На обед у меня яблоко. Оно смачно хрустит на зубах. Я жую долго и тщательно, вглядываясь в серую картину мира, из которого бегу. За окном идет дождь. Я слышу, как он тарабанит по крыше, стекает по стеклу. Небо затянуто грозовыми тучами, и где-то там, в серой дымке тумана, притаился самый крупный город штата. Я была здесь больше десяти лет назад. Уже не вспомнить, каким был повод, но тогда рядом со мной был отец. Он крепко держал меня за руку, и мы неспешно гуляли по городу, время от времени встречаясь с какими-то людьми. Вероятно, отец был здесь по работе, но для меня то лето было лучшим в жизни. Я до сих пор помню, как восторженно смотрела по сторонам. Как наслаждалась каждой минутой вдали от дома.
Сейчас август и на улице идет проливной дождь. А рядом нет никого, кто мог бы держать меня за руку. Но я знаю, так будет недолго. Я еду все изменить…
Глава 14
Сделка совершена. Я больше не владею мини-заводом по переработке молока. Мы лишились своего производства. Остались только поле и пара курятников. Скоро будет еще и поголовье скота. Но это потом. А сейчас я стою у могилы отца, умываясь слезами. Я снова даю слабину, но он не может меня отругать.
Мне стыдно за свою слабость, за то, что продала завод. Умом я понимаю, что выбора у меня не было, но внутри все жжет от боли. Я открываю бутылку виски и тонкой струйкой поливаю могилу. Это любимый напиток отца. А я хочу с ним выпить. Я делаю несколько глотков прямо из бутылки. Алкоголь приятно обжигает небо, согревает горло.
– Прости… – выдыхаю я.
Это слово само срывается с языка. Просить прощения не в моих правилах. И все же.
– Я стараюсь, папа. Я очень стараюсь.
Я не знаю, слышит он меня или нет. Но в эту самую минуту я готова уверовать и в жизнь после смерти, и в реинкарнацию, и в ангела-хранителя, что теперь следует за мной по пятам.
Вытираю слезы и делаю еще один глоток.
– За тебя папа. Я люблю тебя, – шепчу я, поднимаясь с колен.
На кладбище тихо и пустынно. Только разношерстные мраморные плиты смотрят на меня. Здесь похоронены мои бабушки и дедушки. Но мне не вспомнить где. До смерти отца мне казалось это глупой тратой сил и времени. Человек умер не для того, чтобы к нему продолжали ходить в гости. Он жаждет тишины и покоя вдали от суеты живых. Но теперь все изменилось, и за последний месяц я возлагаю цветы к надгробной табличке отца уже в четвертый раз. Март выдался тяжелым.
Возвращаюсь в каморку. Бадди встречает меня, радостно виляя хвостом. Я протягиваю сладкое лакомство, и он аккуратно слизывает его с моей ладони. Приятное прикосновение его теплого шершавого языка заставляет меня улыбнуться. Мой старый пес – это, пожалуй, единственное, что по-настоящему держит меня в Клайо.
Бадди снова забивается в угол, а я сажусь за стол разбирать бумаги и корреспонденцию. Я не смотрела почту больше месяца. Только по прошествии такого времени осознаешь, сколько ненужной макулатуры бросают в почтовый ящик ежемесячно. Счета, рекламные проспекты, распродажи, штраф за превышение скорости и… письмо на имя моей матери. Отправитель не указан, зато есть адрес. А я не знаю никого, кто мог бы написать ей из Нью-Йорка.
***
Это короткое письмо не выходит у меня из головы. Я прочитала его тысячу раз. Каждая строчка, каждое слово теперь высечены у меня в памяти. Я читаю его не только наяву, но и во сне. У меня в груди пылает пламя, и этот пожар не потушить водой. Только кровью. Ее кровью.
Я обыскала весь дом. И уже не раз. Я пытаюсь найти ее следы. Не могу поверить в свою удачу. Я столько лет искала ее. Ждала. И вот она пришла. Сама. Прямо ко мне в руки. Пока мать ходит в церковь, я снова перебираю вещи в шкафу. Обыскиваю каждый дюйм. Ничего. Беру бутылку пива и сажусь в гостиной ждать. Я знаю, она скоро вернется.
Бадди подходит ко мне и кладет на диван свою уставшую морду. Он любит, когда я чешу ему за ухом. И у меня нет повода отказывать ему в этой маленькой радости. Я делаю глоток холодного пива, наслаждаясь блаженным кряхтением четвероногого друга.
Ровно в двенадцать парадная дверь открывается и мать заходит в дом. Снимает свою соломенную шляпку и кладет ее на комод у входа. Она заметила меня, но продолжает хранить молчание. После того завтрака мы с ней не разговариваем. Она делает вид, что меня нет. А я уже давно перестала брать ее в расчет. И все же сегодня нам придется поговорить.
– Ты не получала почту из Нью-Йорка? – спрашиваю я, пожирая ее глазами.
Она спокойно разувается, опираясь рукой на стену. Марш по ступенькам крыльца ей стоит легкой отдышки. Обувает в тапки на небольшой танкетке. Она хочет оставаться на высоте даже в домашней обстановке. Ее лицо не выражает ни одной новой эмоции. Не вижу перемен и в жестах. Не глядя в мою сторону, она семенит на кухню и наливает себе стакан воды. Все выглядит знакомо и обыденно, и все же я не могу так рисковать.
– Я с тобой говорю, мама, – с нажимом произношу я, переступая через спящего в ногах Бадди.
Она спокойно пьет воду.
– Это очень важные документы, – продолжаю наседать я.
Снова глухая стена.
– Отец вел переписку с одним человеком из Нью-Йорка. Ты знаешь что-то об этом?
Она ставит стакан на стол, и наши глаза впервые встречаются. Я стою у нее на пути. Ей придется со мной поговорить.
– Просто скажи, ты получала письма из Нью-Йорка?
– Нет, – выплевывает она, делая шаг вперед.
Я не двигаюсь с места.
– Что, нет? Ты можешь нормально ответить? Это очень важно, понимаешь? Это касается нашего будущего!
Я ее не обманываю. Каждое мое слово – чистая правда, и она это чувствует. Но едва ли она улавливает скрытый в них смысл. Едва ли понимает, как много поставлено на карту.
– Нет, я не брала никаких писем из Нью-Йорка, я понятия не имела, что у отца там был кто-то знакомый, – отвечает она, отталкивая меня в сторону.
Я позволяю ей пройти. Больше я ее не держу. Но и меня в этих стенах уже почти ничто не держит.
Глава 15
Я сижу в салоне автобуса. Снова у окна. Дождь льет как из ведра. Я слышу, как он тарабанит по крыше. Но его удары ничто по сравнению с тем, как бьется мое сердце. Мне не было так страшно и волнительно в тот вечер, когда пьяный Джерри Морган залез на меня, не потрудившись заглянуть в мой паспорт. Мне было пятнадцать, и я торопилась любить. Он значительно ускорил этот процесс, а заодно и усложнил себе жизнь. Раз и навсегда. Молодой офицер полиции стал первым мужчиной в моей жизни, а я – кошмаром в его. Не знаю почему, но сейчас, видя, как вдали воют сирены, я вспоминаю именно о нем. Жаль, меня не будет рядом, когда наш благородный офицер полиции вздохнет с облегчением. Не увижу самодовольной улыбки на поросячьей морде Брины Кларк и всех остальных, кто уже и не мечтал об этом. И все же через несколько дней они все осознают тот факт, что я наконец претворила в жизнь свой давний план. Я нашла в себе силы сбежать. А они так и остались заложниками мира, дрейфующего на волнах грядущего банкротства.
В 19:03, с опозданием в три минуты, автобус трогается в путь. Тело начинает бить мелкой дрожью. Я знаю, что этой ночью мне не уснуть.
– Нью-Йорк, встречай! Я уже еду…
Глава 16
Идея возрождать ферму отца обернулась полным фиаско. Стадо прожило не больше месяца, после чего одна за другой коровы начали дохнуть. Две недели усилиями местного ветеринара мы пытались бороться с эпидемией. Но все тщетно. Я не знаю, что случилось. В своих заключениях в качестве причины гибели скота Итон написал какую-то инфекцию. Но я ему не верю. Иногда мне кажется, что коров кто-то умышленно травил. Я пыталась за ними смотреть и днем и ночью, но я не робот. Я не могу все контролировать, как бы мне этого ни хотелось. Но порой я думаю, что скот был поражен задолго до того, как пересек границу моей земли. И в такие моменты я хочу вцепиться зубами в шею Дикого и перекусить ему артерию. Это была его идея. Это были мои деньги. А теперь у меня больше нет ни коров, ни денег. И похоже, Дикого у меня скоро тоже не будет.
Ко мне домой после того инцидента с матерью он не приходит. К нему я тоже не хожу. Не хочу нарушать идиллию их кукольного дома. Его мать – тонкой натуры дама, привыкшая днем слушать классическую музыку, а по вечерам сидеть в кресле с книжкой. Такой же неадекватной особой растет и ее дочурка. Младшая сестра Дикого Пенни, которой недавно исполнилось тринадцать лет, – истинная белая ворона. Не будь у нее такого брата, над ней бы потешались в открытую. Но Дикого все любят и уважают. Жаль, у меня никогда не было такого защитника. Не было никакого брата. Тот ублюдок, что жил в городе три года назад и по слухам являлся внебрачным сыном моего отца, не в счет. Отец на эту тему никогда не распространялся, а верить домыслам я не привыкла. Как бы там ни было, я всегда была сама по себе. И за свою индивидуальность я уже заплатила сполна.
Я жду Дикого в баре, но его все нет. Он опаздывает уже почти на час. А я пью уже пятую бутылку пива. У меня в желудке только завтрак, пообедать я не успела. Я чувствую, как алкоголь опьяняет разум, но стараюсь сохранять связь с внешним миром. Сижу за барной стойкой и время от времени обмениваюсь короткими фразами с Тобисом. Но я уверена, его тихие поддакивания – формальность. Не думаю, чтобы он меня слышал. «Линкин Парк» гремит из всех колонок, заполняя пустоты своими тяжелыми басами и лиричными куплетами. Я снова оглядываю зал в поисках Дикого. Его нет. Зато я вижу, как в паб заходит Брина и с наглой улыбкой занимает стул рядом со мной.
Я заказываю еще выпить. Ее самоуверенность и бесстрашие достойны уважения. Может быть, я даже чокнусь с ней бутылками. Но когда Тобис ставит перед нами заказы, она первая поднимает свой бокал с мохито, с улыбкой предлагая тост.
– Твое здоровье! – кричит она.
А вот это уже наглость. Я в замешательстве поднимаю свою бутылку. Внутренне я готова к тому, что сучка Брина плеснет мне в лицо своим коктейлем. А может быть, даже попытается дать мне пощечину. В ее глазах горит огонь мести. Я это чувствую. Я жду.