Милюков настаивал, с одной стороны, чтобы из программы не делалось никаких изъятий под давлением правительства, с другой — чтобы она не расширялась «влево», то есть оставалась либеральной, ни в коем случае не приобретала революционные черты.
Разработав эту программу, Павел Милюков превратился в одного из наиболее авторитетных теоретиков и практических руководителей формировавшейся либеральной партии, в основе которой лежало земское движение. Не доверяя почте, программный документ отправили в Швейцарию нарочными — представителями земских кругов.
Впрочем, практическое оформление зачатков партии происходило без личного участия Милюкова, который в 1903 году, как мы знаем, читал лекции в США. Он, однако, внимательно следил за всеми акциями друзей — либеральных земцев и связанной с ними интеллигенции, поддерживал с ними связь, высказывал мнение по конкретным вопросам и полностью одобрил их действия по созданию первой в России либеральной общественно-политической организации на основании разработанной им программы.
В учредительном съезде Союза освобождения в Швейцарии, в местечке Шаффгаузен, 20–22 июля 1903 года приняли участие 18 человек — деятели политики, культуры, науки, в том числе В. И. Вернадский, И. И. Петрункевич, П. Б. Струве, философы Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, С. Л. Франк, публицист и издатель Е. Д. Кускова, экономист С. И. Прокопович. Дебатировался главный вопрос — создавать партию или движение. Победила точка зрения Струве о необходимости организации широкого фронта сил, выступавших за политическую свободу. На совещании в Харькове в сентябре того же года был принят план создания провинциальных организаций Союза освобождения. Таким образом, был взят курс на образование общероссийской партии.
I съезд Союза освобождения состоялся в Петербурге 3–5 января 1904 года. Его делегаты выдавали себя за участников проходившего в то время Всероссийского съезда по техническому образованию, а свои встречи проводили под видом вечеринок на частных квартирах.
В основу утвержденной программы Союза освобождения легла программа журнала, разработанная Милюковым годом ранее. Лишь некоторые ее установки конкретизировались и видоизменялись. Если в тексте Павла Николаевича четко не формулировалось, за какую форму правления будет идти борьба, то теперь называлась конституционная монархия. Впервые шла речь об избирательной «четыреххвостке» — всеобщем, равном, прямом избирательном праве при тайном голосовании. Съезд провозгласил право народов России на самоопределение, хотя не разъяснял, включает ли оно государственное отделение. Тактика Союза определялась как осада самодержавия при помощи публичных массовых кампаний. Был избран руководящий орган — совет под председательством И. И. Петрункевича.
В конце месяца началась Русско-японская война. Из патриотических соображений Союз освобождения в первые месяцы своего официального существования не предпринял ни одной кампании против самодержавия. Его деятельность ограничивалась почти исключительно распространением журнала «Освобождение». Однако после поражений на фронте отношение общественности к войне и к правительству начало резко ухудшаться. А когда после гибели Плеве новым министром внутренних дел стал считавшийся более покладистым и гибким Петр Дмитриевич Святополк-Мирский, в начале сентября члены совета Союза обратились в бюро земских съездов с предложением собраться для выработки общей политики.
На II съезде Союза освобождения, состоявшемся в Петербурге 20–22 октября 1904 года, опять на частных квартирах, было решено выйти из подполья и заявить о своем существовании в собственной печати. Съезд постановил способствовать принятию конституционных резолюций на предстоящем земском съезде, организовать кампанию банкетов за введение свобод, народного представительства и конституции, начать формирование профсоюзов{275}.
С первых месяцев существования Союза освобождения в нем шли дискуссии, подчас довольно острые, между умеренными и более радикальными левыми деятелями. Журнал «Освобождение» предоставлял слово и тем и другим. В дискуссии принял участие Милюков. Его статья показывала, что он явно тяготел к левым, хотя декларировал свою принадлежность к центру. Милюков писал, что из поддерживающих Союз освобождения необходимо исключить тех, кто идеализирует самодержавие, а также «неисправимых славянофилов», и оставить убежденных конституционалистов. Иначе говоря, Милюков явно выступил сторонником преобразования Союза освобождения в политическую партию с обязательными для исполнения программными и организационными документами и кадрами, подчиняющимися партийной дисциплине. Он считал, что партия должна обратить внимание не только на политические, но и на социальные вопросы, в частности связанные с улучшением условий труда и самоорганизацией рабочих, с преодолением полуфеодальных пережитков на селе, включая передачу крестьянам «отрезков» — участков земли, которые были у них отняты в пользу помещиков после отмены крепостного права. Таким образом, Милюков, не находясь на авансцене событий, деятельно способствовал становлению Союза освобождения как общедемократической партии с широкой политической и социальной перспективой преобразования России.
Павел Николаевич энергично полемизировал в «Освобождении» с представителями правого крыла Союза, которые летом 1904 года в связи с военными поражениями стали выступать с предложениями полностью поддержать правительство в военных условиях. Он вновь и вновь настаивал на необходимости введения народного представительства, обладающего законодательной властью, избранного народом, а не делегируемого некими учреждениями.
Когда пост министра внутренних дел занял Святополк-Мирский и значительная часть земских деятелей и членов Союза освобождения стала возлагать надежды на новый правительственный курс, Милюков максимально использовал свой талант полемиста и публициста, чтобы разубедить либеральных единомышленников. Он предупреждал, что между самодержавием и подлинным конституционализмом нет промежуточной позиции: «Мы не можем уже давать в кредит, потому что мы сами лишимся кредита, если позволим себе это».
И в то же время сам он, как признавался позже, не оставлял надежды на то, что правительство будет проводить более взвешенную политику, попытается начать диалог с общественными силами. Он убеждал власти, что «надо искать такой укрепленной позиции, которую можно защищать не штыками и виселицей, а силой организованного общественного мнения», что различные общественные группы могут стоять рядом, а не друг против друга{276}.
Но в следующей статье Милюкова предрекалось «фиаско нового курса»{277}. Ее выходу предшествовало вроде бы внушавшее оптимизм событие — в Петербург возвратился бежавший от полицейских преследований председатель Союза освобождения И. И. Петрункевич, которого Святополк-Мирский официально освободил от обвинений. Более того, Петрункевич был принят председателем Комитета министров Сергеем Юльевичем Витте, пользовавшимся в либеральных кругах репутацией осторожного реформатора. Однако беседа с высоким сановником, по существу, разрушила тот мистический мост между царем и оппозицией, который пытались построить либералы. По словам Петрункевича, Витте заявил ему, что «государь относится к самодержавию как к догмату веры, как к своему долгу, которого ни в целом, ни в части он уступить кому бы то ни было не может», добавив, что русское общество не настолько сильно, чтобы вступить в борьбу с самодержавием, а крестьянство останется на стороне царя{278}.
Либералам становилось ясно, что наладить с правительством сотрудничество во имя конституционного преобразования России невозможно. В упомянутой статье, увидевшей свет 28 октября, Милюков, проконсультировавшись с единомышленниками, объявил от их имени, что оппозиция «возвращает себе полную свободу действий».
Действия земцев-конституционалистов ставили под сомнение их стремление к мирному и постепенному преобразованию страны.
В середине сентября несколько деятелей Союза освобождения, включая Милюкова, отправились в Париж для участия в конференции оппозиционных и революционных партий, проходившей с 30 сентября по 9 октября. Ее проведение не скрывалось от французских властей, но участники выступали под псевдонимами, опасаясь преследований на родине. Милюков значился в протоколах как Александров.
Однако эти уловки были легко раскрыты российскими тайными службами — достаточно было присутствия на конференции их тайного агента Азефа, который отлично знал Милюкова и других собравшихся{279}. В условиях назревавшей революции, а затем и во время бурных событий 1905 года это разоблачение не привело к репрессиям. Но позже глава правительства П. А. Столыпин припомнит Милюкову в Государственной думе, как он якшался с подрывными силами.
На конференции рассматривались политические и тактические вопросы, причем особое внимание было уделено признанию права польского и финского народов на самостоятельность (правда, в рамках федеративных отношений с Россией). Многократно выступавший Милюков в национальном вопросе проявил себя как наиболее умеренный деятель: призывал отказаться от требования предоставления Польше и Финляндии полной государственной самостоятельности ввиду нереальности его выполнения в ближайшей перспективе, а также настаивал, чтобы вместо конкретных формулировок по национальному вопросу использовались «определения, всеми приемлемые». Милюков явно уклонялся от каких-либо конкретных обязательств «националам» — на вопрос грузина А. Т. Габуния, на чьей стороне будут либералы, если угнетенные национальности России восстанут, ответил, что они также окажутся «в числе обиженных»