Птичий помет, вороньи перья, окурки и отдаленные отголоски выпитого пива и разговоров о книгах – и это только то, что я смогла увидеть.
На улице было темно. Я босиком отошла на несколько шагов назад, потому что выскочила из квартиры без обуви. Пальцы на ногах поджались от холода.
– Сделай это, Шарлотта. Открой его. Перестань быть такой трусихой.
Я втянула воздух и включила подсветку на телефоне, уставившись на конверт. На нем была восковая печать с буквой «А» в круге. Расколола ее пополам. Я не удержалась в такси. Но печать – доказательство того, что Лия не читала письмо.
Может, она решила, что это открытка на день рождения.
Я открыла конверт.
Два ключа упали мне на колени. Тяжелые и винтажные. Выкованные вручную. Я сунула их в карман, чтобы изучить позже.
Затем развернула письмо Келлана, разглаживая края, которые с годами загнулись.
Я читала.
Я плакала.
Я была разрушена.
Глава сорок пятая
Мой милый яд, позволь предварить это словами: если ты заплачешь, я отрекусь от тебя из самого ада. Не то чтобы я верил в ад. И не то чтобы я особенно верил, что ты будешь плакать. Просто подстраховываюсь.
Была не была.
Да будет тебе известно: это не предсмертное письмо. Это письмо, которое я напишу последним. Говорю тебе это сейчас, чтобы ты не винила себя в случившемся. На самом деле, ты – единственная причина, благодаря которой я продержался эти четыре года.
Не буду вдаваться в подробности, почему я так поступил. Мы оба знаем, почему я покончил с собой. Это решение зрело во мне давно, и, хотя я знаю, что ты делала это из благих побуждений, мы с тобой сделаны из разного теста. Черная слизь. Знаю, тебе хотелось бы думать, что мы похожи, но, поверь, под твоей внешностью скрывается что-то крепкое. А я внутри истекаю кровью. Я пустой и пропащий. Я ходячий труп, и мое существование отвратительно.
Помню, как ты сказала, что уже в полете я могу пожалеть о своем решении, но позволь я скажу тебе, милая: я весь год ходил по острию и чувствую сожаление только тогда, когда вытаскиваю лезвие из кожи.
Я готов.
Теперь, когда я все прояснил, хочу попросить тебя об одолжении. И пока ты не возразила, помни: мои похороны, мои правила.
Я кое-что оставил для тебя. Вообще-то я оставил для тебя несколько вещей. Они у меня в комнате, в двух ящиках стола у этого придурка. Тейта. Ключи в этом конверте. Первая – это рукопись, которую я написал (во всяком случае, официально). Поскольку Тейт считает, что «Достоевский» – любимая марка папиного ликера и придурок мирового класса, а папе нельзя доверить гребаную папиросную бумагу, я оставляю ее тебе.
Я не смог закончить книгу, Дикс. Как бы я ни старался, мне всегда казалось, что я едва успею дописать половину. Пока не понял, что ты была недостающей частью.
Я правильно понял часть про смерть. Отчаяние. Темнота. Безрадостность существования. Теперь мне нужно, чтобы ты придала оттенкам цвета и, если конечный продукт не будет отстойным, выпустила его на волю. Может, это станет следующими «Совершенствами». Не знаю.
Я передаю эстафету тебе. Это факел, о котором ты никогда не просила, но я знаю, что раньше ты никогда не уклонялась от вызова, и будь ты проклята, если упустишь этот шанс.
Я призываю тебя закончить книгу, Яд.
Я предлагаю тебе заглянуть в себя.
Эта книга – последний мой пенни тебе.
Твой пенни я сохранил.
Сохранишь ли ты мой?
Твой Келлан
Глава сорок шестая
Из моего горла вырвался скорбный крик.
Я споткнулась. Ровно на том же месте, где однажды Келлан спас меня от падения навстречу смерти. Я протянула в последнюю секунду пальцы, хватаясь за все, за что можно было бы ухватиться, и коснулась дымохода. Я вцепилась в его пасть мертвой хваткой, не обращая внимания, что от усилий мои ногти немного приподнялись.
Мурашки побежали по моим рукам. Я вздрогнула, но не от холода. Если бы я не села, то непременно упала бы. Отчасти мне этого хотелось. Я была не против падения, если это поможет почувствовать, что чувствовал Келлан перед смертью.
Вместо этого я рухнула на черепицу и схватилась за ногу. Я прижала коленки к груди и обхватила их руками, чтобы унять дрожь, но она не прекращалась.
Я выкрикнула его имя. Снова и снова.
– Келлан! Келлан! Келлан!
Это превратилось в песнопение, переходящее в шепот. У меня заболело горло.
Я редко задумывалась о существовании загробной жизни, но сегодня мне стало интересно, существует ли она вообще. И если это так, был ли Келлан там, видел ли он, как по моим щекам текут слезы, разочаровался ли во мне? Неужели он уже отрекся от меня?
– Ты ошибаешься, Келлан, – я заставила слезы утихнуть, сложила письмо вчетверо и засунула его в конверт, аккуратно убрав карточную бумагу в карман толстовки.
– Не знаю, почему ты это сделал. У тебя была я. У тебя был Гарвард. И, даже если ты об этом не думал, у тебя был Тейт. Черт… – я вытерла лицо тыльной стороной ладони. – Думаю, что странным, долбанутым образом у тебя даже был Терри.
Я уставилась на небо. Даже если он думал, что попал в ад, я так не считала. Я верила, что существует особое место для людей, которые мучились на Земле и чувствовали, что единственный выход – покончить со всем этим.
Место, где они смогли испытать все, что упустили в этом самолете.
Любовь. Счастье. Облегчение.
– Ты настоящий засранец. Ты знаешь это, Келлан?
Поднялся ветер. Я оперлась рукой о дымоход, чтобы не упасть.
– Думаю, знаешь.
Я рассмеялась, не зная, что причиняло боль сильнее – его присутствие в его отсутствии или когда он полностью исчезал.
– Поверить не могу, что мне было так страшно подниматься на крышу. Счастливые воспоминания все еще здесь. Я чувствую их.
Если бы я закрыла глаза и очистила свой разум от последних четырех лет, то могла бы снова увидеть нас здесь, украдкой переглядывающихся и смеющихся над какой-нибудь сказанной нами глупостью.
– Меня интересовало кое-что… – Я прислонилась к колонне, наслаждаясь ветром. Опьяненная болью, я почти смогла убедить себя, что это был Келлан. – Зачем ты вообще подавал заявление в Гарвард, если не собирался туда поступать?
Ветер стих.
Я ждала ответа, но его не последовало.
Через некоторое время ветер перестал хлестать меня по щекам. Я осознала уровень своего одиночества. Мне не с кем было поговорить о смерти Келлана. Не на кого наорать. Выплеснуть ярость. У меня даже не хватило смелости навестить Тейта и излить свой гнев на него, его отца, Ханну. Была просто… я. Вот в чем фишка одиночества. Как только оно вошло в вашу жизнь, то уже не уходило.
– Одиночество – это прелюдия, не так ли? Вкус грядущих дней.
У меня еще есть сестра. У меня еще есть будущее. И я живу в самом густонаселенном городе страны. Если я не могу найти друга из девяти миллионов человек, живущих в Нью-Йорке, то некого винить, кроме себя.
Дело не в том, что ты не можешь. Ты этого не хочешь. Никто не сможет с ним сравниться.
– Если бы она отдала письмо вовремя, если бы не попросила те гребаные сигареты той ночью, ты бы еще был жив?
Никакого ответа.
– Как я могу простить Лию?
И снова никакого ответа.
Но я уже сама пришла к заключению. Сердце наконец-то было согласно с разумом. Прощения не будет. У нас нет будущего. Нет противостояния.
Говорить не о чем.
Последняя трещина в зеркале нанесена.
Мы не смогли это исправить.
Нам был нанесен непоправимый ущерб.
Намерение не имело значения.
Этого просто не произошло.
Все, на чем я могла сосредоточиться, – это результат. Келлан умер, и я могла предотвратить его смерть. Неудивительно, что в тот день Лия вбежала в горящий дом. Потому что альтернатива, подобная моей, казалась дерьмовой. Казалась провалом. Той, о которой я вынуждена помнить каждый божий день, пока дышала, в то время как он не мог.
Я уставилась на письмо, как будто это был мой спасательный круг для Келлана.
– На этот раз я тебя не подведу.
Мне нечего сказать Лии.
Но мне было что рассказать Тейту.
Для начала о рукописи.
Глава сорок седьмая
Терренс Маркетти не переставал изобретать новые способы вызывать у меня ненависть. В три часа ночи я проснулся от безостановочного звонка в дверь. Как поступил бы ребенок.
Или Терри. И, наверное, в седьмой раз за этот месяц он забыл ключи и поднял шум посреди ночи.
Черт возьми.
В кои-то веки я хотел бы знать, на что похожа нормальная семейная жизнь. Вместо этого я уткнулся лицом в подушку, надеясь поспать еще несколько минут.
Настолько мне не повезло.
Терри перестал бить в звонок и начал колотить кулаком в дверь.
Какого хрена?
Я бросился вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, несмотря на туман перед глазами. Если я окажусь в больнице со сломанной шеей, Терри найдет способ подать на меня в суд.
Сжав дверную ручку так, что побелели костяшки, я дернул ее, втягивая холодный воздух.
– Новое правило: если ты забыл ключ, не приходи домой…
Я уставился на проклятие моего существования. Она была одета в то же, в чем я видел ее в больнице. Непримечательный костюм с юбкой, доходившей ей до икр и скрывавшей ее формы в избытке дешевого хлопка. Огромная толстовка с капюшоном прикрывала ее торс.
Только на этот раз она была босиком. С красными глазами и вцепившаяся в предплечья, пытаясь держать себя в руках. Она стучала зубами и выглядела так, словно ей не помешали бы горячая ванна, щетка и успокоительное.
– Чарли?
Для тебя – мисс Шарлотта Ричардс, придурок.
– Я пришла поговорить насчет рукописи Келлана, – решительно заявила она. С ее пальцев капала кровь, пачкая толстовку.