— Ко мне, что ли?
— Я толком так и не поняла. У нас есть фонд помощи пострадавшим многодетным милиционерам, я там вроде как член попечительского совета. Пришлось изворачиваться, врать. Ссылаться на этот фонд. Чарский закатил форменную истерику. Умора! И все из-за тебя, негодяй! Неужели трудно позвонить?
— Откуда? У меня нет телефона.
— Теперь будет… — из той же сумочки Варвара достала мобильную трубку последнего образца. — Прошу, сударь.
Сидоркин поблагодарил искренне. Телефончик безусловно пригодится. Варвара наблюдала с коварной улыбкой, но он вдруг остро ощутил, что разговаривать им не о чем. Финита ля комедиа. Женщина мгновенно уловила идущий от него холодок, но с присущей ей самоуверенностью отнесла это на счет его физической немощи. Скорее всего она права. Неловкое молчание, возникшее между ними, как трясинка, нарушило появление медсестры Даши, которая влетела с заранее наполненным шприцем. Увидев посетительницу, затянутую в шелка и благоухающую Парижем, оценив ее точным, прицельным взглядом, девушка в растерянности замерла. «Ах вот оно что!» — прочитал Сидоркин на светлоглазом личике. В голове мелькнула забавная мысль: если бы пришлось выбирать их этих милых созданий, кого взять с собой на необитаемый остров, он, не задумываясь, остановился бы на длинноногой простушке.
— Процедуры, — извинился перед Варварой. — Искололи, как ежика. Помереть спокойно не дадут. В заметке же сказано: в безнадежном состоянии.
— Подожду за дверью, — по медсестре Варвара Максимовна скользнула взглядом, как по пустому месту, — раз уж ты такой стеснительный, Тошенька.
— Я не стеснительный, — надулся Сидоркин. — И ждать не надо.
— Что?!
— В том смысле, лучше завтра приходи. Или через недельку. Когда малость окрепну.
Варвара наклонилась и поцеловала его в губы. Поцелуй следовало заснять на пленку и показывать школьникам, обучающимся по американской программе планирования семьи, как образец безопасного секса. Он длился минут пять. И еще столько же Сидоркин приходил в себя, не мог отдышаться.
— Выздоравливай, дорогой, — ехидно попрощалась Варвара. — Скоро будешь востребован целиком. Раньше чем через неделю.
Когда она ушла, Даша наивно спросила:
— Твоя мама, Антон?
— С чего ты взяла?
— Ей уже, наверное, за пятьдесят.
Сидоркин обиделся за возлюбленную.
— Ты даешь, Дарья! Ей тридцать с хвостиком.
— Она тебя обманула, — уверенно заявила медсестра. — Хотя, конечно, после двух-трех подтяжек… Хирургическая косметика творит чудеса.
— Тебе-то какое дело? — вспылил Сидоркин. — Ревнуешь, что ли?
— Повернитесь на живот, больной.
Иглу всадила так, что у Сидоркина отозвалось в затылке. Но он не пикнул: разве это боль по сравнению с побоями вампира…
— Вот что, Дарья, — сказал, вернувшись в сидячее положение. — Напрасно ты психуешь. Эта женщина между нами не стоит. Нас разделяет совсем другое.
— Что же нас разделяет?
— Отношение к человеческой личности. Ты очень безжалостная. Из-за ревности готова убить. Ты же не испанка, в конце концов. Даже если между нами что-то было, ведь это еще до нашей с тобой встречи. Не могу же я сказать «проваливай», когда она подарила мне «мобильник».
— Вы думаете, очень остроумный, да? А мне вообще неинтересно слушать, если хотите знать.
Увлекшись разговором, девушка забыла о бдительности, так что Сидоркину удалось, изловчившись, ухватить ее за халат. Они начали весело барахтаться, но у майора от резкого движения что-то хрустнуло в позвоночнике и левая рука отнялась.
— Я еще не совсем здоров, — признал с сожалением. — Но погоди, красавица, все равно никуда не денешься.
— Еще чего! — фыркнула медсестра, с достоинством поправляя ворот распахнувшегося халата. — Я могу быть с мужчиной только по любви.
— Я сам такой же, — обрадовался Сидоркин. — С какой-нибудь страхолюдиной, от которой рыбой воняет, нипочем в постель не лягу.
…Поздно ночью, чувствуя, что не может бороться со сном, он попробовал установить закономерность, которая привела ко встрече с Големом, но ее не было. Детство, отрочество, служба в армии, юридический факультет… Он одерживал маленькие победы и совершал ошибки, спотыкался, падал, поднимался и бежал дальше, подобно миллионам других людей, живущих ныне и оставшихся в далеком прошлом. Наверное, в человеческой жизни, в ее содержании мало что изменялось с течением столетий. Он был счастлив оттого, что однажды родился на свет. Увлекался женщинами, не изменял друзьям, враждовал с теми, кого считал подонками, но никогда ни к кому не испытывал такой сокрушительной ненависти, которая сейчас сжигала его сердце. Ему становилось худо от одной мысли, что подлый волосатик, оборотень, исчадие ада, глиняный Голем, повадившийся к нему во сне, способен уклониться от реальной схватки. Если так случится, думал Сидоркин, то нет правды на земле.
Никто не знал, что творилось в его душе. Словно тысяча воинов одной с ним крови, извечных охранников Русской земли, заклинали из незримых могил: пойди и убей! Пойди и убей!
Он слышал их зов так же ясно, как шепот Вареньки в роковую минуту любви. Под опущенными веками вспыхнуло голубоватое сияние, и он с облегчение устремился на виртуальную встречу с врагом.
ГЛАВА 8
Корин снял номер в гостинице на Яузской набережной, которая называлась «Хаджи Гурам» и располагалась в недавно возведенном семиэтажном здании, построенном с претензией на сходство со средневековыми замками. По многим признакам гостиница принадлежала какому-то свободолюбивому южному клану, но это занимало Корина меньше всего.
За последние дни в его сознании произошли большие изменения, отразившиеся и на внешнем облике. Теперь это был респектабельный мужчина в модном длинном куртаке и белых штанах, ничем не отличающийся от большинства новых русских, поселившихся в гостинице; разве что пробивающаяся из-под манжет и на груди и обрамляющая лицо бурая шерсть, аккуратно подбритая, да свинцовые бляшки глаз придавали ему особенно деловой, энергичный вид, уподобляя человеку, готовому совершить важную коммерческую сделку. Гортанные, шумливые обитатели гостиницы здоровались с ним, как с соплеменником, прикладывая одну руку к сердцу, а второй поглаживая рукоять кинжала, без которого появляться в ресторане, баре или просто в фойе считалось неприличным. Оформление заняло считанные минуты. Пожилой администратор устрашающей наружности, с гладко выбритой головой и целой тонной кокаина в очах, не потребовал у него никаких документов, а лишь предложил расписаться на синем бланке в графе «Цель прибытия». При этом у них состоялся короткий, но важный разговор.
— Стамбул? Джакарта? — спросил администратор.
— Ага, — ответил Корин.
— Залог будет?
— Безусловно.
— На сколько персон?
Корин на секунду замешкался и сказал наобум:
— На четыре.
После этого бритоголовый вручил ему ключ от номера на третьем этаже и доверительно посоветовал:
— Обращайся к Махмуду, если что.
— Непременно, — поклонился Корин.
Он покинул подземелье и перешел на легальное положение по двум причинам. Во-первых, понял, что поиски Анека затягиваются, а во-вторых, начавшаяся за ним охота требовала превентивных ответных шагов. К обнаружившемуся противнику следовало отнестись всерьез. Если парни из органов вышли на его след, то скорее всего уже установили или скоро установят места его обитания. Его радовало, что мировое зло бросило ему открытый вызов, значит, он на верном пути, но еще не настало время решительного сражения. Сначала Анек, потом все остальное.
Впервые после двух- или трехлетнего перерыва он спал на кровати, застеленной чистым бельем. Сначала было как-то тревожно, возникали полузабытые ощущения, будоражащие мысли, но в конце концов он погрузился в глубокое забытье и ближе к вечеру проснулся отдохнувшим, в отличном настроении. Подумал: а возможно, это хорошо, что он здесь, в человеческой обстановке, как бы на перевалочном пункте. Если раньше он предполагал сразу увести Анека в подземное царство, то теперь пришел к мысли, что разумнее дать ей время на адаптацию, на привыкание к будущей ослепительной судьбе. Гостиница, где проживало множество чертенят, подходила для этой цели наилучшим образом. Посмеиваясь, Корин разделся догола и прошествовал в ванную, потому что вспомнил, что в своем прежнем облике преуспевающего бизнесмена обычно после сна принимал горячий душ, но сейчас не смог принудить себя к столь решительному поступку. Ванная, сверкающая кафелем, с зеркалом во всю стену, со множеством туалетных приспособлений, подействовала на него отрезвляюще. Похоже, возвращение в прежнюю среду еще потребует усилий, и, вместо того чтобы умыться, с наслаждением, негромко рыча, помочился в перламутровый резервуар. Почудилось, что если встанет под душ и намылит мочалку одним из этих благоухающих разноцветных брусков, то вместе с подземной грязью сдерет с себя кожу.
Чтобы избавиться от тягостных сомнений, вернулся в комнату и по телефону заказал в номер кофе и коньяк, с чем справился без всяких затруднений. Коньяк и кофе уравновесят несостоявшийся душ.
Светловолосый юноша в красивой ливрее с галунами, вкативший в номер столик с угощением, опешил, увидев развалившегося в кресле голого волосатого мужчину, но расценил это по-своему. Низко поклонившись, почтительно спросил:
— Господин желает еще что-нибудь, кроме кофе?
— Ты про что, сынок?
Юноша заерзал, как резиновый, жеманно вильнул корпусом, и до Корина дошло, какого рода услугу тот предлагал.
— Нет, нет, пока не надо. Ступай себе. — Корин с сожалением охватил взглядом стройную шейку с розовой кожицей. Окликнул уже у двери: — Эй, задержись-ка!
Парень с готовностью развернулся.
— Кому принадлежит эта малина?
— Вы спрашиваете про отель?
— Ну.
— Откуда мне знать… — побледнев, посыльный уставился себе под ноги. — Я всего лишь слуга.
— Не темни, сынок. По харе схлопочешь.