Я провел костяшками пальцев по горлу, чувствуя, что у меня там что-то застряло.
– Так, значит, это просто последнее письмо, которое он написал?
– Да, – она рассмеялась. Угрюмо, как смеются люди, когда на самом деле не видят ничего смешного. – На самом деле почти дословно он так и говорит в письме.
Говорит.
Я никогда не понимал, почему люди говорят о написанном слове в настоящем времени, как будто это еще происходит. Автор может быть мертвым, а читатели все равно скажут: «Рэй Брэдбери пишет о цензуре. Харпер Ли борется с расизмом. Ф. Скотт Фицджеральд возвращает нас в эпоху джаза. Келлан Маркетти был одновременно и убийцей самого себя, и увековечивателем».
Я сказал это вслух, и Чарли рассмеялась.
На этот раз по-настоящему.
– У него был талант добиваться желаемого, – прошептала она, как будто посвящала меня в секрет.
– За исключением тех случаев, когда я ему мешал.
– Что ты делаешь, Тейт?
– Разговариваю с тобой.
– Я имела в виду, что с твоими чувствами? – ее голос стал громче. Я представил, как она морщит нос, как это бывало всякий раз, когда мы спорили. – Я пришла к тебе домой не для того, чтобы снова заставить тебя развалиться на части.
– Во-первых, я никогда не был цельным, Чарли.
– Может и нет но ты научился жить с горем, – она сделала паузу. – Я не хотела тебя расстраивать.
Мне нечего было на это сказать, поэтому я не ответил. Мы подходили уже к двадцатой минуте, а я до сих пор чувствовал себя жвачкой под ботинком. Чарли принадлежала Келу. Я даже это не мог оставить незапятнанным.
– После смерти Келлана я встретилась с директором Сент-Пола, – призналась она.
– Да?
В то время она была совсем ребенком. Но что-то подсказывало мне, что Чарли сделала много взрослых поступков для людей, которых она любила.
– Да.
– Что ты сказала?
– Я обвинила ее в том, что она не защитила Келлана лучше. Над ним регулярно издевались. Я имею в виду, физически, Тейт.
Я покачал головой, пытаясь вспомнить, видел ли когда-нибудь синяки на Келе.
– Настолько плохо?
– Плохо. Отвратительно, – она дала мне время переварить ее слова. – Учителя знали. Вся школа знала. Но эти дети платят огромную ежегодную плату. Их родители занимают влиятельные посты в городе. Даже в стране. Никто не хотел тыкать эту взрывоопасную ситуацию десятифутовым шестом. Шумиха, которую бы подняла стипендиатка с мертвыми родителями и сломленной сестрой, не сработала бы.
Последняя фраза прозвучала так, словно предназначалась ей. Как будто она пыталась убедить себя в том, что пыталась. Это напомнило мне, как много я мог бы сделать.
– Директор ничего не сделала, – в ее голосе появились жесткие нотки. – Келлан ничего не сделал. Однажды я пыталась поговорить с ним во время обеда. Все прошло не очень хорошо. Поэтому я оставила письмо в кабинете директора Брукс. Келлан узнал и разозлился на меня за то, что я его заложила. В конце концов, ничего не произошло. Издевательства не прекращались. Какое-то время я искала, кого обвинить, и директор была самой легкой мишенью.
– Что она сказала, когда ты пришла к ней?
– Она попросила меня не распространять слухи. Думаю, прикрывала свою задницу.
– Определенно прикрывала свою задницу. На похоронах Кела она сказала, что понятия не имела, что происходит. Как будто я поверил ей, а незнание освобождало ее от ответственности за то, что происходило у нее в школе.
Чарли промычала в знак согласия. Возможно, я впервые позволил себе выплеснуть злость из-за случившегося с Келланом на того, кто чувствовал то же самое.
– Еще она отправила меня к школьному психологу после того, как я предъявила ей претензии.
– Что сделал психолог?
– Он дал мне брошюру о горе. Точно такую же он подарил мне после смерти моих родителей, но вряд ли это помнил. Я перечитала ее еще раз. Он посоветовал мне найти того, кто заставит меня почувствовать себя лучше, – она фыркнула, еще больше заводясь. – Какой идиотизм. Как будто чувак, который написал брошюру, никогда никого не терял. Это горе! Единственный человек, который может заставить тебя чувствовать себя лучше, мертв. Вот почему это так чертовски больно.
Чарли замолчала.
Я ничего не сказал. Не хотел, чтобы она замолкала. На самом деле, я цеплялся за ее слова, жаждая всего, что она могла бы рассказать мне о моем брате. Мне казалось, что я впервые знакомлюсь с Келом через Чарли.
– После этого я обратилась к книгам, – сказала она на сороковой минуте нашего разговора. И ни минутой позже. Как если бы Чарли смотрела на таймер, отсчитывающий время.
Я задавался вопросом, решила ли она заранее, как долго позволит продолжаться этому разговору. В конце концов, это было опасно.
Я хотел ее.
Она в каком-то долбаном смысле тоже хотела меня.
Мы скорбели о Келлане и в то же время предавали его.
– Конечно, я всегда любила книги, – продолжила она. – Благодаря им мы с Келланом и сблизились. Мы любили одни и те же книги. Мы делились рекомендациями. Он присылал мне несколько написанных им историй, и я умоляла о большем. Некоторым людям не нужны напоминания о человеке, по которому они скорбят, но я жажду их. Я вижу Келлана в каждом слове, которое читаю, и это помогает мне двигаться дальше. Хотела бы я найти для тебя то же самое, Тейт. То, что заставило бы тебя двигаться дальше.
– Ты должна меня ненавидеть.
– Я не ненавижу тебя, – я услышал, как она встала и схватила вещи. – Ты меня возмущаешь. Есть разница.
– Не очень большая.
Внезапный шум донесся с ее конца. Машины сигналили. Люди суетились вокруг нее. Залаяла собака. Она была на улице. Где-то в людном месте. Чарли не стала со мной спорить, сменив тему:
– Ты же врач.
– Насколько мне известно, да.
Фоновый шум стих. Чарли что-то кому-то сказала, но это прозвучало приглушенно, как будто она прикрыла рукой микрофон.
Она вернулась к нашему разговору.
– Что такое побочный эффект?
– Ты больна?
– Не в том смысле, в каком ты думаешь.
– Ты имеешь в виду какой-то конкретный побочный эффект?
– Нет. Я имею в виду в контексте болезни, недуга или излечения. В общем смысле. Например, как бы ты использовал этот термин на работе.
– Это физическая или психическая особенность, указывающая на состояние болезни.
– Я думаю, это то, от чего мы страдаем. Побочные эффекты.
– Чего?
– Любви. Горе – это побочный эффект любви. Он длится до тех пор, пока длится любовь. Ты привыкаешь к боли, пока тебе не напоминают, что она есть. Вот как это работает. Тебе нужно отвлечься.
– Мне нужно лекарство.
– У лекарств тоже есть побочные эффекты, док. А некоторые состояния? Что ж… они неизлечимы.
А потом она повесила трубку.
У меня не было времени осмыслить ее слова, потому что раздался звонок в дверь. Я спустился по лестнице, моля Бога, чтобы это был не Терри, иначе не знаю, что сделаю.
Телефон зазвонил снова, за ним последовал грубый стук. Я распахнул дверь, увидев выразительные глаза Чарли.
– Я сделаю то, что тебе не понравится, – предупредила она, проходя мимо.
– Тогда не делай этого.
– Ты сказал, что тебе нужно лекарство. Я предложу тебе кое-что получше, – на секунду я подумал, что она меня поцелует. Вместо этого Чарли вытащила из сумки рукопись, подняла ее над головой и заявила:
– У меня есть отвлечение.
– Я не буду это читать.
Она кивнула, как будто ожидала этого.
– Я полагала, что ты этого не делал и не будешь, – это только усилило мое любопытство. – Я займу твое место.
– Черта с два.
– Я это сделаю, – повторила Чарли, и у меня возникло болезненное предчувствие, что все закончится как в прошлый раз – она добьется своего. Черта, которую она разделяла с Келом. – Мне нужно быть здесь, чтобы закончить «Милый Яд».
Я снова открыл дверь, указывая в пустоту.
– Считай, что я вежливо отказываюсь с учетом того, что мы убрали комнату Келлана, и там ты не найдешь ничего такого, чего не смогла бы найти в другом месте.
– Дом оставался пустым большую часть дней, моя комната была идеально расположена, чтобы выдерживать натиск зимнего ветра. Я позволяю мыслям о ней растопить пробирающий до костей холод. О том, чтобы смеяться вместе с ней. О том, чтобы поцеловать ее. О том, что я хотел с ней сделать, но никогда не сделаю. И даже когда мой брат ушел, а отец спрятался от меня, как беглец, пустота исчезла. Яд была здесь.
Когда Чарли закончила, она тяжело дышала, уставившись на меня дикими глазами, а ее грудь вздымалась и опадала с каждым вдохом.
– Это отрывок из «Милого Яда», – объяснила она. – И если я хочу продолжить книгу Келлана, мне нужно испытать то же, что и он. Я не могу сделать этого, не побывав на его месте. Нет смысла отдавать мне эту рукопись, если ты не собираешься помочь мне закончить ее, как он этого хотел. И интуиция подсказывает мне, что на самом деле ты не хочешь получать эту книгу обратно.
– Хорошо, – выпалил я, ненавидя ее за то, что она была права.
У меня не было выбора.
Это было последнее желание Кела.
Даже в могиле ему удалось вырвать мою жизнь с корнем. Создать хаос на его пути.
Чарли повернулась ко мне спиной, взбежав по лестнице и не ожидая дальнейших приглашений.
Я утвердился сразу в трех моментах.
Чарли была Ядом.
Келлан Маркетти был до умопомрачения, до безумия, до бешенства влюблен в Шарлотту Ричардс.
Он не единственный, кто питал слабость к этой странной, эксцентричной красавице.
Глава пятьдесят третья
Я вспомнил ночь, когда умер Келлан, как по заказу:
8:15 вечера. Ухожу с работы пораньше, чтобы встретиться с Келом в закусочной. Странно, что он захотел поужинать со мной, тем более на публике, но я взволнован. Полный надежды, даже такой оптимистичный идиот, каким я и являюсь. В то утро я сказал ему, что отпрошусь с работы и отвезу его к Терри, оставив без присмотра (что потребует от меня убедить бесполезного ублюдка действительно встретиться с его сыном, но будем преодолевать одно препятствие за раз). После этого Кел казался… другим. По-хорошему другим, думаю, потому что, как уже упоминалось, он пригласил меня на ужин сегодня вечером.