усские крестьяне вынесли Бейлису оправдательный приговор»{475}.
Думская деятельность Милюкова приобрела теперь существенно иной характер, нежели его работа в Думе третьего созыва: тогда основной удельный вес приходился на работу в комиссиях, попытки согласовать тексты законопроектов с другими фракциями; теперь же возможности думского законотворчества становились крайне ограниченными, основные усилия сосредоточились на общеполитической проблематике, поднимать которую в условиях думского регламента можно было в основном в форме запросов. Что касается законопроектов, то даже в тех случаях, когда большинство признавало «желательность» их обсуждения (так было с законопроектами о свободе слова и о свободе совести), это означало лишь отправку текстов в различные комиссии, где они ожидали своей очереди на рассмотрение. Тем не менее Милюков был инициатором подготовки и автором целого ряда проектов думских резолюций, вносимых представителями его партии: об обороне страны, о деятельности Министерства внутренних дел, об отношении правительства к общественным организациям и др.{476}
С особыми трудностями Дума столкнулась, когда в начале 1914 года пост председателя Совета министров вновь занял И. Л. Горемыкин. Он начал прямое наступление на права депутатов. Властям нужен был предлог, и его нашли в речи социал-демократа, руководителя фракции меньшевиков Николая Семеновича Чхеидзе, в которой говорилось об участии императрицы Александры Федоровны в тайных махинациях внешних врагов России. Выступление Чхеидзе сочли неуважительным по отношению к престолу, а затем переквалифицировали по статье 129 Уголовного уложения 1903 года, предусматривавшей за политические преступления (участие в «скопище», собравшемся для выражения неуважения к верховной власти, порицания образа правления, сочувствия бунту или бунтовщикам; произнесение речи, составление, хранение, правка сочинений, возбуждающих к неповиновению власти) заключение в крепость или ссылку, причем сроки не оговаривались, давая свободу судейскому произволу{477}.
По всей видимости, чиновники рассчитывали, что напряженные отношения между фракциями социал-демократов и кадетов приведут к фактической изоляции Чхеидзе. Однако Милюков воспринял этот казус как ущемление прав депутатов. Ему удалось убедить председателя Думы Родзянко и других октябристов, что под угрозой может оказаться любой из них. Фракция кадетов внесла законопроект о свободе депутатского слова и предложила до его рассмотрения отложить обсуждение бюджета. 21 апреля 1914 года Милюков выступил на пленарном заседании Думы с большой речью. Его поддержали не только однопартийцы, но и октябристы. В результате дело против Чхеидзе было прекращено и он продолжил думскую деятельность.
Яркий характер носила и речь Милюкова 19 февраля 1914 года в защиту права на культурное самоопределение украинского народа. Поводом к ней было запрещение чествовать юбилей Т. Г. Шевченко. Узнав об этом от украинских членов своей партии, Павел Николаевич поехал в Киев.
К этому времени Милюков и другие руководители партии проявляли всё больший интерес к украинскому вопросу в связи с ростом украинского национального движения, высоким влиянием партии в Киеве, Харькове и других городах Украины, поддержкой кадетов выдающимися деятелями национально-освободительного движения, особенно историком Михаилом Сергеевичем Грушевским, чьи труды Павел Николаевич высоко ценил.
Еще весной 1913 года он стал инициатором специального собрания руководства партии, состоявшегося 5 мая, на котором говорил о росте национального самосознания украинцев и их недовольстве тем, что партия недостаточно защищает в Думе их права. По заявлению Милюкова, украинцы просили, чтобы кадетская фракция отмежевалась от заявления П. Б. Струве об опасности расслоения России на национальные культуры{478}.
Павел Николаевич получал с Украины многочисленные письма и телеграммы с просьбами и требованиями способствовать введению преподавания в тамошних школах украинского языка. Из села Чернобай Полтавской губернии писали: «Мы не хотим, чтобы русский язык вовсе отсутствовал в нашей школе — пусть и он живет, пусть наши дети учатся и ему, но для того, чтобы улучшить положение школы, расширить умственный кругозор и экономическое богатство, нам необходимо учить на том языке, с которым растут и воспитываются наши дети». Подобные мысли содержались в обращениях мелитопольского общества «Просвита» («Просвещение») и многих других документах, поступавших в канцелярию Думы на имя Милюкова{479}.
В отношении национального, в частности украинского, вопроса Милюков, однако, был очень осторожен. Он выражал опасение, как бы этот вопрос не опередил и не вытеснил другие проблемы, и призывал к партийной дисциплине: «Входя в состав партии, они (представители национальностей. — Г, Ч., Л. Д.) должны считать то или иное трактование национальных вопросов внутренним делом своей партии, а не ставить себя как-то вовне и не предъявлять к партии извне свои требования и порицания»{480}.
Кадетская партия сочла, что необходимо глубже заняться украинским вопросом, что и предопределило поездку Милюкова в Киев. Одновременно А. И. Шингарев побывал в Житомире и Полтаве. Оба единодушно констатировали, что «национальное культурное движение сильно и глубоко на Украине» и «с ним надо очень считаться», а также отметили, что, говоря словами Шингарева, «даже те элементы украинства, которые, в качестве членов Государственной думы из Украины, обзывают украинское движение «мазепинством» (то есть стремлением отделить Украину от России. — Г. Ч., Л. Д.), у себя дома проделывают видную национальную культурную работу»{481}.
В Киеве Милюков встретился с украинскими национальными лидерами, в том числе с Грушевским. Разговор с ним, по форме дружеский, таил в себе зерна будущих разногласий, так как Грушевский, отстаивая идею федеративного устройства России, в глубине души стремился к независимости Украины, против чего решительно выступал Милюков, видя в Украине средоточие не только национального, но и инонационального, прежде всего русского элемента. Как на месте выяснил Павел Николаевич, инициатором запрета чествования столетия Шевченко было киевское отделение Союза русского народа — самого ярого думского врага либералов-кадетов, а объявлен запрет был от имени министра внутренних дел Н. А. Маклакова, то есть согласован почти на самом высоком уровне. Результатом явились бурные дискуссии в украинской прессе, студенческие демонстрации, разгонявшиеся полицией.
В этих условиях ЦК партии кадетов по предложению Милюкова признал, что необходимо договориться с украинцами по поводу законопроектов, которые они хотели бы видеть внесенными на рассмотрение Думы, в частности о введении украинского языка в начальной и средней школах и о создании кафедр украинского языка в университетах на территории Украины{482}.
Придавая принципиальное значение украинскому вопросу, Милюков за два дня до отчета в Думе о поездке в Киев выступил перед членами кадетского ЦК с докладом «Сепаратизм и федерализм», заявив, что партия должна отвергнуть возможность федерализма в близком будущем (разумеется, не только по отношению к Украине, но и к другим национальным областям) и что он вообще считает этот принцип утопическим. При этом, согласно протоколу заседания, украинские представители проявили понимание его позиции, и речь шла «уже не о федерации, а о культурном самоопределении и об автономии и ее возможных пределах в условиях текущей российской действительности».
Именно в этом духе было выдержано выступление Павла Николаевича 19 февраля на думской трибуне, которое, вопреки оценке, данной им самим в воспоминаниях, отнюдь не было обращено в защиту «украинского национального самоопределения»{483}. Накануне в газете «Речь» были опубликованы его основные положения — о культурной автономии украинского народа, которой препятствовали царские власти. Милюков утверждал, что «украинское движение глубоко демократично», а причина его враждебности России — результат деятельности русских националистов, и провозглашал, что украинофилы якобы отказались от требований территориальной автономии Украины и готовы удовольствоваться автономией духовной, то есть всесторонним признанием существования национальной культуры, введением украинского языка в школах и университетах на территориях с явным наличием украинского национального элемента{484}.
Трудно сказать, понимал ли Милюков, что украинские деятели не удовлетворятся предлагаемыми им частичными уступками, — он предпочитал не вдаваться в глубинные истоки расхождений. В выступлении в Думе он полностью поддержал борцов за признание украинцев самостоятельной национальностью, считая их союзниками в борьбе против существовавшего в России режима. Говоря о политических обвинениях в пресловутом «мазепинстве», то есть сепаратизме, он подчеркнул прямо противоположное — «желание украинства устроить свою судьбу в пределах Российского государства», что лишь отчасти соответствовало истине. Признав, что нельзя защищать украинское движение, «оставаясь в узких, чисто бытовых рамках», Милюков заявил, что Шевченко — национальный поэт всех украинцев, а не только простонародья, и имеет в этом качестве такие же заслуги, как и величайшие русские поэты. Павел Николаевич убеждал депутатов, что бороться против законных стремлений украинского народа политически опасно, ибо «украинское движение уже в настоящее время есть широкое демократическое движ