Все это неважно, обостренными нервами он улавливал вожделенное присутствие Анека, и сердце сладко сжималось. Приблизился долгожданный миг встречи.
К вечеру из дома высыпало еще человек шесть, мужчины и женщины. Их подобрал «рафик» и увез с территории. Корин предположил, что отбыла дневная смена. Ждать дальше не имело смысла.
Хоронясь за деревьями, он подобрался к стене почти вплотную. Еще раз внимательно оглядел ближайшие окна, освещенные, слепящие глаза, пересек дорожку из гравия и, уцепившись руками за трубу, двумя рывками вскинул послушное тело на балюстраду. Постоял немного, замерев: кажется, никто не заметил взлетевшей на этаж черной тени.
Два окна оказались зарешеченными: там были больничные палаты. Мельком заглянув, увидел койки, лежащих людей… Ящерицей проскользнул дальше по каменному карнизу. Третье окно будто только его поджидало: темное, просторное, с приоткрытой форточкой. Несколько секунд потратил на то, чтобы сбросить шпингалеты. Еще мгновение — и опустился на дощатый пол, скрипнувший под ногами. Явно чей-то рабочий кабинет — стол у окна, два шкафа, лежанка, покрытая клеенкой. Металлические штативы со свешивающейся паутиной шлангов и проводов — то ли какой-то медицинский агрегат, то ли приспособление для пыток. Анеком в кабинете не пахло. Темнота успокоила глаза, и он осторожно двинулся к двери, отбрасывающей на пол желтоватую полоску света. Но дойти не успел: дверь открылась, щелкнул выключатель — на пороге возник грузный пожилой мужчина в белом халате. Увидел незнакомца и в удивлении открыл рот, но не издал ни звука. Только склонил голову набок и шевелил губами. Корин готов был к тому, что встретит на «Белой даче» много сумасшедших, и пациентов, и врачей.
— Закрой дверь, — распорядился, стараясь не напугать пришельца угрожающей интонацией, чтобы тот не завопил от страха. — Проходи и садись вот сюда.
Корин показал на стул, пытаясь улыбнуться. Получился, как всегда, зловещий оскал. Тем не менее мужчина повиновался без излишней суеты: захлопнул дверь, сел на стул и уставился на Корина с немым вопросом. Надо полагать, здесь работали люди, привыкшие ко всему.
— Будешь слушаться — не трону, — пообещал Корин. — Только не дергайся.
— Дергаться не собираюсь, — благодушно уверил толстяк. — Вы кто? Из третьего отделения? Новенький?
— Совсем новенький, — подтвердил Корин. — А ты старенький?
— Разумеется… Вам что-то нужно? Не лучше ли вернуться в палату и там поговорить?
— Заткнись! Знаешь Анну Берестову? Она у вас тут лежит.
— У нас много больных… Нет, такую не знаю.
Корин подошел к двери и запер ее на ключ.
— У меня мало времени, доктор. Скажи, где Берестова, или тебе каюк.
— В каком смысле — каюк?
— В натуральном… Отправишься на небеса.
— Вы, кажется, чем-то возбуждены, молодой человек. Но буйствовать все равно нехорошо. Вы же знаете, это запрещено нашими правилами.
Толстяк заерзал на стуле и начал, упулясь глазами, делать какие-то загадочные пассы, вероятно, полагал себя крутым гипнотизером. Было очень смешно, но Корин давно разучился смеяться. Он подошел к доктору, подергал его за уши и сжал ладонями виски, ощутив знакомое желание покончить с жертвой немедленно.
— У тебя ровно минута, кретин.
Толстяк всей тушей подался вперед, пришлось двинуть коленом в пах.
— Где Берестова?!
— Что вы делаете, отпустите! Мне же больно. Вас накажут, молодой человек! — Доктор задыхался, потел, но пытался увещевать, что было еще смешнее, чем пассы.
Корин ухватил его за нос и потряс в разные стороны.
— Пожалуйста, ну пожалуйста! — взмолился несчастный. — Берестова в отделении Митрофанова. На третьем этаже. Там доктор Кубрик.
— Как туда попасть? Какая комната? Быстро!
Доктор уже понял, что дело плохо, и затараторил, как сорвавшийся с настройки магнитофон. Черный ход, кабинет с надписью: «Ординаторская», позвольте проводить… Больше пользы от него не будет, и Корин придушил болтуна, с всегдашним волнением следя, как гаснут, выкатываясь из орбит, вспыхивают прощальной мукой гипнотизерские очи. Мертвеца усадил за рабочий стол, наклонив голову так, словно тот задремал. Предварительно содрал с него белый халат и напялил на себя. Потом вышел в коридор и, полагаясь скорее на чутье, чем на указания покойника, поднялся на третий этаж. По дороге никого не встретил.
Возле ординаторской помедлил, прежде чем войти. Погрузившаяся в сон психушка издавала множество невнятных звуков, писков, гудений, сливающихся в волшебную музыку шагов приближающейся смерти. Здание было насыщено злом, как пласт навоза копошащимися личинками; это взбодрило Корина, но по какой-то непонятной причине он перестал ощущать присутствие любимого Анека.
В Ординаторской, больше напоминающей светскую гостиную, чем медицинское помещение — ковер на полу, мягкая мебель, богатая драпировка на стенах, — застал похабную сцену: лысоватый, средних лет, помятый головастик и дюжий молодой детина целовались взасос на плюшевом диване, делая это с таким увлечением, цепко переплетясь, что не сразу заметили вошедшего. А когда заметили, похоже, не испытали и тени смущения.
— Что еще за явление?! — раздраженно пробурчал головастик, отлепившись от партнера.
Детина пригладил льняные кудри, тяжело дышал.
— Кто из вас доктор Кубрик? — спросил Корин, хотя ответ и так был ясен.
— Допустим, я доктор Кубрик, — с достоинством ответил головастик. — А вы кто такой? Почему врываетесь без стука?
Корин притворил дверь и сделал шаг вперед.
— Я пришел за Аней Берестовой. В какой она палате?
Доктор хмыкнул, внимательно разглядывая нахала.
— Полюбуйся, Коленька, — обратился к полюбовнику. — Раньше их привозили, теперь приходят своими ногами. Объясните, милейший, толком, кто вы такой? Родственник ее?
Корин приблизился на расстояние броска.
— Это неважно. Я пришел за ней, и вы ее отдадите.
— Неужели?.. Коленька, ну-ка кликни Михалыча.
Детина, по-прежнему тяжело сопя, начал вставать с дивана, и Корин нанес ему страшный удар кулаком в переносицу. Коленька опрокинулся обратно на диван, забавно хрюкнув. Из глаз брызнули слезы, а из сопатки кровь.
Кубрик истошно взвизгнул.
— Вы что делаете, хулиган этакий?! С ума сошли? Я же вас… — и тут вдруг запнулся, натолкнувшись на свинцовый взгляд Корина, как на физическое препятствие.
— Молодец, что заткнулся, — похвалил Корин. — Правильно все понял. Про смерть и про безумие я знаю больше тебя, пиявка медицинская. Поэтому могу успокоить: это не больно. Вжик — и нету. На самом деле ничего нет приятнее смерти. Если ее не растягивать до бесконечности, как делаете вы со своими кириенками. Все хорошо в разумных пропорциях. Сейчас убедишься, паскуда.
Коленька-санитар слегка очухался и снова попытался подняться, бормоча нелепые угрозы, страшные, возможно, для него самого. Корин взял со стола бронзовую пепельницу и одним ударом, сверху вниз, размозжил ему череп. Ошметки бурой жижи плеснули в лицо доктору, повисли на щеке, но у него недостало сил, чтобы утереться. Он побледнел и начал икать.
— Что с тобой, пиявка? — посочувствовал Корин. — Разве ты сам много раз не проделывал такое? Ну, не пепельницей, шприцем или таблетками. Разницы-то никакой. Чего ж так испугался?
— Что вам угодно? — глухо выдавил доктор. — Я сделаю все, что хотите.
— Само собой. А пока проводи-ка к Берестовой.
— Невозможно. Ее вчера увезли.
Корин сразу понял, что доктор не врет, но не хотел верить.
— Кто увез? Куда?
— Не знаю… Честное слово, не знаю. Мы получили распоряжение.
— От кого распоряжение?
Доктор отодвинулся от мертвого Коленьки, который на него завалился, словно с запоздалой лаской. Сам он уже мало отличался от своего дружка, разве что глазенками поблескивал, как свиненок. Корин отметил это с чувством глубокого морального удовлетворения. Единственное, что плохо, — кровь у обоих порченая.
— Оглох, пиявка? Чье, говорю, распоряжение?
— По-видимому, ее родственников?
— У нее нет родственников.
— Я всего лишь рядовой врач. Не владею всей информацией. Все решения такого рода принимает начальство.
— Начальство у тебя, пиявка, теперь только одно — это я.
— Извините, оговорился.
Лева Кубрик двенадцать лет имел дело с сумасшедшими или с теми, кто был на грани, и знал лучше других, что главное — их не раздражать, особенно в состоянии припадка. Контакт с такими больными в принципе всегда возможен, если вписаться в русло их параноидальных видений. Соответствовать их воображаемой реальности. При определенном навыке это не так уж сложно. Тем более что нынешний мир по сути мало чем отличался от того, который придумывали себе пациенты. Однако он также понимал, что столкнулся с особым случаем. Чудовище со свинцовым взглядом не просто сумасшедший, это что-то иное. Кубрик не исключал, что на «Белую дачу» наконец-то пожаловал гость прямиком из преисподней, чего давно следовало ожидать. По тому, как он хладнокровно расправился с Коленькой, и по тому, как четко, последовательно задавал вопросы, не сбиваясь на побочные ассоциации (свойство всех шизофреников), можно заключить, что разум у чудовища в абсолютном порядке и оно преследует конкретную, вполне логичную цель. Кажется, впервые Лева Кубрик с болезненной остротой ощутил, как холодно и одиноко жить на свете.
— Я могу узнать, куда ее увезли, — пробормотал он с заискивающей ноткой.
— У начальства?
— В регистратуре… Если разрешите позвонить?..
— Опять химичишь, пиявка. Какая тебе среди ночи регистратура?
— У меня есть домашние телефоны.
Корин поднял его за шкирку, тряхнул, удивляясь сытой тяжести ублюдка, потыкал носом в развороченную, окровавленную тушу любовника, приговаривая:
— Хочешь таким же быть? Хочешь, да?
Доктор не вырывался, лишь жалобно попискивал. С трепетом ощущал неумолимую силу оборотня. Наконец, отвесив смачную оплеуху, Корин его отпустил.
— Повторю последний раз, где Анек?