Я расстроился. Совершенно не хотелось думать о том, что меня по сусекам помели и по амбарам поимели, а в довершении всего ещё и в печку сунули. Сказку сочинили? Знаю, читал. Но одно дело познавательная книжка с рисунками, а другое — генеалогическое древо. Нет, мне такое не подходит.
— Колобок — один из наиславнейших витязей Мира, — продолжал настаивать жабоид. — Если попадёшь в соборную библиотеку, попроси «Троянову летопись» или хотя бы «Краткий справочник витязей земли Русской». Там есть биография каждого витязя. Почитай, будет интересно.
Я отмахнулся: интересно — это когда про Евпатия Коловрата, Пересвета или матроса Кошку. Вот это были витязи! А то, что сватает мне жабоид — прямое оскорбление. Не хочу! А будет настаивать — получит по сусалам.
Дмитрий Анатольевич настаивать не стал, решил дать мне время смириться с новыми знаниями. Но смириться, значит, принять, а я по-прежнему не желал считать себя выпечкой. Какое-то время я сидел нахохлившись — без мыслей, без движений, с одними эмоциями в голове — потом сказал:
— С предком моим разобрались. Что с теми четверыми случилось?
— Поиск артефактов занятие опасное. Ты сам видел, во что превратился Верлиока. Да и в околотке не всё гладко прошло… Выбыли из игры все по очереди.
— Шесть, — констатировал я.
— Что? — переспросил жабоид.
— Вас осталось шестеро.
— А… Ну, да, шестеро.
— Куда девались остальные?
— Предприятие захирело. Кто-то уволился, пестунья вернулась в родовое поместье. Но сама Василиса — она же упёртая, если она за что-то ухватилась, будет тянуть до конца. Ну а я… Назад в Бабью лужу? Нет. Вот и остались вдвоём.
То, что рассказал жабоид, казалось правдоподобным. Горбунок ни разу не игогокнул, выражая своё несогласие или изобличая откровенную ложь. Оставались мелкие непонятки и нестыковки, но общего фона они не портили, и я подумал, что был прав с самого начала, когда рассуждал о нумерации в очереди. Лучше быть тысяча девяносто третьим, чем пятым. Не то, чтобы я боялся оказаться в психушке или сгинуть в когтях Нью-Верлиоки — в конце концов, не каждому из нас удаётся дожить до ста лет и помереть в объятьях правнуков — но дотянуть до девятого десятка хотелось бы. И на правнуков посмотреть тоже хотелось бы. Однако жизнь штука заковыристая, поэтому приходилось идти на риск.
Я махнул рукой:
— Чёрт с тобой, проклятый жабоид, грабить, значит, грабить. Когда идём на дело?
— Не торопись. Завтра встретимся с человечком, перетрём, чайку выпьем, а потом решим. Я же тебе сразу сказал: утро вечера мудреней.
Глава одиннадцатая,о ведении переговоров с важными лицами
Переночевали мы в переулке возле площади Горького. Горбунок притулился с торца двухэтажного дома, навёл тонировку на стёкла и присыпался снежком, типа, давно здесь стоит. Мы поужинали остатками от запасов Матильды Андреевны и легли спать. Я скрючился на водительском месте, попробовал вытянуть ноги на пассажирское, но мешал рычаг переключения скоростей. Он упирался то под коленку, то ещё в какое-нибудь болезненное место, и я чертыхался сквозь дрёму, не понимая, на кой бес Горбунку сдался этот рычаг, если он им ничего не переключает. В общем, спал я в полглаза. В довершении всего, под утро загорелся соседний дом. Примчались пожарные и устроили дикий концерт своими сиренами, криками и брандспойтами. Великий Боян, сами не спят и другим не дают.
Я выругался, зевнул широко и повернулся к заднему сиденью. Жабоид лежал, свернувшись калачиком, и мерно посапывал. Вокруг бардак, хаос, а ему нет ничто. Сволочь! Я выбрался из Горбунка злой и раздражённый. Первым делом захотелось отвесить Дмитрию Анатольевичу затрещину, чтоб не только мне было плохо. Но мысль как пришла, так и исчезла, потому что вставшее перед глазами зрелище убирало все эмоции кроме восхищения. Загоревшийся дом полыхал единым костром, уносясь алыми языками высоко в тёмное небо. Звёзды померкли и поникли. Я стоял, открыв рот, как первоклассник перед школой, и откровенно наслаждался игрой огня и воюющих с ним людей.
Со всех сторон, как из рога изобилия, лились непонятные фразы.
— Где магистралка?
— Рабочую тяни!
— Трёхколенку стаскивай!
— Переход на пятьдесят один!
— Звено с линией в дом!
— Где магистралка?
Мимо пронёсся здоровяк в чёрной боёвке, за ним голодным удавом тянулся шланг. Куда он его? Мне стало любопытно, я наступил на извивающуюся ленту, и тут же услышал адскую трель из матерных глаголов и обидных эпитетов. Я резво отпрыгнул и спрятался за Горбунка, а здоровяк, погрозив мне кулаком, потянул шланг дальше.
С двух сторон ударили водяные струи, потом добавились ещё две. Возле подъезда встала троица в масках и с водолазными баллонами на спинах. Старший что-то прокричал, и вся троица растворилась в вырывающемся из дверного проёма дыму. Я невольно поёжился: вот так запросто в неизвестность, в невидимость.
Рядом всхлипнула женщина:
— Все оттуда, они туда. Что ж за работа такая…
Зевак собралось много. В толпе мигали огоньки телефонов, кто-то вполголоса наговаривал на видио обобщённые фразы о текущих событиях. Молодёжь фотографировалась на фоне колыхающегося зарева, смеялась, отпускала скабрезные шуточки в сторону бойцов со стволами. Неподалёку белугой ревел мужик бомжеватого вида, звал Кольку, обещал ему все казни египетские. Врач скорой помощи колдовал над бородачом в рваной тел