– Ничего. Меня не касаются договорённости вашего брата со следователем. Моё дело искать того, кто подставил Прокофия.
– Вот и ищите! – рявкнул Василий и швырнул трубку.
– Бушует? – сочувственно спросил Морис.
– Бушует, – ответила Мирослава, – что же ему ещё остаётся делать.
Шура приехал неожиданно рано.
– Курица ещё в духовке, – сказал Морис, впуская его в дом.
– Бог с ней, с курицей, – отмахнулся Наполеонов, – ты мне хотя бы бутерброд какой-нибудь на язык положи. Где Слава?
– В библиотеке, читает сборник педагогических статей Белинского, Герцена и Чернышевского.
– Чё? Чего она делает?! – задохнулся Шура.
– Читает, – невозмутимо ответил Морис.
– Про читает я понял! А кого она воспитывать собирается, тебя или Дона?!
– Судя по твоему поведению, воспитывать она будет тебя, – усмехнулся Морис и исчез.
– Ты куда? – крикнул ему вдогонку Наполеонов.
– За бутербродом для голодающего копа, – донеслось в ответ.
– Тогда парочку прихвати, я одним не наемся! – заорал Шура, боясь, что его не услышат. А когда ответа от Мориса не последовало, он тяжело вздохнул и отправился искать Мирославу.
Она сидела на диване в библиотеке, в одной руке держала книгу, а другой гладила Дона. Кот мурлыкал так громко, что работающий трактор поостерёгся бы с ним соревноваться.
– Привет, – сказал Шура, садясь рядом.
– А, это ты, привет, а чего так рано? – спросила она, не отрываясь от страницы.
– Слава, у тебя совесть есть? – вопросом на вопрос ответил Наполеонов.
– В смысле? – машинально поинтересовалась она.
– В том смысле, что работы непочатый край! Клиент твой, кстати, в ярости. А она книжки почитывает! По пе-да-го-ги-ке! – произнёс он по слогам.
Мирослава наконец оторвала глаза от страницы и посмотрела на Наполеонова:
– Шур, а ты знаешь, что сказал Белинский…
– Он много чего сказал, – перебил её Наполеонов.
– Ну, вот, например: «Человек страшится только того, чего не знает; знанием побеждается всякий страх».
– Ага, – хмыкнул Наполеонов, – допустим, ты знаешь, что за углом стоит человек с револьвером, и чем тебе это знание поможет?
– Во-первых, я могу придумать, как его обезоружить. Если же я не обладаю такой возможностью, то просто не пойду за этот угол. Удовлетворён?
– Нисколько!
– Шура, а ты никогда не задумывался над тем, что люди совершают преступления потому, что в детстве их неправильно воспитывали?
– Это тебе кто сказал, Герцен или Чернышевский?
– Оба вместе, и не только они.
– Ты ещё Макаренко с Сухомлинским начитайся и иди работать с трудными подростками! – раскипятился Шура.
– Ну, чего ты злишься? – спросила она и погладила нежно его рыжеватые волосы.
– Не злюсь я. – Он поймал её руку и уткнулся в неё носом.
– Я не помешал? – спросил входящий с подносом Морис.
– Если с едой, то не помешал, – оживился Шура и, не дожидаясь, пока Морис поставит поднос на стол, схватил бутерброд с сыром и ветчиной.
– И почему ты всегда такой голодный? – улыбнулась Мирослава.
– Потому что работа у меня собачья.
– Но ты и в детстве такой же был!
– В детстве я тоже выполнял работу.
– И какую же, позволь тебя спросить?
– Я рос!
– А другие, можно подумать, нет.
– Дылды, – Шура покосился на Мирославу и Мориса и пододвинул тарелку с оставшимися бутербродами поближе к себе, – для достижения цели прикладывают меньше усилий и потому тратят меньше калорий.
– И кто это сказал? – удивился Миндаугас.
– Я! – гордо ответил Шура и выпятил груть.
– Может, нам его на Нобелевскую премию выдвинуть? – задумчиво проговорил Миндаугас.
– На шнобелевскую, – рассмеялась Мирослава.
– Ой, правда, ребята, отправьте меня в Гарвард…
– Размечтался!
– С вами только и остаётся мечтать. Легкоступов привёз вам фото?
– Привёз. Очень красивые!
– Достал он меня со своей красотой! Я спрашиваю о деле! – Шура отодвинул от себя опустевшую тарелку. – Ты их показывала свидетелям?
Мирослава кивнула.
– И что сказали свидетели о девушках?
– Ничего…
– Понятно. Зря Легкоступов старался. – В голосе Наполеонова прозвучал сарказм.
– Почему же зря…
Шура вопросительно посмотрел на Мирославу.
– У нас нет фото Ирины, – ответила она на его немой вопрос.
– Так и Ирины нет в городе. Только вон открытки шлёт с курорта.
– И всё-таки её фотография нам не помешала бы.
– Проще всего изъять фото из её семейного альбома… – заметил Шура.
– Но у нас нет гарантии, что сестра не сообщит ей и Ирина, если она виновата, не скроется, – возразила Мирослава.
– Короче, я хотел бы, чтобы ты съездила в Светлогорск и на месте посмотрела, что там и как. Кстати, если ты согласишься, у меня в светлогорской полиции есть знакомый, он тебе поможет.
– Это мне нравится.
– Только он… не такой, как все…
– «Голубой», что ли?
– Да нет! Нормальной ориентации и даже очень гарный хлопец. Только, видишь ли, у него глаза разного цвета – один карий, один голубой. И он не любит, когда, ну, в общем, ты понимаешь…
– Понимаю.
– Ну, вот и хорошо, если понравится, можешь его соблазнить, совместишь приятное с полезным, – легкомысленно разрешил он.
Дверь библиотеки с грохотом захлопнулась.
– Сквозняк? – быстро спросил Шура.
– Ага, по имени Морис, – усмехнулась Мирослава.
Шура оглянулся, Миндаугаса в библиотеке не было.
– Чёрт, Морису не понравился мой последний совет.
– Ага, – весело согласилась Мирослава, – и теперь он может оставить тебя без сладкого.
– Только не это! – Шура сделал испуганное лицо. – Пойду, помирюсь. – Он подхватился с кресла и вынесся из библиотеки.
– Мы же не договорили! – крикнула ему вслед Мирослава.
– Потом, потом!
Мирослава не знала, какими словами Шура умаслил Мориса, но за ужином они общались по-прежнему по-дружески.
После вечернего чая Морис ушёл на прогулку по саду. Компанию ему составил Дон. А Наполеонов и Волгина долго обсуждали стратегию предстоящей поездки Мирославы в Светлогорск. Когда они всё обсудили, в сад уже вошла ночь. В мягком бархатистом небе светила луна. Тихо перешёптывались листья, журчание ручья было таким упоительно сладким, точно собиралось убаюкать саму ночь…
– Как хорошо! – выдохнула Мирослава, усаживаясь на крыльцо возле Миндаугаса. Шура примостился рядом. А Дон растянулся у ног хозяйки и тихо замурчал. И тут раздался голос соловья, и показалось, что встрепенулся даже мягкий весенний воздух. Любовь!
Она буквально растекалась в воздухе вместе с трелями соловья, ароматом черёмухи, шёпотом молодой травы. После того как птица умолкла, они сидели несколько минут, не двигаясь, надеясь, что трели возобновятся. Но соловей, по-видимому, решил отдохнуть до утра.
– Тогда твоя очередь, – сказала Мирослава Шуре. И не успел Наполеонов возразить, как она исчезла в доме и буквально через пару минут вернулась с его гитарой.
– У тебя сапоги-скороходы? – пошутил Шура.
– Нет, у меня тренированное дыхание, – ответила она серьёзно, – спой, светик!
Наполеонов любовно коснулся рукой гитары и, настроив её, запел:
Сядь со мною, друг мой близкий,
И немного помолчим.
По чуть-чуть налей нам виски,
Выпьем молча за мужчин.
Мне с тобою, друг мой близкий,
Так надёжно и тепло.
Мы знавали цену риска.
Хорошо, что нам везло.
И хранил нас ангел верный
От предательств и врагов.
И спасала нас, наверно,
Жён и матерей любовь.
Вот за них ещё глоточек
Выпьем, друг, и помолчим.
Ведь без женщин, это точно
В мире б не было мужчин.
После чего Шура отложил гитару. Через пару секунд Миндаугас задумчиво произнёс:
– Хорошо.
Мысленно он был далеко отсюда, на родной земле, в доме своих родителей. Как же он соскучился по ним. Ни телефонные звонки, ни электронные письма, ни скайп не давали возможности обнять и ощутить тепло самых родных на свете людей.
«Может быть, мне слетать домой, хотя бы ненадолго? Мирослава не будет возражать… Решено, закончим это дело, и возьму отпуск на несколько дней», – подумал он.
Мирослава потёрлась щекой о плечо Наполеонова и сказала:
– Шура, ты гений.
– Да, я знаю, – отозвался тот невозмутимо.
И Миндаугасу показалось, что сказал он это совершенно серьёзно.
Ирина Римашевская тем временем лежала на постели в небольшой комнате на первом этаже старого, но добротного деревянного дома и слушала, как за окном поют цикады. Она не жалела о том, что сейчас не бархатный сезон. Это даже хорошо, риск встретить общих знакомых в Светлогорске сведён на нет. Все едут на юг летом, в начале осени, и всё больше в Турцию…
А Ирине нравился Крым и здешняя весна. В море купаться в это время ещё, конечно, холодно, но какое блаженство бродить по пляжу, смотреть на кричащих чаек и слушать шелест набегающих на берег волн. И что уж говорить о диковинных цветах и кустарниках, распускающихся по всему городу. Поехать в Крым то же самое, что погрузиться в давно знакомую, но никогда не стареющую и такую желанную сказку, в которой становятся явью самые невероятные грёзы.
Ирина вздохнула, встала, прошлёпала босыми ногами на кухню и выпила из кувшина немного воды. Встала у окна, посмотрела на низко висящую луну и крупные звёзды, разбросанные по небу щедрыми пригоршнями кем-то невидимым.
Как права была её сестра Татьяна, отправив её в Светлогорск подлечить нервы. Ирина ужасно сожалела, что сорвалась и разбила автомобиль Епифанова. Ей так хотелось отомстить ему. Она совсем не подумала о том, в какую ярость приведёт Епифанова её поступок. И уж вовсе не предполагала, что он потребует возместить убытки. И если бы только возместить…
Ирина вздохнула: Толик их с сестрой чуть по миру не пустил. Она жалела о проданной квартире в центре такого уютного и красивого Старого города и об автомобилях.