ело не дошло. Секунданты долго совещались и в конце концов нашли формулировку, удовлетворившую обе стороны: Гучков имел основание считать себя оскорбленным, но Милюков не хотел его оскорбить{414}. Тыркова-Вильямс вспоминала: «Дуэль не состоялась, но по крайней мере неделю вокруг нее шел по Таврическому дворцу гул»{415}.
«Петербургская газета» писала 10 мая в развязном стиле: «Хотя конфликт между г. Милюковым и г. Гучковым закончился благополучно для обоих лидеров, но из-за этой «дуэли» поплатились здоровьем два журналиста. В ту ночь, когда ожидалась дуэль, двое журналистов на автомобилях с фотографическими аппаратами в руках чуть ли не десять часов дежурили на улицах: один у подъезда квартиры г. Гучкова, другой у подъезда квартиры г. Милюкова. Ночь, как нарочно, была сырая и холодная. Оба журналиста продрогли до мозга костей. Утром обе жертвы чужой «дуэли» заболели. Оба журналиста во время «дежурства» на автомобилях схватили жестокие флюсы».
Через день после назначенной, но не состоявшейся дуэли на Милюкова, возвращавшегося вечером домой из редакции газеты, напали несколько человек, повалили на тротуар и нанесли многочисленные удары. К счастью, внутренние органы не были повреждены, и пострадавший отделался большими синяками. Из реплик напавших он понял, что это были то ли ремесленники, то ли приказчики, ослепленные шовинистической пропагандой и подогретые направленными против Милюкова статьями крайне правой газеты «Новая Русь», которую в это время стал выпускать старший сын крупнейшего издателя А. С. Суворина, провозгласивший поход против проникновения иностранного капитала в Россию и вообще против иностранщины и объявивший Милюкова предателем отечества. Тотчас было подано заявление в полицию, но хулиганы так и не были обнаружены. По этому случаю милюковская фракция внесла в Думу запрос; он был передан в комитет по интерполяциям и просто позабыт, а сами кадеты решили не настаивать на его рассмотрении.
А еще раньше, 7 ноября 1907 года, был дуэльный случай на самом высоком уровне, в котором Милюков оказался замешанным, правда, в тот раз косвенно. После первого выступления председателя правительства Столыпина, оправдывавшего политику жестких репрессий по отношению к террористам и прочим преступникам, сочетавшим открыто уголовные действия с политическими мотивами (такие экспроприации, или «эксы», обычно организовывали большевики для пополнения партийной кассы), кадетская фракция решила выступить с энергичным протестом. Чтобы уберечь руководителя партии от возможных эксцессов, фракция поручила выступить не ему, а Федору Измайловичу Родичеву, известному ораторским даром и страстностью выступлений, однако не учла, что того подчас «заносит».
Именно так произошло на этот раз. Родичев произнес сильную и довольно аргументированную речь против смертных приговоров, выносившихся военно-полевыми судами, но так распалился, что закончил ее выражением «столыпинские галстуки» и к тому же обвел рукой вокруг головы, изображая повешение.
(Кстати, с этого времени выражение «столыпинские галстуки» прочно вошло в революционную пропаганду социал-демократов и эсеров. Появились даже язвительные куплеты:
У нашего премьера
Ужасная манера —
На шею людям галстуки цеплять.)
Впечатление, произведенное финалом речи Родичева, было настолько сильным, что Дума на несколько мгновений замерла. Затем Столыпин, сидевший в правительственной ложе, молча поднялся, с шумом отодвинул кресло и вышел из зала. Проправительственное большинство, включая октябристов, проводило премьера бурей аплодисментов вставших депутатов. Непонятно, какая стихийная сила подняла в этот момент и Милюкова, тогда как все остальные кадеты (и, естественно, депутаты более левых организаций) остались сидеть. Фракция смотрела на своего главу с недоумением.
Столыпин же, удалившись в правительственное помещение, тут же направил к Родичеву своих секундантов, сообщивших, что глава правительства глубоко потрясен и не желает остаться в глазах своих детей «вешателем». Милюков ловко воспользовался своим неудачным поведением — на собравшейся тут же фракции (Гучков объявил перерыв в заседании) он заявил, что его поступок устранил из происшедшего общественный момент и дает возможность Родичеву принести личные извинения. Хотя высказывались и противоположные мнения, фракция приняла именно такое решение. Родичев, подчиняясь партийной дисциплине, направился к Столыпину и выразил сожаление по поводу своего поступка. Столыпин холодно бросил депутату: «Я вас прощаю» — и отвернулся.
Во фракции и в руководстве кадетской партии шли бурные споры по поводу этого инцидента. Официальное решение вынесено не было. Родичев считал поступок Милюкова чуть ли не предательским. Правда, вечером «партийные дамы» внешне примирили их, преподнеся каждому букет цветов. Сам же Милюков так и не смог однозначно оценить свое поведение: «…я испытывал двойное ощущение, что поступил правильно и иначе поступить не мог, но в итоге только создал для Родичева унизительное положение»{416}.
Поведение Милюкова вызвало ожесточенную критику со стороны революционных кругов. Кадетская пресса, как могла, защищала руководителя партии. Но чувствовалось, что и в этой среде им были недовольны. «Вестник Партии народной свободы» опубликовал изложение речи Родичева, сохранив выражение «столыпинские галстуки», за что секретарь редакции Александр Юльевич Блох был приговорен к годичному тюремному заключению{417}. Арест Блоха был преддверием конца партийного журнала — 3 февраля 1908 года он был закрыт властями: упоминание о «столыпинских галстуках» стало последней каплей, переполнившей чашу терпения премьера.
В определении думской тактики кадетов и в целом направлений и форм их политической борьбы немалую роль играли партийные конференции (в условиях резкого усиления охранительного курса правительства не удавалось организовать партийные съезды). Партконференции предполагалось созывать дважды в год, однако в 1910, 1912 и 1914 годах состоялось только по одной конференции. При этом они проводились полулегально, официально именовались совещаниями думской фракции с представителями местных групп и проходили в служебных помещениях партийной фракции в Думе. Всего в 1908–1914 годах было проведено 11 конференций. Милюков руководил ими — выступал с докладами о работе кадетов в Думе, о партийной тактике, об избирательной платформе, направлял ход прений.
Хотя на всех конференциях шли бурные дискуссии, Милюкову вместе с другими членами ЦК и фракции удавалось найти единую линию, предотвратить раскол. Павел Николаевич неизменно подчеркивал на конференциях исключительную важность сохранения думского представительства, его влияния на развитие событий в стране и на саму партию.
На конференции в мае 1909 года он говорил, что выступления кадетов в Думе «есть воздух, которым дышат» по всей стране. «Работа Думы является единственной организующей работой и для страны»{418}, — провозглашал Милюков.
Став депутатом Государственной думы, П. Н. Милюков не прерывал деятельности на международной арене, где получил сравнительно широкую известность в предыдущие годы. В 1908–1909 годах он предпринял три зарубежные поездки. Лидер кадетов становился признанным экспертом по внешней политике.
Первой была краткая поездка в США, уже третья по счету. На сей раз Милюкова пригласил Гражданский форум — авторитетная общественная организация, в которую входили видные деятели, главным образом из Демократической партии. Приглашение он получил еще до выборов и дал согласие, скорее всего, полагая, что и на этот раз не попадет в Думу. Теперь же приходилось приспосабливаться к обстоятельствам. Не желая нарушать свое обязательство, Милюков использовал двухнедельные думские рождественские каникулы. Тот факт, что пришлось 12 дней провести на пароходе ради всего лишь трех дней в самой Америке, свидетельствует, какое значение он придавал лекции о новом политическом положении в России.
Выступление в Карнеги-холле — одном из крупнейших помещений Нью-Йорка, предназначенных для общественных инициатив, — состоялось 14 января 1908 года по новому стилю, то есть в первый день года по действовавшему тогда в России юлианскому календарю. В отчете о лекции, опубликованном в качестве приложения к ее американскому изданию{419}, говорилось: «Зал был полностью заполнен аудиторией, которая составляла почти 400 человек, представлявших наиболее влиятельные слои города». Поскольку Карнеги-холл в то время был рассчитан как раз на 400 человек, можно с уверенностью утверждать, что сам Милюков в эйфории от оказанного ему приема в полтора раза преувеличил число присутствовавших — дважды сказал о шести сотнях слушателей, с которыми он должен был поздороваться за руку и обменяться любезностями, прежде чем подняться на трибуну{420}.
Лекция была посвящена длительному кризису во внутренней жизни России, его результатам и роли в нем кадетской партии. «Наша позиция как силы, находящейся в положении политического центра, ныне значительно ослабела. Другие партии, значительно более консервативные, чем наша, ныне играют роль умиротворителя». Оратор выразил уверенность, что созданная таким образом стабильность непрочна в силу слишком больших компромиссов с царским режимом и знатью. Анализ соотношения классовых сил в России, политики правительства Столыпина, деятельности оппозиционных группировок позволил Милюкову прийти к выводу, одновременно оптимистическому и предостерегающему: «Если революция в России нечто потеряла в своем внешнем драматическом характере, это произошло не потому, что движение уничтожено, а в результате того, что оно пустило значительно более глубокие корни в низшие социальные слои. На кону ныне социальная структура будущей России. Ныне определяется судьба [России] на ближайшие столетия. И это объясняет, почему массы, которые кажутся немыми и безгласными, всем своим сердцем надеются на нынешние движения, котор