Павел Николаевич встречался с польскими и финскими деятелями, причем обратил внимание на сравнительную умеренность во взглядах поляка Романа Дмовского и авантюризм финна Конни Циллиакуса, организовавшего отправку в Петербург корабля с оружием для повстанцев (корабль был взорван экипажем, когда сел на мель в Финском заливе). Циллиакус был связан с японской разведкой. Правда, А. В. Макушин и П. А. Трибунский полагают, что Милюкову не было об этом известно{281}; это, однако, сомнительно, поскольку немецкая социалистка Роза Люксембург предупреждала о «японских деньгах» Циллиакуса и именно поэтому социал-демократы отказались от участия в парижской встрече{282}.
На конференции была выработана общая программа действий. Ее главным пунктом стала замена самодержавия свободным демократическим режимом. При этом, правда, форма государственного устройства будущего Российского государства не определялась, хотя либералы считали конституционную монархию более предпочтительной, чем республика, по крайней мере на ближайшее время. По общему согласию этот вопрос не конкретизировался, причем главную роль в принятии компромиссной формулы сыграл именно Милюков. Он предложил формулу: обсуждение общих идей и целей при сохранении всех пунктов программ и тактических приемов каждой партии. Участники конференции поручили Милюкову подготовить соответствующую резолюцию. В ней говорилось: «Ни одна из представленных на конференции партий ни на минуту не думает отказаться от каких бы то ни было пунктов своей программы или тактических условий борьбы, соответствующих потребностям, силам и положению тех общественных элементов, классов или национальностей, интересы которых она представляет»{283}.
Либералы не знали, что одновременно с конференцией проходил тайный съезд представителей социалистических партий, на котором выдвигались революционные лозунги свержения монархии и установления демократической республики с перспективой вести дело к социалистической революции, причем в арсенал политической борьбы включался индивидуальный и массовый террор. Но об этом было хорошо известно российским властям через своих осведомителей, в том числе Азефа. Оба мероприятия в агентурных донесениях смешивались, что давало властям основания для репрессий не только против революционеров, но и против либералов.
В любом случае парижская конференция свидетельствовала, что в условиях крайнего обострения внутриполитического положения в России к концу 1904 года П. Н. Милюков оказался в самом центре оппозиционного движения.
Вскоре после его возвращения из Парижа, в начале ноября, в Петербурге состоялся земский съезд. Не будучи земским деятелем, Павел Николаевич не имел формального права участвовать в съезде, но активно действовал в кулуарах и накануне, и во время заседаний, с удовлетворением отмечая, что программа съезда, написанная его университетским товарищем, внуком известного декабриста, историком и публицистом Вячеславом Евгеньевичем Якушкиным, в основном повторяла его собственную программную статью в первом номере журнала «Освобождение»: речь шла о равенстве перед законом, гарантиях независимого суда, отмене репрессий в административном порядке. Правда, требования коренной политической реформы были приняты съездом (при фактическом участии Милюкова) в несколько завуалированной форме: слово «конституция» не употреблялось, но выдвигалось требование созыва выборного учреждения, которое имело бы право принимать бюджет, контролировать его выполнение и вообще осуществлять контроль за законностью действий администрации.
Таким образом, Павел Николаевич стал активным общественным деятелем. Однако при всей вовлеченности в оппозиционную работу он не смог отказаться от соблазна совершить вторую поездку в Соединенные Штаты. Он признавался, что друзья отговаривали его от этого вояжа ввиду ускорения событий, которые неминуемо должны были воплотиться в нечто непредсказуемое, но судьбоносное. Упорно настаивал на отмене поездки И. В. Гессен, с которым Милюков особенно сблизился.
Выходец из одесской еврейской семьи, Гессен (он был шестью годами младше Милюкова) в молодости был связан с организациями революционных народников, был исключен из Новороссийского (Одесского) университета, но смог поступить на юридический факультет Петербургского университета. По окончании университета он не только занялся юридической практикой, но и включился в общественное движение, был избран в состав совета Союза освобождения. С 1904 года Гессен и Милюков были почти неразлучны в политической деятельности и в издании газет, журналов, агитационной литературы либерально-конституционного направления.
На уговоры Гессена Павел Николаевич ответил, что должен завершить работу над рукописью и принять участие в сдаче ее в печать в США. Он рассчитывал возвратиться в Россию ко времени крупных политических схваток.
На этот раз, не останавливаясь в Париже, Милюков сразу отправился в порт Шербур, откуда на английском пароходе отплыл в Бостон.
В ноябре — декабре 1904 года русский профессор прочитал небольшой цикл лекций в Институте Лоуэлла в Бостоне — ответвлении знаменитого Гарвардского университета, располагавшего великолепной библиотекой. Здесь Милюкова ожидал сюрприз — большой комплект русских эмигрантских газет 1890-х годов. Судя по надписям, эту коллекцию собрал и передал университетской библиотеке эмигрант Владимир Панин. Она послужила важным исходным материалом для анализа и значительно обогатила не только лекционный курс, в частности раздел, посвященный социалистическим течениям, но и книгу о России.
Именно на рабочем вопросе и на социалистических движениях Милюков сосредоточил внимание в курсе из восьми лекций, названном «Русский кризис». Он вспоминал, что изрядно мучил слушателей статистическими выкладками, показывавшими развитие стачечного движения, распространение нелегальной литературы, иллюстрировавшими репрессивную политику царизма{284}.
Лекционный курс отчетливо свидетельствовал, что Милюков всё дальше отходил от чистого академизма даже при работе со студентами и подготовке книги для американцев.
Жил Павел Николаевич в доме самого президента Гарвардского университета Эббота Лоуэлла в Белмонте, зеленом пригороде Бостона, тихом, уютном местечке, где впервые за долгие годы позволил себе немного расслабиться, совершая вечерние прогулки{285}.
Бостонские газеты сообщали о лекциях Милюкова как о важном общественном событии, призывали читателей регулярно посещать их, в результате чего аудитория к концу курса существенно возросла. На основании изучения прессы того времени американская исследовательница М. Киршке-Стокдейл пришла к выводу, что Милюков «создал себе [в США] подлинно национальную репутацию как надежный и перспективный интерпретатор современных событий в России»{286}.
Пробыв месяц в Бостоне, Павел Николаевич в начале 1905 года отправился в Чикаго. В тамошнем университете проходил дополнительный краткий зимний семестр для студентов, желавших ускорить завершение своего образования, и гость должен был в течение шести недель прочесть небольшой группе слушателей историко-этнографический курс, который назвал «Возрождение южных славян».
Почти сразу после приезда его познакомили с молодой француженкой Мари Пети, которая выразила готовность переводить его работы на французский язык. Он стал ухаживать за ней, надеясь на нечто большее и не встречая с ее стороны сопротивления. (Интересно, что упоминая в рукописи воспоминаний, что у него было несколько «романтических историй», Милюков назвал по имени только свою вторую жену и М. Пети{287}.) Отношения, однако, развиться не успели, так как события в России круто изменили планы Милюкова.
Русский профессор успел прочитать лишь несколько лекций, когда поступила ошеломляющая весть — в Петербурге 9 января (по новому стилю, принятому в США, 22 января) войсками и полицией расстреляно шествие рабочих к Зимнему дворцу, начались волнения.
Милюков, уже искушенный политик, понял, что в стране разворачиваются революционные события. Он сразу же сообщил администрации университета, а также занимавшемуся изданием его работы Ч. Крейну, что вынужден прервать курс и возвратиться в Россию, лишь на краткое время остановившись в Нью-Йорке для завершения и сдачи в производство книги. Американцы не выдвинули никаких возражений.
И всё же поездка в Нью-Йорк, а затем обратное путешествие через океан и по Европейскому континенту заняли изрядное время. Когда Милюков приехал в Петербург в начале апреля 1905 года, четкая политическая дифференциация всё еще не произошла. Сам он признавал, что далеко не сразу разобрался в оттенках политических настроений, хотя две принципиальные установки для него были ясны: он не придерживался социалистических взглядов, считая их утопическими, и не был склонен форсировать события, предпочитая осторожность необдуманным решениям.
Один из старых знакомых Милюкова В. А. Мякотин предложил ему вступить в проходившую в это время организационное становление Партию социалистов-революционеров, гарантировал ему место в Центральном комитете и был удивлен отказом Милюкова, мотивированным тем, что он является принципиальным противником социалистических течений. (Впрочем, сам Мякотин долго в партии эсеров не удержался и осенью 1906 года стал одним из основателей более умеренной Партии народных социалистов.)
Милюков сразу же включился в деятельность Союза освобождения, который находился на пути превращения в политическую партию. Еще до его возвращения, в марте 1905 года, состоялся III съезд Союза освобождения, на котором был поставлен вопрос об объявлении его партией. Разногласия, однако, оказались настолько острыми, что конкретной программы принять не удалось. Сошлись на том, чтобы оставить вопрос о партии на будущее, а пока утвердить предельно общую программную резолюцию о необходимости либерализации государственного устройства России, причем была сделана