И я придумал. Я направил обрез на заднее стекло и последним патроном проделал в нём запасный выход. Не дожидаясь, когда дым рассеется, я махнул в образовавшийся проём на улицу и через проспект рванул к домам. Взвизгнули тормоза, запиликали на десятки тонов автомобильные гудки. Я не обращал на них внимания. Страх быть сбитым машиной казался пустым в сравнении с ударом кувалды гнома по голове.
Дмитрий Анатольевич от меня не отставал. Он вообще никогда не отстаёт, если ему угрожает опасность. Он даже перегнал меня, и снова, как в первый раз, маячил перед глазами путевым указателем. Гномы тоже не отставали. Я оглянулся: они выстроились за нами в колонну по два и отсчитывали шаги на всю улицу:
— Eins, zwei links! Eins, zwei richtig![10]
Прохожие, которых мы обгоняли, смотрели большей частью на них, показывали пальцами, покатывались со смеху. Я их понимал. Когда по тротуару бежит толпа первоклашек с кувалдами наперевес и под немецкий счёт, трудно не засмеяться. Но нам с Дмитрием Анатольевичем было не до смеха. Жабоид поскользнулся, упал, я подхватил его за шиворот, потащил за собой. Он кое-как выправился, побежал сам, но дыхание сбилось, и гномы постепенно начали догонять нас.
Я снова оглянулся. Ещё пять минут, от силы десять, и они нас догонят. За последнее время я пристрастился к бегу, можно сказать привык, однако силёнок было маловато. Я задыхался. Будь я уверен, что они просто возьмут нас в плен, посадят в тюрьму, потребуют выкуп, я бы сам остановился. К сожалению уверенности такой не было. Они ни разу не попытались вступить с нами в переговоры, а если бы вступили, может и бегать никому не пришлось. Ну согласитесь, на кой ляд мне все эти погони в тридцать лет? Мальчик я что ли? Я уже на машине ездить должен, в крайнем случае, на санках.
Я достал на бегу Горбунка и взмолился, задыхаясь:
— Горбуночек, солнышко, ты можешь быстренько превратиться в какие-нибудь коньки-самодвиги и обуть меня в них? Ну право же, сил моих больше нет бегать.
Горбунок смотрел на меня крысиными бусинками и тряс головкой, словно просил сформулировать мысль точнее.
— Тогда в сапоги-скороходы! Понимаешь?
Нет, не понимал. То ли в Миру подобного приспособления не существовало, то ли это была не его компетенция.
— Хорошо. В снегоход. Нет! В мотобуксировщик! Знаешь, такой…
Договорить я не успел. Резко пахнуло перебродившим виноградом, и вот я держусь за рукоять мотобуксировщика, а тот весело перебирает широкой гусеницей и тянет меня за собой со скоростью тридцать километров в час. Жабоид успел обхватить меня за талию, и мы как два заядлых слаломиста понеслись по тротуару, виляя между прохожими, вперёд к своему спасению.
Ловко, ловко… Не ожидала.
Ловкость: 1 + 5 = 6.
Стрелковый бой: 4 + 5 = 9.
Меткость: 3 + 3 = 6.
Проницательность: 7 + 1 = 8.
Выносливость: 7 + 1 = 8.
Репутация: -19 + 3 = -16.
Гномы безнадёжно отстали. Их однообразно-солдафонский счёт стих вдали и на душе стало легко и вольготно.
— Чтоб я ещё раз сел в автобус! — в сердцах воскликнул жабоид и потряс кулаком. — Да чтоб вас… Чтоб вы сдохли! Откуда вы только берётесь?
Последние слова предназначались гномам, и плохо, а может и хорошо, что они нас не слышали.
Глава пятнадцатая,опускающая нас ниже плинтуса
Мы ушли в подполье. В прямом смысле. Нас приютили хозяева небольшой избушечки в частном секторе на городской окраине. Жабоид представил их как своих дальних родственников по отцовской линии. Пожилая пара оказалась исключительно радушной, не то что Водянкин и дед Лаюн. Нас покормили, пообещали истопить баньку и отвели для отдыха единственную в доме кровать. Последнее было лишним, и дабы не томить стариков своим присутствием, мы спустились в подпол. Воняло гниющими овощами и сыростью, а крысиные норы величиной с мой кулак отказывались создавать иллюзию комфорта. Для удобства нам скинули два старых матраса. Жабоид использовал свои познания в магии и сделал свет, повесив над полом тусклую звёздочку.
Я оттащил свой матрас подальше от ларя с картофелем, лёг и со скуки снова взялся сочинять стихи. Получалось как обычно не очень, где-то на уровне младшей группы детского сада. Я отыскал в полутьме отсвечивающие красным глаза жабоида и спросил:
— С чем рифмуется Василиса?
— Мелисса.
— Нет.
— Актриса.
— Уже ближе к сути, но всё равно нет.
— Твериса.
— А это ещё что такое?
— Ну, типа она из Твери.
— А она из Твери?
— Ну, — жабоид замялся, — как бы не совсем из Твери, но тварь редкостная.
Я не поленился, встал и дал ему в челюсть. Не люблю, когда моих любимых женщин оскорбляют. Он отлетел к картофелю, фосфор в глазах стал синим.
— Ты совсем голову от любви потерял? Это шутка такая была!
— Ещё раз пошутишь — зубы пассатижами вырву.
Дмитрий Анатольевич поднялся, потирая челюсть и бормоча:
— Пассатижи-то здесь причём?
Минут двадцать он обиженно пыхтел, а у меня пропало всякое желание к сочинительству. Стихи — это не моё. С детского сада мне нравилось драться, но задирал я почему-то лишь тех, кто сильнее. Собственно, заработанные люли и подвигли меня заняться боксом. На ринге я особого успеха не добился, мой первый и единственный тренер быстро смекнул, что толку из меня не выйдет, ибо я не чурался — что тут скрывать — грязных приёмов, и сделал из меня вечного спарринг партнёра для подающих надежды ребят. Иногда просматривая по телевизору боксёрские поединки, я узнаю своих бывших товарищей и радуюсь, что толика и моих трудов позволила им подняться так высоко. А я, наоборот, падаю всё ниже и ниже, и вот допадался до подпола.
Жабоид запыхтел громче, как маленький ребёнок. Мне стало жаль его. Он и в самом деле невысокий, и щёки постоянно надуты, как будто злой дядька конфету у него отнял. Переживает за Василису, за дело всей своей жизни проклятыми гномами порушенном. Столько всего на него свалилось, а тут ещё я со своими принципами.
— Ладно тебе, Анатолич, — виноватым тоном заговорил я. — Ну не сдержался, прости. Погорячился. Но ты тоже виноват, язык у тебя, что помело. Придерживай его немного.
Жабоид покосился на меня и сказал с укором:
— Вот ты меня всё время оскорбляешь, Игнатиус, гадости разные говоришь, а ведь я тебя уважаю.
Я заинтересованно приподнялся на локтях.
— Да, уважаю! — едва ли не выкрикнул Дмитрий Анатольевич. — Ты по сути кто? Ты — новик, ноль, пустое место. Может твой предок и великий витязь, но сам ты людин. Всех твоих подвигов — Верлиока и пара гномов. Да и это лишь с моей подачи.
— С твоей подачи? Вот как?
— Да, с моей! Не слушаются новиков артефакты, хоть тресни! А Горбунок от тебя не отходит. Факт?
— Факт, — согласился я.
— Чтобы у новика проявились определённые качества или, скажем, способности нужно время, много времени, несколько лет. Нужно учиться. Вот, например, Алёнушка, помощница Ядвиги Златозаровны, помнишь её?
— Та, что за ресепшен стояла?
— Именно. Она людинка. Она в обучении у Ядвиги Златозаровны с детства, лет десять, и уже стала явленной обывательницей. У неё четвёртый уровень магии, а скоро уже и третий будет. Или Лёва…
— Прилизанный?
— Можно и так.
— Тоже с четвёртым уровнем?
— Нет, он не-до-маг, как и ты…
— Как и мы.
— Ну… Как и мы, да. Но он явленный обыватель и витязь. Хреновенький, конечно, витязь, только с людинами воевать способен. А ты Верлиоку завалил. А почему?
— Почему?
— А потому что я тебе помог. Потратил на тебя драгоценный азбикум, ускорил, так сказать, процесс становления… А ты мне зубы пассатижами.
Я выпрямился, заинтересованный.
— Азбикум? Ты дал мне азбикум? Когда?
— А тогда. Когда мы из ангара в коридоры через переход прыгнули.
— Подожди. Получается, та красная таблетка аспирина — это был… Азбикум?
— Не в чистом, конечно, виде. В чистом бы ты не перенёс. Его и в таком-то редко кто переносит…
С каждой произнесённой жабоидом фразой мне становилось всё интереснее и интереснее. Какой только полезной инормации не узнаешь в моменты откровения.
— То есть, ты экспериментировал на мне? Я мог не перенести? Умереть? Так?
— Ну, не то чтобы совсем так, — жабоид начал мяться. — Не так это и страшно, но в целом… процент выживаемость… кхе… достаточно высок…
— На сколько достаточно?
— Ну… пятнадцать. Даже шестнадцать… кхе… с половиной.
— Дмитрий Анатольевич, ты дебил.
— Слышал уже. Придумай что-нибудь новое.
— А к тебе ничего нового не придумаешь. А знаешь, почему?
— Знаю-знаю, — поспешил заверить он меня. — Но об этом Василиса просила, а её просьба всё равно что приказ. Проще уволится, чем не исполнить.
— Василиса?
— У нас нет нескольких лет, поэтому и пришлось потратить на тебя последний азбикум.
— Получается, не будь той красной таблетки, я не смог бы выстрелить в Верлиоку? И в гномов не смог бы?
— Смог бы. Выстрелить и дурак сможет. Азбикум ускоряет реакцию, оценку текущей ситуации. Иногда нужно не просто выстрелить, а выстрелить в нужный момент, что ты и продемонстрировал.
Теперь многое стало понятно, и в том числе, почему Дмитрий Анатольевич при каждой опасности прячется за меня и просит придумать что-нибудь.
— Ага, с этим разобрались. А девелопер тогда для чего? Бахнул рюмку азбикума — и благодать на веки вечные. Иди хоть гномов бей, хоть ещё кого.
— А девелопер, — жабоид принял вид университетского преподавателя, — нужен для увеличения способностей.
— Что-то я не чувствую никаких увеличений.
— Это потому что показатели у тебя низкие. Дай время, всё почувствуешь.
Сколько уже раз он говорил мне про время, но я всё никак ничего не могу почувствовать.
— А что Василиса собиралась предложить мне перед нападением гномов?