Глава 4
Три месяца, после того как отца парализовало, я пыталась усидеть на двух стульях. По вечерам встречаться с потенциальными арендаторами земли и другими рабочими, занятыми на мини- заводе по переработке молока, а днем трудиться в местной газете в должности корреспондента отдела новостей. Еще два года назад меня повергло в шок наличие отдела новостей. О каких новостях здесь можно писать? О том, как корова дала надой выше нормы? Или, может быть, о том, что урожай погиб из-за заморозков? Но моего скепсиса в редакции никто не разделял. Все молча стучали по клавиатуре, уткнувшись в свои старые мониторы. Я была среди них самой молодой, и тогда, глядя в их уже потухшие глаза, я четко осознала одно: я ни за что на свете не стану одной из них. А потому я была убеждена, что для меня работа в газете «Клайо Дайли» всего лишь первый шаг в блистательной карьере. Но сегодня, когда главный редактор просит меня остаться после общей планерки, я чувствую, как затхлый запах неприятно бьет мне в нос.
– Прости, но двух корреспондентов в отделе новостей мы не потянем, – с деланным сожалением сообщает мне Кермит Дэвис, после того как я отказалась выпить с ним кофе.
Надо мной с характерным шумом крутится лопасть вентилятора. Толку от него мало, даже на расстоянии в пару шагов я вижу, как на лбу нашего главного редактора выступают капельки пота.
– Отлично! Думаю, я вполне смогу потянуть что-то большее, – я не могу так легко сдаться. – Как насчет того, чтобы сделать меня своим репортером, к примеру, в Бирмингеме? Что скажешь?
Он натужно смеется. А я не знаю, как на это реагировать. Смеяться так же глупо и фальшиво я не умею, а в свете последних событий едва ли в ближайшее время я смогу искренне чему-то порадоваться.
– У тебя отличное чувство юмора. Мне это в тебе всегда нравилось, – парирует он, смахивая фальшивые слезы. – Хотя, не буду лукавить, мне бы хотелось, чтобы твои слова когда-нибудь стали нашей реальностью. Но ты ведь и сама все знаешь. Финансирование у нас сильно урезали. Мы дрейфуем на волнах грядущего банкротства.
Банкротство – неувядающая новость нашего города. Каждый выживает как может. Но как по мне, ключевое слово здесь «выживает».
– Ты что, сейчас пытаешь меня уволить? – спрашиваю я.
– Понимаешь…
– Тебе что, мои пара прогулов поперек горла встали?
– Ну здесь, конечно, сыграли роль не только прогулы, но и… – Кермит трусливо поджимает губы. В глаза он мне не смотрит.
– Брина Кларк! Я права?
Меня трясет от злобы. Я вскакиваю со стула и нависаю над его столом. Капельки пота на его морщинистом лбу теперь похожи на градины. Он успевает откатиться на своем стуле назад, в противном случае я бы уже наматывала его галстук себе на кулак. Он это знает. У нас такое уже бывало.
– Не надо было тебе портить ей машину. Ты же должна понимать…
По его мнению, я должна была понимать ровно следующее: дочь учредителя газеты положила глаз на моего мужчину. Она торопилась стать женщиной Дикого. Я же не стена, я могу и подвинуться. Но беда в том, что двигаться я не собиралась ни тогда, два месяца назад, ни теперь.
– Я никому и ничего не должна, заруби это себе на носу! – прошипела я, смахивая на пол груду бумаг, что лежала на его столе.
Но Кермит не мигая смотрит мне в глаза. В эту минуту он не замечает ничего, кроме того, как растет и пульсирует во мне ярость. Он видел меня в гневе – и не раз. Он знает, на что я способна.
– Кто теперь будет вместо меня? – бросаю ему кость.
– Кларисса Спрингфилд, – тяжело сглатывая, отвечает он.
– Хороший мальчик, – поощряю его я.
Отхожу от стола и широко улыбаюсь. Сейчас я не притворяюсь. Мне действительно стало хорошо и спокойно. Вижу, как Кермит выравнивается в своем кресле и с облегчением вытирает лоб платком. Мы оба знаем, что беда миновала. Он стойко выдержал свое испытание. Он заслужил перерыв.
– Не вздумай со мной шутить, Дэвис. Я ведь все про тебя знаю, – ставлю жирную точку в наших отношениях, после чего выхожу из кабинета не оборачиваясь.
Я без разбора сбрасываю все: блокноты, пресс-релизы, фотографии, кассеты и личную кружку с изображением Спанч Боба. Все мои вещи легко умещаются в небольшую коробку, с которой я выхожу на улицу. Палящее солнце слепит глаза. Горячий воздух мгновенно делает кожу липкой. На парковке стоят три машины. Но под деревом в тени есть только одно место – и оно мое. Всегда. Сейчас я езжу на старом отцовском пикапе.
Забросив коробку в грузовой отсек, я роюсь в ящике с инструментами. Молоток – первое, что приятно ложится в ладонь. Борюсь с искушением поддаться пьянящему желанию. Но нет, Кларисса достойна чего-то более изящного, чем стекло в мелкую крошку. Беру нож и с удовольствием вонзаю его в переднее колесо ее машины. Приятный свист воздуха – и морда «цивик» печально склоняется к земле. Я не останавливаюсь и втыкаю лезвие в заднее колесо с этой же стороны. Теперь картина радует куда больше. Мне нравится крушить и вселять в людей трепет страха и уважения. Стажерка Кларисса Спрингфилд должна всегда это помнить.
Бросаю нож в кузов и только после этого сажусь за руль. С визгом завожу мотор и жму педаль газа в пол. Пришло время поговорить с Бриной Кларк.
***
Я паркуюсь возле бара. Окидываю взглядом стоянку, с облегчением понимая, что Дикого здесь нет. Не люблю отвлекаться, особенно когда у меня есть четкая цель. Машины Брины тоже не видно, но либо она до сих пор в ремонте, либо девчушка не наступает на одни и те же грабли дважды. Это радует, но не настолько, чтобы я изменила своим желаниям. Зря она решила быть моим врагом.
Я силой толкаю потертую деревянную дверь, и она со скрипом откатывается назад, открывая мне вид на барную стойку. Тобис, как и всегда, начищает ее до блеска, стреляя глазами по сторонам. Он работает здесь не только барменом, но и вышибалой, а для своих он еще и дилер. Мне уже не вспомнить, когда я курила травку последний раз, а вот пучеглазая Кларк ее курит регулярно. Чужие деньги считать она умеет лучше своих. Оно и не мудрено, ее семья, пожалуй, единственная для кого слово «банкротство» звучит непонятно.
Любительницу коротких юбок и топов, больше напоминающих нижнее белье, не волнует ни целлюлит на бедрах, ни жир на животе. Она сидит за барной стойкой, забросив ногу на ногу, смакует свой мохито, наблюдая за бейсбольным матчем в записи.
– Тоби, дай мне стакан воды! – говорю я, занимая стул справа от нее.
В мою сторону она не смотрит. Но мне этого и не нужно. Я и так вижу, как у нее напряглась челюсть, как перехватило дыхание. Я жадно тяну носом воздух. В баре пахнет жареным мясом и табаком, но я чувствую только запах ее страха.
– Какой счет? – спрашиваю я, когда Тобис ставит передо мной стакан с водой.
Брина Кларк не реагирует на меня, точно не понимает, к кому я обращаюсь, точно не понимает, о каком счете я говорю. Это она зря.
Я делаю глоток воды. Она ледяная. То, что нужно в такую жаркую погоду. Но я сюда приехала не прохлаждаться. Во всяком случае не таким образом. Я брызгаю водой ей в лицо. Она вскакивает со стула как ошпаренная. Орет и матерится. Ее мышиного цвета кудряшки приклеились к черепу, вода продолжает скатываться по волосам, прокладывая себе путь ниже: по бесформенной груди, жирному животу, джинсовой юбке… Я смотрю на эту картину и не могу сдержать улыбку. Еще немного – и я начну смеяться. Наверное, впервые за последнее время.
– Ты совсем ополоумела? – визжит она, пытаясь обтереться бумажными салфетками.
Тобис стоит за стойкой бара. Он умный парень, в разборки местных он предпочитает не влезать. В этот раз он тоже самоустраняется под предлогом принести полотенце. Ну вот мы и одни.
– Ты не ответила, я стала волноваться. А вдруг у тебя солнечный удар и все такое, – парирую я, забрасывая ногу на ногу.
Она продолжает приводить себя в порядок. Но я понимаю, она просто боится возвращаться на свое место у барной стойки. Уверена, Брина хочет уйти, но этого она себе позволить тоже не может.
– Так какой там счет? – спрашиваю я, делая глоток из ее бокала.
Мятный освежающий напиток приятно щекочет мое небо.
– Сахара многовато. Думаю, в этом твоя беда, перебарщиваешь, – сообщаю ей я, цокая языком.
– Чего тебе от меня надо? – вопит она, заправляя мокрую прядь волос за ухо.
Выглядит она скверно, хотя едва ли в этом виноват только стакан ледяной воды. Ее щеки горят огнем, от чего сходство со свиньей становится еще более очевидным.
– Чего надо? – повторяет она, разводя руки в стороны.
– А тебя не учили, что старших нужно уважать? – начинаю я, вставая со стула.
Она смотрит на меня исподлобья, но не шевелится.
– Старших нужно почитать, – тщательно выговариваю я каждое слово, приближаясь к ней.
Я не свожу с нее глаз, и она твердо держит удар. Даже не моргает. Мои слова ее вывели из себя. Она стиснула челюсти. Ее дыхание стало частым и отрывистым. А руки… она уже сжала кулаки. Приготовилась к драке.
– Не учили? – спрашиваю я.
Она набирает в рот побольше слюны, и ее плевок смачно шлепается на пол, в паре дюймов от моего ботинка.
– Это ты зря, – протягиваю я, делая шаг вперед.
Теперь в моих движениях больше нет кошачьей грации. Каждый шаг четкий и размеренный. Каждый жест и взгляд – все дозировано. Все как по учебнику. Одной рукой я хватаю ее за волосы и с силой тяну назад, другой хватаю ее руку и скручиваю ее так, чтобы она не могла дернуться. Она визжит и топает ногами. Выгибается из стороны в сторону, как рыба, которую поймали на крючок. Да, она у меня на крючке, а я не отличаюсь гуманизмом. В два шага мы с ней преодолеваем расстояние до барной стойки, и ее милое, покрасневшее от воплей личико с глухим стуком бьется о поверхность.
Она пытается что-то сказать, но я слышу только несвязное мычание.
– Не учили, ну так я научу, – прихожу я ей на помощь, оттягивая назад ее покрасневшее от удара лицо. Крови еще нет, но я точно знаю, она будет.