О, Лия. Как долго ты здесь сидишь?
– Как думаешь, они были вместе, пока мы встречались?
Честно говоря, я бы не стала сбрасывать эту версию со счетов. Но это не имело никакого отношения к значимости Лии, а было лишь свидетельством никчемности Фила.
– Разве это имеет значение? – Я села на противоположный конец дивана. Рука так и чесалась прикоснуться к ней. Утешить ее. Предложить ей сестру, на которую можно положиться. – Он осел, и ты заслуживаешь гораздо лучшего.
– Да?
Мое сердце разбилось. Разбилось вдребезги прямо здесь, на дешевом ковре, на виду у нас обеих. Только она не заметила. Она никогда этого не делала. Лии мешало видеть ее отчаяние. Если бы только я могла встряхнуть ее и уговорить открыть глаза. Но в последний раз, когда я сделала это, в последний раз, когда я озвучила все, что мне в ней нравилось, Лия закрылась еще сильнее.
Потому я решила довольствоваться малым:
– Даже не стану удостаивать это ответом.
– Что само по себе является ответом, – отметила она. – Не волнуйся. Я тебя не виню. По крайней мере, за то, что не захотела отвечать, – но она винила меня в пожаре. В своей разрушенной жизни. Если бы я знала, как все исправить, то сделала бы это сию же минуту. Как бы ни было больно. Как бы сильно я ни страдала. Наконец Лия повернулась ко мне лицом, давая понять, сколько слез она пролила сегодня вечером. Много. Глаза у нее припухли, а щеки были усеяны комочками туши. – Ты попросила Джону пригласить меня на свидание?
– Он хотел пригласить тебя на свидание сам, – я потянулась к ее руке. Она отдернула ладонь так быстро, что ее ногти оцарапали мою кожу. Я заставила себя не вздрогнуть. – Он пригласил тебя на свидание в тот первый раз…
– Я не говорю о первом разе. Я говорю о сегодняшнем дне.
– Давай успокоимся и поговорим об этом за чашкой горячего какао.
– Нам не по пять, Шарлотта. Наших родителей нет в живых, чтобы решать наши споры. Они мертвы, если ты забыла, – вау. Сегодня она намеревалась причинить мне боль. Больше, чем обычно. Выпив, Лия превращалась в человека, которого я не узнавала и, честно говоря, не хотела узнавать. – Нам больше не нужны шоколад и объятия, чтобы справиться с нашими проблемами, – ее голос стал жестким, хлестким. Он снимал с меня шкуру, оставляя окровавленные лоскуты. – Ты просила Джону пригласить меня на свидание или нет? Я слышала, как ты разговаривала с ним в холле, так что даже не думай лгать.
Я бросилась перед ней на колени, не в силах больше сдерживаться.
– Да, Лия. Просила. Я хочу, чтобы моя сестра была счастлива. Чтобы нашла любовь. Чтобы двигалась дальше, отцепилась от гребаного Фила. Разве это преступление?!
– Ты хочешь знать, что я почувствовала после того, как он повел меня посмотреть на Берлинскую стену, привел в ресторан и попросил стать его девушкой? Как будто… будто я не… – она показала на свое лицо, скривив губы в отвращении. – Как будто я особенная. Как будто я красивая. Поверить не могу, что была настолько глупа и даже подумывала сказать «да».
– Он отвел тебя посмотреть на Берлинскую стену? – мое сердце пустилось в пляс. Я просто хотела, чтобы Лия жила. По-настоящему жила.
Она уставилась на что-то у меня за спиной. Может быть, смотрела в никуда.
– Он привел меня к фрагменту Берлинской стены в Саду скульптур Организации Объединенных Наций и поставил в центр перед фреской.
Я знала, где это. Мужчина и женщина, обнимающиеся через стену. Я нутром чуяла, почему Джона привел ее туда.
– Он хотел, чтобы ты увидела, какой может быть трагедия – прекрасной и прославленной.
– Боль и шрамы – это броня, которую носит красота. Вот что он сказал, – она усмехнулась. – Что за чушь собачья.
– Он прав. И, очевидно, много думал о сегодняшнем дне. Ты должна дать ему шанс.
– Ты отняла у меня право выбора. Побежав к Джоне и попросив его пожалеть меня, вытащив на свидание, ты лишила меня возможности встречаться с ним самостоятельно.
– Он и так хотел с тобой встречаться.
– Да? Что ж, я уже пожертвовала своим лицом ради тебя. От своей свободы отказываться я не стану. – Она ворвалась в свою комнату и остановилась на пороге, добавив: – Я не твоя подруга, Шарлотта. Я не выбирала, чтобы ты была в моей жизни. По крайней мере, позволь мне выбрать других людей в моей жизни.
Чертовски больно. Ее слова задели. Но Лия права. Мы не друзья. Мы сестры. Соединенные ударом судьбы. Несчастьем. Вот красная нить, связывающая меня с ней. Мы не выбирали одну и ту же кровь, точно так же, как я не просила ее бежать сквозь огонь, чтобы спасти меня, а она не просила, чтобы ее поставили перед выбором. Иногда слова сестры задевали так сильно, что мне хотелось уйти от нее. Навсегда. И тогда я вспоминала, почему она меня ненавидит.
Лия захлопнула за собой дверь, зная, что я не последую за ней. Я никогда не была в комнате Лии после Ночи. Не после того, как мы переехали в Бронкс. Не тогда, когда мы переехали. После пожара я взяла за правило никогда больше не вторгаться в личное пространство Лии.
Ну, не в этот раз.
Моя рука нащупала дверную ручку. Я повернула ее, сердце стучало в груди, как отбойный молоток. Я могла бы умереть от сердечного приступа. Но сделала шаг внутрь. Меня встретила полнейшая тишина. Думаю, мы обе были потрясены и молчали. Я даже забыла, что хотела сказать.
– Ты в моей комнате, – прошептала Лия.
Я закрыла глаза, вдыхая знакомый аромат масла цитронеллы и белья. Здесь пахло так же, как в ее комнате девять лет назад. Другое место. Один и тот же человек. Она еще здесь. За нее стоит бороться.
– Я люблю тебя, Лия, – я уставилась на нее. Лия присела на край кровати, как будто желая сократить свое существование настолько, насколько это возможно для человека. – И, поскольку я люблю тебя, ты можешь говорить все гадости, какие захочешь, и я всегда буду рядом. Всегда.
Похожи ли наши отношения на отношения между Тейтом и Келланом? Благие намерения и плохая реализация. Трагедия и разбитое сердце. Любовь и ненависть. Слеза скатилась по моей щеке. Я позволила ей упасть на ковер, а потом стерла след от нее.
– Убирайся из моей жизни, Шарлотта, – но в словах не было пылкости. Она просто устала. Чертовски сильно устала от всего этого.
Я вздохнула и повернулась к выходу, но вдруг кое-что заметила. Грандиозные петли и плотные линии. Знакомый почерк Келлана. Надпись чернилами на конверте, засунутом между книжной полкой и руководством по красоте, как скрыть шрамы. Я нырнула вперед. Схватила письмо. Прикусила язык при виде уцелевшей части Келлана, глотая горькую кровь.
– Где ты это взяла?
Лия заерзала на кровати, чуть не упав.
– Оно старое.
– Лия, где, черт возьми, ты это взяла?
– Какой-то парень приносил давным-давно. В День святого Валентина, в твой выпускной год, – она повела плечом. – Он хотел, чтобы я отдала его тебе. Я подумала, что это просто поздравительная открытка.
Я подошла к кровати, тряхнула сестру за плечи.
– Расскажи точно, что произошло.
– Что в этом особенного? – она отстранилась от меня и отползла назад, увеличивая дистанцию. – Это просто письмо от старшеклассника.
– От Келлана.
– Что?
– Парень, который дал тебе письмо. Его звали Келлан, и он покончил с собой. Той ночью.
Я никогда ей этого не рассказывала. Не хотела, чтобы она чувствовала, будто я угрожаю ее праву на трагедию. Это была моя вина, но это была и ее вина за то, что она заставила меня поверить, что я сожалею. Что, спасая меня, она разрушила себе жизнь. Что я не могу поговорить с ней о трудностях, с которыми столкнулась, из страха затмить ее.
Келлан не просто покончил с собой после того, как принес письмо Лии. Возможно, это было последнее, что он сделал перед тем, как покончить с собой. Я скрывала это от нее. Ей ни к чему было знать боль от попытки спасти кого-то, окончившейся неудачей. Это было достаточно болезненно, даже если добьешься успеха. Я видела это каждый раз, когда она смотрела на меня.
Слова Тейта, сказанные в тот день, когда я призналась в своей Большой Тайне, эхом отдавались в моей голове. Он был прав. Впервые я признала тот факт, что существовала возможность и похуже, чем то, что Лия спасла меня.
– Шарлотта… – ее голос был мягким. Как будто она думала, что разобьет меня вдребезги, если поднимет голос еще чуточку выше. Думаю, она испугалась, заметив что-то в моем взгляде, потому что в кои-то веки повела себя так, будто ей было что терять между нами. Она медленно встала, как будто загоняла в угол животное. – Шарлотта, – повторила она.
Я не ответила. Я развернулась и пошла прочь. Эта красная нить судьбы, соединяющая нас, распуталась, освободив меня.
Но почему-то я только сильнее почувствовала себя в ловушке.
Глава сорок четвертая
Если я упаду, буду ли сожалеть об этом?
Эта мысль занимала драгоценное пространство у меня в голове. Я оказалась на крыше впервые после смерти Келлана, зависнув над выступом и размышляя о том, как одиноко падать, когда некому тебя подхватить.
Как он, должно быть, был напуган.
Письмо было надежно спрятано в кармане моей толстовки. Я открыла его по дороге сюда на такси, прочитала первую строчку и сунула обратно в конверт.
Слишком напуганная тем, что там найду.
Что было само собой разумеющимся, учитывая, что мы говорили о Келлане (парень мастерски управлял мной, нажимая на нужные кнопки), и первое предложение состояло из угрозы.
Сент-Пол все еще не отгородил доступ на крышу, кроме этой нелепой ржавой цепи и таблички «НЕ входить», расположенной над противоречивым набором экстренных инструкций по подъему на крышу в случае наводнения.
Честно говоря, тот, кто содержал это место, сделал все возможное, чтобы черепица на крыше была как можно более негостеприимной. Все здесь осталось по-прежнему и при этом стало иным. Тревожное и холодное пространство, но полное теплых воспоминаний.