— Ладно, не бойся. Не трону. Ответь только: это ваша задумка или Кощеева?
Коклюшка сглотнула.
— Константина Константиновича. Он велел, как меч возьмём, здесь же вас и запереть…
— Не убить?
— Зачем? Нет. Что проку с дохлых? А так на вас бы всё списали, Морана на Константина Константиновича и не подумала бы.
— Это ты не подумала. Как начали бы мы с Дмитрием Анатольевичем матку-правду в полиции резать, всё бы наружу вылезло.
— Вот ещё! Кто поверит недоделанному лешему и новику? Да ещё с вашей репутацией. Да и не стали бы вы ничего говорить.
— Уверена?
— Я бы на вас оковы молчания наложила. Стёрла память, и идите в институт Склифосовского, вспоминайте, — она хихикнула, видимо, оправилась от шока.
— Ага, вот, значит как. Ну, сиди тогда, стирай память сама себе.
— Ты нас здесь бросишь?
— Это претензия?
Она промолчала, только посмотрела на меня осуждающе и склонилась над Соловьём, поцеловала в лоб. Вот же парочка влюблённых мирян — один больной, другая дура. У кого-то они, может быть, и вызовут сострадание, но мне, честно говоря, плевать было на них. После того, что они пытались сделать со мной и с моим другом жабоидом, пусть выкручиваются, как хотят.
Я приподнял Дмитрия Анатольевича, закинул на плечо. Хорошо, что он небольшой и лёгкий, проще выбираться будет.
Мудрость: 3 + 1 = 4.
Проницательность: 6 + 1 = 7.
Выносливость: 6 + 1 = 7.
Репутация: -19 + 3 (как отдельная благодарность за жабоида) = -16.
Когда я вышел на улицу, жабоид зашевелился, видимо, морозный воздух подействовал на него оживляюще. Он заелозил, застонал, но я не отпускал его, пока не отошёл дальше от банка. В переулке возле мусорных баков я аккуратно положил его на снег и немного потёр щёки. Жабоид застонал громче, открыл глаза.
— Выбрались?
Я кивнул, он вздохнул с облегчением.
— Это Кощей задумал, не иначе.
Я пересказал ему слова Коклюшки.
— Ты его убил?
— Кого?
— Соловья.
— Нет, конечно. Мне одного мирянина весь Мир поминает, а за второго всяко шкуру спустят.
— А Коклюшку?
— Что Коклюшку?
— Убил?
— Тьфу на тебя, проклятый жабоид! Что ж ты кровожадный какой? Тебя самого убить надо.
— Правильно, что не убил.
— Тебя?
— Коклюшку. За неё точно спустят, и не только шкуру, — он выдохнул. — А Соловья можно было. Он никому не нравится.
С улицы послышался кашель. Я осторожно подобрался к углу дома, выглянул.
— Игнатиус, ты куда? — жалобно окликнул меня жабоид.
— Погоди, — отмахнулся я.
По улице шёл гном. Господи! Я юркнул назад за угол, притаился. Что он делает здесь один и ночью? Насколько я уже понимал, данные создания в одиночку не ходят. Разведчик? Значит, где-то неподалёку орава этих тварей прячется. Надо что-то делать. Если он нас заметит…
Прислушиваясь к шагам и осторожно выглядывая из-за угла, я дождался, когда гном сравняется со мной, и резко ударил его кулаком по макушке. Он повалился, а я схватил его за шкирку и втянул в подворотню. Он застонал, я добавил, потом расстегнул на нём пальто, обшарил карманы. В одном нашёл телефон, в другом кредитную карточку. Очень странный гном, зачем ему кредитка? Да и на гнома он не очень похож. Одет по-людински: пальто, ботинки, шерстяная шапка. Точно разведчик. Замаскировался. Или всё-таки людин?
— Ты что натворил? — зашипел подбежавший жабоид.
— Я думал, это гном.
— Какой к бесу гном? Это карлик. Просто карлик! Ты их отличить не можешь?
— Да как их отличить? Этот маленький и тот маленький.
— По носу! У гнома он круглый, мясистый и большой!
— Теперь буду знать. С этим-то что делать?
— Что делать… Бежим!
Ну ты даёшь!
Репутация: -16 — 3 = -19.
Людин обижать нельзя.
Я бросил карлика и помчался за жабоидом со скоростью опаздывающего экспресса. Впереди замаячил светом фонарей и рекламных плакатов проспект Космонавтов, к остановке подъезжала маршрутка. Жабоид замахал рукой, водитель притормозил, открыл передние двери и мы ввалились в салон.
— Какой номер? — переводя дыхание, спросил я.
— Тебе не всё равно? — вопросом на вопрос ответил жабоид.
— Эй, за проезд передавай, да? — послышалось с водительского места.
Дмитрий Анатольевич вынул из кармана доллар и протянул водителю.
— Держи.
Водитель критически осмотрел портрет Вашингтона и сунул купюру в карман.
— Ты украл деньги? — зашипел я, когда жабоид плюхнулся рядом со мной на сиденье.
— Подобрал. Я имею право подобрать всё, что валяется.
— Это называется украсть!
— Это из ячейки называется украсть, а взять с полу один доллар, значит, подобрать. Чего ты взъелся? Банк грабить пошёл — слова не сказал, а из-за какой-то бумажки истерику устроил. Мы без денег сейчас никуда.
Я сомневался, что у него в кармане только один доллар, но устраивать настоящую истерику не стал. Что ни говори, а жабоид прав — деньги нам нужны.
— Ладно, куда мы сейчас?
— Спрячемся. Отныне нас не только гномы искать будут, но и Константин Константинович. И я вот что тебе скажу: лучше бы нас искал весь Мир, но только не Константин Константинович. Нет ничего хуже, чем стать врагом Кощея.
Этого он мог и не объяснять. Я ещё когда в первый раз увидел господина Бессмертного, сразу понял, что не хочу становиться его врагом. А ведь тогда я не знал, что он Кощей. А теперь знаю, и от мысли, что он мой враг — или я его — мне стало не по себе.
— Он сам всё замутил. Мы ничего плохого не делали. Пришли, рассказали. Ты сам говорил, что человек хороший, поможет. Помог, называется.
— Я не говорил, что хороший, я даже не думал так никогда.
— Но всё-таки пошёл?
— А куда деваться? Сам бы я с Соловьём никогда не договорился, не тот у меня статус, а кроме него и Коклюшки попасть в банк не поможет ни кто.
— Вот и попали. Теперь не знаем, как выбраться. И меч не добыли.
Я отвернулся к окну. Маршрутка по-прежнему мчалась по проспекту: раннее утро, пустая дорога, в домах только-только зажигаются огни. А справа тёмной стеной тянется парк. Летом он яркий и приветливый, мы любили гулять в нём с Ольгой. Однажды, ещё до свадьбы, мы сели на чёртово колесо и, пока оно крутилось по своему кругу, целовались и мечтали о будущем: дом, дети, а потом и внуки — свой след в жизни. Теперь это казалось таким мелким, незначительным, и не потому что Ольга отныне с другим мужчиной, а потому что я живу в другом мире.
— На кой вообще нам меч этот сдался?
— Я уже говорил тебе, меч — символ удачи. Враги с ним не страшны. Что бы они ни задумали, все их потуги обратятся прахом, и мы выйдем победителями. Удача! Удача! — жабоид повторил это слово дважды. — Каждый артефакт имеет свой смысл и своё предназначение. За ними охотятся, ради них убивают.
— Что-то я не вижу очереди из желающих отнять Горбунка.
— А многие ли знают, что он у нас, разве что Соловей да Константин Константинович. Но у Константина Константиновича есть Змей Горыныч, ему Горбунок без надобности. А вот Соловья отныне придётся опасаться.
Из-за пазухи выглянула крыса и уставилась на меня круглыми глазами. Ох, Горбунок, опять я про него забыл! Вместо того чтоб за маршруткой бегать, могли поехать на нём, сэкономить доллар. Я погладил крысу по головке, почесал за ухом.
— Горбуночек, — потянулся к нему жабоид.
Горбунок юркнул обратно и замер. Какой он невесомый. За всё время хождения по банку я ни разу его не почувствовал. Он дал о себе знать только сейчас, когда мы о нём заговорили.
Маршрутка резко затормозила; задние колёса пошли юзом, а наперерез лобовому стеклу ринулся фонарный столб. Нас с жабоидом бросило вперёд, и Дмитрий Анатольевич пребольно соприкоснулся лбом с поручнем.
— Эй, водитель, поосторожнее нельзя? — выкрикнул он.
Водитель не ответил, только всхлипнул испуганно и сиганул из кабины. Я встал. Чего он испугался? До столба мы не доехали, остановились прямо перед ним. Если сдать назад, можно дальше ехать. И морду ему бить за такую езду не грозили… Двери вдруг влетели внутрь автобуса, и на переднюю площадку взобрался гном. Из-под флисовой шапки сверкнули злые угольки, над головой поднялась кувалда. Откуда ты, сука, взялся?
Я руке моей вздрогнул обрез. Как я успел его выхватить — не ведаю, но грянул выстрел и гном разлетелся по салону сизыми ошмётками. Я махнул рукой, отгоняя пороховые дымы, и увидел как в дверной проём, мешая друг другу, лезут ещё двое гномов, а за ними на тротуаре стоит очередь из двух десятков этих злобных тварей, и каждый — каждый! — жаждет стукнуть меня кувалдой по голове.
— Стреляй! — заорал жабоид.
— Нечем, — сполна прочувствовав сложившуюся ситуацию, ответил я. — У меня последний патрон в стволе.
Все патроны, как ни печально это было осознавать, остались в Горбунке под задним сиденьем. Когда мы шли грабить банк, я посчитал излишним брать с собой патронташ, понадеявшись на Соловья, тому было вполне по силам разобраться с охраной и без моего участия. А теперь Горбунок сидел у меня за пазухой, и достать из него патроны я не мог.
Жабоид растеряно развёл руками и всхлипнул:
— Ты же не отдашь меня им?
— Хочешь, чтобы я тебя пристрелил? Один патрон ещё есть.
Нет, этого он не хотел. Он хотел, чтобы я его спас. Чудом. Но чуда не было и быть не могло. Дважды нам удавалось сбежать от гномов, а один раз улететь, но теперь они учли свои предыдущие ошибки и зажали нас в автобусе, куда ни сунься — то стены, то крыша, то пол. И Горбунок не поможет. Одним словом, трындец.
Двое гномов забрались в салон и встали в проходе, многообещающе помахивая кувалдами. Своего размазанного по стенам товарища они мне не простят. За их спинами встал третий, четвёртый. Пятый забрался на сиденье слева, шестой на сиденье справа.
— Игнатиус, пожалуйста, придумай что-нибудь, — заплакал жабоид.