бросив сердитую фразу на шведском языке. Оказалось, что именно в этом поселке жили шведы, а финский язык считался чуждым, говорившие же на нем рассматривались как недружественные пришельцы. Так Милюков еще раз убедился в необходимости осторожного отношения к национальным проблемам, учета национальных чувств и даже предрассудков не только в политике, но и в быту.
Летнее спокойствие было прервано приездом в Ловису группы петербургских знакомых, среди которых были наследник богатой дворянской семьи Дмитрий Евгеньевич Жуковский, довольно известный биолог и общественный деятель и филантроп, поддерживавший многих представителей либеральной интеллигенции, и Михаил Ильич Петрункевич (брат уже упоминавшегося И. И. Петрункевича), предприниматель, врач и земский деятель, также стяжавший известность призывами к прогрессивным преобразованиям. Судя по воспоминаниям Милюкова, гости сообщили ему важную новость: в Швейцарии состоялся съезд эмигрантов либерального направления, которые провозгласили создание Союза освобождения и решили начать издание журнала «Освобождение». На самом деле учредительный съезд Союза освобождения произошел двумя годами позже. Можно предположить, что приехавшая к Милюкову группа проинформировала его не о свершившемся факте, а лишь о намечаемых планах и предложила ему важную роль — стать редактором журнала новой организации. На это предложение он ответил отказом, так как оно было связано с неизбежной новой эмиграцией, и предложил вместо себя кандидатуру Петра Бернгардовича Струве, который, как он знал, предполагал отправиться за рубеж.
Струве был уже довольно известным политиком. В прошлом легальный марксист, в 1900 году участвовавший в создании газеты «Искра», в это время он стал критиковать положения марксистской теории и начал эволюцию в сторону либерализма. Д. Е. Жуковский предложил ему небольшую сумму для издания за границей журнала, который пропагандировал бы создание в России конституционного правительства, и с разрешения властей Струве выехал в Германию — официально «для научных целей».
Между тем к концу лета 1901 года для Милюкова с семьей была найдена квартира формально за городской чертой Петербурга, фактически же в пределах всё более разраставшейся столицы империи — в дачном поселке у пригородной станции Удельная (ныне там находится станция метро с тем же названием). Сюда Милюковы и переселились в начале осени. С городом можно было поддерживать связь через соседей и приезжавших друзей и знакомых.
Достопримечательностью Удельной был дом для умалишенных, которым заведовал врач Александр Викторович Тимофеев, водивший знакомство с Иваном Петровичем Павловым. Именно у Тимофеева Милюков познакомился с великим физиологом, оказавшимся простым и общительным человеком — он с удовольствием играл с Павлом Николаевичем в городки.
Как видим, везде и при всех обстоятельствах Милюков обнаруживал близких ему по духу людей, интеллигентов высокой пробы, с которыми легко находил общий язык.
Именно в это время Павел Николаевич сблизился с историком и писателем В. А. Мякотиным (впоследствии основателем Партии народных социалистов), высланным полицией в соседний Сестрорецк. В гостях у Мякотина Павел Николаевич познакомился с Иосифом Владимировичем Гессеном, который после основания партии кадетов окажется в числе его ближайших соратников. Именно Гессен представил читателям облик Милюкова начала века: невысокого и стройного, со слегка вьющимися русыми волосами, с изящными жестами. Одевался он элегантно, носил пенсне, что тогда было еще редкостью. Гессен обратил внимание, что Милюков не участвовал в пьянках, обыкновенных для народнических кругов{251}.
Убедившись, что за ним вроде бы не ведется наблюдение, Милюков осмелел и в нарушение предписанного режима стал ездить в Петербург — от Удельной до Финляндского вокзала поезд шел всего 18 минут почти без остановок. Он обычно посещал Литературный фонд и редакцию «Русского богатства». В правлении фонда речь в основном шла о политике, живо обсуждалась активизация сил на левом фланге, особенно в кругу зарубежных марксистов: те начали издание газеты «Искра» и на ее страницах развернули кампанию за созыв II съезда Социал-демократической партии, призванного фактически стать учредительным — на нем намечалось принять программу и устав. В редакции «Русского богатства» Милюков участвовал в обсуждении статей и планировании нового материала, вычитывал гранки своих публикаций.
Иногда он заходил к знакомым и коллегам — то по каким-то срочным издательским делам, то просто желая обменяться мнениями о последних событиях.
Однажды, заглянув к редактору журнала «Мир Божий» филологу Федору Дмитриевичу Батюшкову, Павел познакомился с двумя американцами, которые, помимо прочего, хотели найти преподавателя русистики для Чикагского университета. Одним из новых знакомых был Чарлз Крейн — собственник больших пакетов акций различных промышленных и транспортных предприятий, один из хозяев знаменитой фирмы «Вестингауз». Распоряжался своими доходами Крейн своеобразно — он считал своей миссией ознакомление американцев со старыми культурами, к которым причислял и славянские, а особое предпочтение среди славянских государств отдавал России. Именно он профинансировал создание в Чикагском университете кафедры славистики, на которой первый курс лекций в 1902 году прочитал известный деятель чешского национально-освободительного движения Томаш Масарик, автор ряда работ по истории славянства и социологии, высоко ценимых гуманитарным научным сообществом. В связи с возвращением Масарика в Европу Милюкову предложили заменить его в Чикагском университете{252}. А. В. Макушин и П. А. Трибунский предполагают (впрочем, не мотивируя), что Милюкова рекомендовал М. М. Ковалевский{253}.
Скорее сыграло роль выдвижение Милюкова в начале 1902 года в члены Императорской академии наук по разделу изящной словесности{254} (историю в те времена относили не к наукам, а к искусствам). В академию он не прошел, но сам факт выдвижения показателен. Зато 26 июня того же года Павел Николаевич был избран членом-корреспондентом Болгарского книжного общества (будущей Академии наук) по историко-филологическому отделению, с чем его сердечно поздравило руководство Книжного общества{255}.
Столь же лестным было приглашение в Чикаго. Павел Николаевич не скрывал, что весьма обрадовался этому предложению — оно свидетельствовало, что и за океаном уже знают и ценят его исторические труды и одобряют его общественную деятельность. Были, правда, две существенные трудности. Павел слабо владел английским языком, но, обладая великолепной памятью, усидчивостью и способностью легко овладевать иностранной лексикой, полагал, что эта трудность будет им преодолена сравнительно быстро. Вторая трудность была более серьезная: Милюков, хотя и жил фактически свободно под Питером, оставался под следствием и ожидал то ли суда, то ли административного приговора (таковые выносились в отношении лиц, по поводу преступных деяний которых не было достаточных доказательств).
На следующих встречах Милюков договорился с Крейном, что приедет в Чикаго летом 1903 года и начнет преподавать на курсах для школьных учителей. Крейн был уверен, что сможет добиться разрешения правительства на поездку Павла Николаевича в Америку. Можно предположить, что американский миллионер, уже знакомый с коррупцией русского чиновничества, заранее предусмотрел сумму для взятки, которая должна была способствовать положительному решению вопроса.
Верный своей привычке сразу брать быка за рога, Милюков немедленно приступил к основательному овладению английским языком. Он нашел некую английскую преподавательницу, которая поняла, что ему было необходимо (она не стала задавать уроки по грамматике, а ежедневно разговаривала с ним на своем родном языке). Через несколько уроков учительница стала работать вместе с ним над будущим курсом, помогая органично перейти от навыков русской речи к особенностям английской (правда, именно в британском, а не американском варианте). «Мне приходилось, — вспоминал Павел Николаевич, — переделывать каждую фразу моей вступительной главы по нескольку раз, и всё казалось, что ради ясности я жертвую точностью»{256}. Из этих слов следует, что с самого начала предполагалось издание в США его лекционного курса на английском языке — недаром речь шла именно о вступительной главе, а не о вступительной лекции.
Между тем весной 1902 года стал известен административный приговор. Хлопоты американца не увенчались успехом — Милюков получил полгода тюрьмы. По счастью, административная практика в Российской империи продолжала оставаться патриархальной — даже к такому оппозиционеру, каким уже проявил себя Павел Николаевич, допускалась известная степень доверия, которое полагалось оправдывать, ибо в противном случае человек, нарушивший данное слово, лишался уважения не только политических противников, но и единомышленников. Сам же Милюков видел в царизме и его администрации противника, с которым следовало вести борьбу, но не исключал и компромиссы.
Он начал хлопоты об отсрочке исполнения приговора, чтобы на летние месяцы выехать в Великобританию для совершенствования в английском языке. Отсрочка была предоставлена, и вместе со своей учительницей и ее приятельницей Павел Николаевич отправился на Туманный Альбион, что позволило развить языковые умения до уровня, необходимого для преподавательской работы. Теперь уже не могла повториться история, которую Милюков любил рассказывать знакомым: будучи в первый раз в Париже, он отправился на несколько дней в Лондон и в центре британской столицы задал полисмену вопрос на корявом английском языке, как пройти в нужном направлении, на что страж порядка вежливо ко