Газель повернула за очередную горку блоков и свай и остановилась. Фархунд вышел из фургона первым, я за ним. Вокруг тот же пустырь, тот же мусор, прикрытая куском брезента нора, одним словом, всё та же антисоциализация, что и вокруг. Правда, эта нора от уже виденных отличалась чуть большими размерами, и вообще, всё здесь выглядело благообразнее. Не было мелкого мусора, а под ногами лежала прочная площадка из бетонных плит.
Почувствовав безопасность, из куртки выглянул Горбунок. Повёл крысиными глазками по сторонам, зевнул и спрыгнул на площадку. Василиса и навка уставились на него как на добычу. Обе оскалились и подались вперёд. Горбунок занервничал, попятился, и я поспешил к нему на помощь.
— Дамы, минуточку внимания, — взмахнул я рукой. — Представляю вам сие волшебное создание по имени Конёк Горбунок, — крыса вскочила мне на плечо и заняла позу любопытствующего суслика. Я погладил его по головке и продолжил представление. — Это мой друг, я его очень уважаю и готов защищать всеми доступными способами, в частности, при помощи данного предмета.
Я вынул обрез. Василиса и навка переключились на него. Без сомнения, они прекрасно понимали, кто есть крыса и чем на самом деле является обрез, и были готовы жизни за них отдать, или забрать мою — это я разглядел в глубине их глаз. Однако в Миру существовали правила владения артефактами. Жабоид однажды обмолвился об этом, когда мы сидели в подполе, но что это были за правила, он умолчал. Видимо достаточно серьёзные, потому что ни Василиса, ни тётка Кострома не посмели тут же на месте отнять мою собственность, а всего лишь премило улыбнулись. Фархунд в отличие от них интереса к артефактам не проявил, а откинул брезент и жестом гостеприимного хозяина предложил всем войти в дом.
Вошли. Исходя из картин, встреченных мною на пути сюда, я изначально был настроен на интерьер бомжеватого типа: грязный матрас, рваная клеёнка, дырявая кастрюля над кострищем. Однако внутри всё оказалось более чем обычно. Я увидел вполне себе комфортабельное жилище. Сначала был лифт. Мы спустились на нём вниз на один этаж и оказались в чудной прихожей с декоративной мебелью, персидскими коврами, немецкими гобеленами и электричеством. Вот что значит волшебники.
— Удивлён? — спросил жабоид.
— Более чем.
Встретил нас дворецкий, солидный мужчина средних лет с лысиной и гладко выбритым лицом. Эдакий Берримор, знаете ли. Он принял с поклоном верхнюю одежду, а горничная в белом чепчике и чёрном платье проводила нас в столовую. Ничего себе комнатка: венецианские столы, стулья на тонких ножках, шкафы с посудой, клавесин с подсвечником. Богато.
— Василиса женщина с достоинством, — с почтением произнес Дмитрий Анатольевич. — В убожестве она жить не станет.
Ну да, не станет. А я вот живу. У меня рядовая однушка без претензий и с совмещённым санузлом, и ничего — не жалуюсь. А если кто-то, не будем говорить кто, считает меня нищим, в сравнении со всем этим убранством… Да, я нищий, пусть так. Зато гордый.
Я попросил горничную показать, где можно помыть руки, она провела меня в ванную. Не правильно, ванная у меня, а здесь волейбольная площадка с бассейном. Я не стал разменивать по мелочам и принял бассейн с пеной и гидромассажем. Как хорошо после двух недель мытарств почувствовать кожей горячую воду и гель. Ещё бы одежду чистую… Словно по волшебству, что, впрочем, так и есть, моя одежда оказалась выстиранной, выглаженной и аккуратно сложенной на пуфике перед туалетным столиком. На столике в образе верстового столба застыл Горбунок, любовался собой в зеркало. Не удивлюсь, если фокус с одеждой его лап дело. Я поблагодарил его, сказал банальное «спасибо», он шевельнул хвостиком, дескать, пожалуйста, и продолжил строить рожи самому себе.
Вернувшись в столовую, я застал там всю нашу компанию. Василиса проводила время в кресле за чтением журнала с бокалом мартини. Она успела переодеться в узкое платье цвета беж, и выглядела более завлекательно, чем в фургоне. Старушка Кострома расположилась за клавесином и наигрывала лёгкие мелодии, кажется, что-то из Даргомыжского или Мусоргского, или из обоих вместе. Фархунд с жабоидом играли в шахматы. Перед Фархундом стояла чашка чаю, Дмитрий Анатольевич грел в ладони коньячный бокал. Ужин ещё не подали, хотя горничные уже сновали вокруг стола, раскладывая тарелки и столовые приборы.
Я вернулся чистый, бритый и в старой одежде. Василиса как будто не заметила меня, хотя я видел, как она косилась в мою сторону, жабоид целиком сосредоточился на шахматных фигурах и только Фархунд призывно взмахнул рукой. Я подошёл.
Комбинация на доске складывалась не в пользу белых. Король, изображённый почему-то в виде зайца в короне, нервно оглядывался на волка-ферзя и двух быков-тур. Оглядывался — это не игра слов, это реально. Шахматы были живыми. Волк облизывался, быки мычали и нервно били хвостами по бокам, остальные фигуры, в образах прочих представителей фауны, с интересом следили за происходящими событиями. В связи с этим у меня возник вопрос: как происходит поедание проигравших — фигурально или каким-то особым способом?
Белыми играл жабоид. Он краснел, шмыгал носом, хватался за одну фигуру, за другую и никак не решался сделать ход. Фархунд отхлебнул чаю и сказал ласково:
— Как говорил мой ишак: Зачем нам султан, если в конюшне ни одной ослицы? Плохой тебе эндшпиль, дорогой жабоид-ака, ходить никуда не можно.
— Сдаюсь, — состроив кислую физиономию, признал поражение Дмитрий Анатольевич.
Я вам клянусь, заяц снял корону и вытер пот со лба, а волк издал недовольный рык.
— Ещё партия? — предложил Фархунд и постучал пальцами по доске. Оставшиеся в живых фигуры разъехались по своим клеткам, а на пустых, словно из воздуха, возникли недостающие.
— Нет, — отказался жабоид, — хватит. С Игнатиусом играй.
Со мной Фархунд играть не стал, мы ещё у него в дворницкой договорились, что шахматы — это не моё.
Подошёл дворецкий, предложил на выбор коньяк или мартини. Сказал, что может приготовить чай. Я попросил квасу. Дворецкий вежливо поклонился, обещал порыться в закромах и пригласил всех к столу. Рассадка проходила по регламенту. Во главе стола села Василиса, по левую руку от неё Кострома, по правую жабоид. Нас с Фархундом разместили в самом конце, подальше от царствующих особ. И на том спасибо, что не за отдельным столиком в подсобке.
Из кухни вышел повар, поклонился Василисе. Следом горничные принесли закуски, расставили перед каждым гостем отдельные тарелочки, лакей налил водки. Василиса сморщила носик и отказалась, а я выпил. Ткнул вилкой селёдину, закусил и кивнул лакею, чтоб налил ещё. Фархунд неодобрительно покачал головой, но не он в этом доме хозяин, поэтому я снова выпил. Принесли горячее: утка с яблоками и черносливом. Мне досталось крылышко. Я мысленно выругался и вернулся к закускам.
Ужин проходил настолько чопорно, что есть не хотелось. Я ждал вопросов от Василисы или какого-нибудь рассказа о житье-бытье, где пропадала, как нашла нас, узнать о дальнейших планах. Тишина. Все сосредоточились на своих тарелках, как будто в них заключалась вся правда мира. Наконец, когда шкалик водки и моё терпение подходили к концу, Василиса встала и пригласила всех в библиотеку. Господи, здесь ещё и библиотека есть! Ничего себе дворец на свалке, хорошо живут бомжики.
Я хотел прихватить с собой остатки водки и пару яблок, но мне не позволили. Дворецкий проводил нас к лестнице на бельэтаж и указал, где находятся двери в библиотеку. Что ж, если нельзя водку, то хотя бы манускрипты почитаю.
Однако главной примечательностью новой комнаты оказались не книги, а камин. Он находился напротив входа, был высотой в рост жабоида и украшен по периметру всякими фигурками. В глубине камина полоскался огонь, вдоль стен свисали узорчатые портьеры, стояли глубокие кресла, между ними круглые столики с изогнутыми ножками, а в целом весь антураж походил на нечто итальяно-французское восемнадцатого века. Прикольно, жаль места для книг не хватило.
Но я не стал придираться — библиотека, так библиотека — сел подальше от камина, лакей поднёс мне ковш в виде только что съеденной утки.
— Будьте любезны-с, ваш квас, Игнатиус Лаврентьевич.
Василиса хихикнула в ладошку, это, видимо, с её стороны мне шутка прилетела. Не водки, так квасу. Ладно, мы люди не гордые, можем и квасу. Я хлебнул, поставил ковш на столик. Молодец Василиса. Я уж заподозрил, что она вся такая аристократичная — лакеи, бассейн, восемнадцатый век в библиотеке, на кобыле хромой не подъедешь, — а она ничего, шутит. Может и дверь в её спаленку сегодня открытой окажется?
Водочные пары слегка затуманили мой разум, и я начал надеется на то, о чём в трезвом уме даже подумать не осмелился бы. Василиса, пуховые перины, жаркие объятья. Жабоид посмотрел на меня нехорошим глазом. Злится? Да пошёл он. Не-до-леший. Пусть кикимор своих болотных охаживает, обыватель хренов. А мой предок сам Колобок, мирянин и витязь. Пусть кланяется мне. Пусть все кланяются!
Я зевнул, закрыл глаза. Почему-то стало холодно, я обхватил плечи руками, сжался, приник головой к спинке кресла. В небо поплыла красная лодка. Высокий старец махал мне рукой, рядом стояла женщина, красивая и гордая, но не Василиса. Почему не Василиса? Красивой и гордой может быть только… Птица. Размах крыльев с полнеба, яркий свет, золотые перья. Как красиво она летит. Как красиво…
Очарование: 3–2, итого в остатке: 1.
Опаньки, за что сразу столько?
Пить надо меньше!
А тебе какое дело? Ты кто мне: мама, папа? Я взрослый человек…
А ведёшь себя, как свинья. Постыдился бы: дверь в спаленку, жаркие объятья… Думаешь, Василиса ничего не понимает? Кукиш! Она мысли читать умеет.
Мысли? Ох ты… А я смогу?
Когда проницательность увеличишь хотя бы до пятидесяти, а покуда тренируйся загадки разгадывать.
Я открыл глаза. Отблески огня загадочно блуждали по портьерам, порхали бабочками с одного лица на другое: жабоид, старая навка, Фархунд, Василиса… Где Василиса? Ах, вон она, у камина, стоит, опираясь локотком на сказочную завитушку, в одной руке чашечка кофе, в другой свиток.