ереворота, через который мы проходим, мы, весьма вероятно, увидим то же, что показало изучение Великой французской революции. Разрушились целые классы, оборвалась традиция культурного слоя, но народ перешел в новую жизнь, обогащенный запасом нового опыта»{764}.
Его интерпретация революции, при всей близости к концепциям меньшевиков и эсеров, была значительно более спокойной, аналитической, лишенной повышенной эмоциональной окраски, которая у социалистов, стремившихся доказать, что большевики предали социалистическое дело, подчас переходила в истерию. Милюков же, подобно естествоиспытателю, стремился спокойно «под микроскопом» рассмотреть феномен установления большевистской власти, хотя отнюдь не скрывал произвола, репрессий, зверств — всего того, что было непосредственно связано с установлением однопартийной диктатуры экстремистской политической силы, пропагандировавшей утопическую идею земного рая. Тон книги должен был придать ей характер если не исторического, то по крайней мере политологического исследования. Она отличалась от пропагандистских изданий, подготовленных находившимися в эмиграции социалистами, еще и тем, что в принципе отвергала социалистические установки, отстаивая идеалы демократии западного, капиталистического образца.
Рассматривая развитие событий в 1917 году и даже несколько ранее (со времени деятельности Четвертой Государственной думы), Милюков представлял большевистский переворот и установление экстремистской власти как их результат, как последствие многочисленных ошибок, неудач и провалов сил, стоявших у власти, но не смогших обеспечить в стране законный правопорядок. Надо сказать, что «Милюкова» автор обычно щадил больше, чем других, к примеру, объясняя вхождение социалистов в первое коалиционное Временное правительство в мае 1917 года тем, что его рекомендации не принимались во внимание. Так что книга отнюдь не была лишена субъективизма.
Серьезным недостатком «Истории», но недостатком неизбежным из-за отсутствия у автора соответствующего документального материала, было освещение истории революции не столько как комплекса взаимосвязанных социально-экономических, политических и идеологических процессов, сколько как истории власти, управления страной и политической борьбы. Милюков рассматривал лишь вершину айсберга, только частично касаясь его подводной части. Именно разложение государственной власти было предметом анализа в первую очередь. Основным инструментом при этом служили обширные цитаты из выступлений государственных и общественных деятелей, с помощью которых автор стремился показать недостатки, ошибки, пустые обещания, обманные декларации, некомпетентность, «идеологические мотивации», «словесные утопии» вместо реальных действий и продемонстрировать, что ни один из составов Временного правительства не справился с двуединой задачей — установления эффективного контроля над страной и доведения Первой мировой войны до победного конца.
Наибольшую критику Милюков обрушивал на Керенского, обвиняя его в болтливости, нерешительности, отказе от собственных заявлений, истерической шумихе. В результате большевикам во главе с Лениным, который, по мнению автора, действовал трезво и расчетливо, удалось одолеть беспомощное Временное правительство, разложить армию и флот, обеспечить себе поддержку Советов, добиться влияния на значительную часть крестьянства. Иначе говоря, пока меньшевики и эсеры разговаривали, большевики действовали. Павел Николаевич особо выделил их умную тактику во время выступления Корнилова, когда они пошли на временный союз с правительством, внеся вклад в разгром генерала, которого сам Керенский вынужден был объявить «мятежником». Такая тактика, считал Милюков, свидетельствовала об опытном руководстве.
Общий вывод автора состоял в том, что приход большевиков к власти не был неизбежен, а стал возможен в результате комплекса ошибок Временного правительства и политических сил. Если главным объектом его критики был А. Ф. Керенский, то героем — генерал Л. Г. Корнилов. Милюков всё более утверждался в мысли, что от насильственного переворота Россию могла спасти только временная, но жесткая диктатура.
На Западе книга Милюкова была встречена сдержанно — прежде всего потому, что в ней подчеркивалась необходимость противопоставить большевистской диктатуре диктатуру «белых сил». Зато в Москве к изданию отнеслись серьезно. Ведущий советский историк М. Н. Покровский, бывший коллега Павла Николаевича по Московскому университету, опубликовал большую статью, в которой разбирал отдельные положения милюковского труда с точки зрения большевистской догматики и подчеркивал необходимость создания коммунистической концепции революции и Гражданской войны: «Первое, за что он принялся [в эмиграции], это писать свою историю революции. А так как нашей еще нет, то есть большая опасность, что вне России будут знакомиться с большевистскими делами по кадетским словам»{765}.
Современные исследователи высоко оценивают труд Милюкова. Американский историк Джейн Бербэнк назвала его первым произведением о революции, написанным профессиональным историком, подчеркивая, что «и сегодня [оно] остается главным источником применительно к событиям 1917 года, непревзойденным по качеству изложения событий и убедительным по их интерпретации»{766}. С последним утверждением согласиться невозможно — ко времени выхода книги Д. Бербэнк (1986) накопилась огромная литература о революции. Сказанное, однако, никак не снижает значение труда Милюкова.
Приехав в Лондон из Парижа в день католического и протестантского Рождества — 25 декабря 1918 года, Милюков сразу же оказался в центре внимания общественных кругов и развернул бурную деятельность.
На свои средства, хранившиеся в западных банках, он смог сразу же обеспечить себе вполне приличное существование. Была снята квартира на улице Гарнингфорд в Хэмпстеде, в северо-западной части британской столицы, бывшем бальнеологическом курорте. Постройка Северной лондонской железной дороги в 1860-х годах облегчила связь с центром города, и Хэмпстед стал застраиваться дорогими домами. Здесь жили многие представители лондонской элиты, научные светила и известные художники. Автомобиля Милюков не приобрел — это было для него слишком дорогое удовольствие, — но по городской железной дороге легко добирался до центра, а во многих случаях за ним присылали машину организаторы мероприятий.
Многолетний журналистский опыт, писательский дар, организаторские способности и навыки руководства крупными периодическими изданиями уже с первых месяцев эмиграции обеспечили Милюкову одно из ведущих мест в русской заграничной прессе.
Правда, первое издание, которым он руководил за пределами России, не было русскоязычным. Фактически сразу же после приезда в Лондон в самом конце 1918 года он приступил к выпуску еженедельного журнала «The New Russia» («Новая Россия»), предназначенного для западной публики. По всем доступным источникам, прежде всего по свидетельствам оказавшихся в Лондоне очевидцев, в журнале освещались политика правительства Ленина, ход Гражданской войны, деятельность антибольшевистских государственных учреждений в Поволжье, Сибири, на Урале, Северном Кавказе и т. д.
Используя старые связи, установленные во время прежних поездок в Великобританию, Павел Николаевич встречался с депутатами парламента, деятелями Консервативной и Либеральной партий, представителями культуры, убеждая их активизировать поддержку сил, которые вели борьбу против правительства Ленина. В такого рода беседах обычно не обсуждалась необходимость установления в России временного диктаторского режима — Милюков хорошо знал, что и где следует говорить.
Довольно быстро Павел Николаевич установил связь с русскими эмигрантами, жившими в других странах. Он стал получать письма из Финляндии, Чехословакии, Германии, Франции, даже из Египта{767}.
В Лондоне для западного читателя была опубликована брошюра Милюкова «Большевизм как международная опасность». Отмечая, что большевики пришли к власти в значительной степени благодаря «немецким деньгам», он одновременно подчеркивал, что Ленина и его сторонников никак нельзя считать германскими шпионами, поскольку они ставили и решали не германские, а собственные задачи. Автор призывал не недооценивать опасность большевизма не только для России, но и для других стран. Лучший способ одержать победу, убеждал он, — это не представлять своего противника слишком слабым и легкомысленным. «Я предпочитаю видеть своего врага в самом лучшем свете, чтобы глубже понять и вернее сокрушить его»{768}.
В британской столице Милюков продолжал переговоры с социалистическими участниками делегации, начатые еще в дороге. Под их влиянием Павел Николаевич шел на определенные компромиссы: постепенно отказывался от упований на военного диктатора, возвращался к идее сравнительно быстрого демократического преобразования России после ликвидации власти большевиков. В отличие от меньшевиков и эсеров, он считал маловероятным приход к власти «небольшевистских сил» в результате внутренних процессов, всё еще возлагал надежды на внешнее вооруженное вмешательство, но и по этим вопросам у него зарождались и постепенно созревали сомнения.
Трудоспособность Павла Николаевича, которому шел уже седьмой десяток, оставалась исключительно высокой, каждый день был расписан буквально по минутам. Ежедневно у него были по крайней мере две официальные встречи, а иногда и значительно больше.
Лондон стал местом бурного всплеска общественной активности Милюкова. Прагматики-британцы «позабыли» киевский период его деятельности. Довольно быстро отношение к нему стало изменяться и во Франции.