Виктор покосился в коридор, по-верблюжьи пожевал губами, подыскивая слово, и нашел его:
– Ходоки!
– Белые?! – обрадовался Дима.
Он большой поклонник «Игры престолов».
– Ходоки? Как к Ленину?! – Говоров, который сериалы вообще не смотрит, остался в прежней системе образов – с мировыми лидерами прошлого и настоящего.
– Еленвладимрна, я не пускал!
Виктор исчез из дверного проема, будто его вытянули из него за ноги, а взамен в сужающуюся щель ловко сунулась непонятная конструкция.
Не дав двери закрыться, она поперла вперед, как стенобитное орудие, с которым имела определенное сходство.
Что-то длинное, узкое…
Подробности мешал рассмотреть скрывающий конструкцию клетчатый флисовый плед.
Вот плед я узнала с уверенностью: покрывало из ИКЕА!
У меня дома таких два, одно у Сашки в комнате, другое на кухонном диванчике.
– Тихо, тихо, стоп машина! – заволновался Говоров. – Кто это, что это?
Я тоже забеспокоилась. Мирный икеевский пледик был всего лишь прикрытием, под ним могло скрываться что угодно, хоть гранатомет.
После жутких историй с сумасшедшими стрелками в школах я бы не удивилась появлению какого-нибудь мстителя с оружием в суде.
– Кто тут судья, э?
За подозрительной конструкцией появился крепкий мужчина, как принято уклончиво говорить, кавказской национальности.
– Я прокурор! – Говоров, мой защитник, выкатил грудь, вызывая огонь на себя.
– Не надо прокурора, судья нужен. – Мужчина поставил свою ношу и огляделся.
– Я судья, Кузнецова Елена Владимировна, – встав из-за своего стола, я вышла в предбанник.
– Вах, молодая какая, красивая! – восхищенно зацокал кавказец.
– А вы, простите, кто? – Я пропустила комплимент мимо ушей.
Ну, не совсем пропустила, конечно же. Зафиксировала, просто временно отложила, чтобы осмыслить и насладиться потом, попозже. В спокойной обстановке.
– Гамлет!
Это произнес уже не мужской голос, а женский.
Я перевела взгляд с интригующей конструкции под пледом на оставшуюся открытой дверь и увидела роскошную даму со статью и голосом Монсеррат Кабалье.
Роскошными у дамы были формы, украшения, шуба – да все! Глаза чернее ночи, густые брови, ресницы и волосы, алые губы и белоснежная кожа. Четыре подбородка мягкими гипсовыми ступеньками спускались в раскрытый ворот шубы и там упирались в массивное золотое ожерелье. Весу в даме было килограммов сто, не меньше, но это ее не портило. Она была о-го-го какая красавица!
– Гамлет, покажи им.
«Сейчас нам Гамлет ка-ак покажет!» – мелькнуло у меня в голове, откуда еще не выветрилась пугающая мысль о мстителе с гранатометом, но ничего ужасного не произошло.
Мужчина просто потянул за край пледа, открывая то, что пряталось под ним, и горделиво молвил:
– Вах, какой, да?
– Вах, – первым согласился Говоров и, потеснив Гамлета, пошел вокруг конструкции, с интересом ее рассматривая. – А что это?
Мне тоже захотелось услышать ответ на этот вопрос.
Конструкция из темного полированного дерева с красивыми завитушками походила на гибрид высокого барного табурета и гигантской жердочки для канарейки.
Воображение охотно нарисовало мне канарейку размером с откормленного гусака.
– Работа дяди Арташеса, а он самый лучший краснодеревщик в Гюмри!
– О, это красное дерево? – На мой взгляд, Говоров спрашивал не о том.
– Это тик!
– Нервный?
– Кто нервный, почему нервный? Все спокойные, нам проблемы не нужны! – Гамлет широко улыбнулся, продемонстрировав превосходные белые зубы.
– Расписочку дайте, что приняли мебель, она дорогая, – попросила дама в шубе и по-хозяйски переставила конструкцию в свободный угол за кулером.
– Какая мебель, зачем мебель? – Я спохватилась, что говорю точь-в-точь как Гамлет, причем не шекспировский, отчего, подозреваю, покраснела от досады.
– Как – зачем мебель? А на чем девочка сидеть будет? На этой вашей… скамье подсудимых? – нахмурилась дама.
– А, так это детский стульчик? – догадался Говоров и очень обрадовался своей сообразительности.
Я не ответила на его улыбку. Для меня ситуация еще не прояснилась.
– Ребенок в зале суда? Зачем это? Его совсем не с кем оставить?
– Гамлет, они не понимают, – сказала дама. – Объясни им, Гамлет.
– Это для Каринэ, – послушно объяснил Гамлет. – Чтобы она могла сидеть в платье. Оно такое… На стул или на лавку не сядешь. Сломается!
– Лавка сломается? – уточнил Говоров. – Каринэ тяжелая?
– Каринэ легкая! Как птичка! – обиделся Гамлет. – На Арминэ не смотрите, она тоже как птичка была, это потом стала такая красавица.
Я все-таки посмотрела на шестипудовую Арминэ и заподозрила, что выданный мне недавно комплимент «Вах, какая красавица!» – это намек на мои избыточные килограммы.
Но я же не толстая!
– У Каринэ платье, – добросовестно продолжая объяснять, Гамлет сделал пальцы веером и поводил вокруг себя получившимися растопырочками, изображая нечто монументальное и в то же время трепетное. – Оно сломается.
– Помнется? Порвется? – Я честно пыталась понять.
Вообще-то мебель в наших залах суда не от краснодеревщиков, конечно, а стулья вообще модели «Смерть колготкам!».
– Сломается! – повторил Гамлет и изобразил, как что-то отрывается и падает на пол: – Бум, бум!
– Ни бум-бум, – шепотом констатировал молчавший дотоле Дима.
А я вдруг поняла и обо всем догадалась. Вернее, имя вспомнила: Каринэ, то есть Карина!
– Постойте… Ваша фамилия не Карапетян?
– Почему не Карапетян? Как раз Карапетян!
– Карина Карапетян, победительница конкурса экомоделей, девочка в виноградном платье! – Дима звонко шлепнул себя ладонью по лбу.
– Вай ме! – Арминэ повторила этот жест. – Гамлет, а виноград!
– Все будет! – Гамлет кивнул и быстро вышел из кабинета.
– Еще что-то будет? – Я снова напряглась.
– Сказали же тебе уже – будет все! – Говоров мимоходом похлопал меня по плечу и тоже вышел в коридор, но очень быстро вернулся.
Вдвоем с Гамлетом они занесли в кабинет еще одну конструкцию: три низких широких овощных ящика, поставленных один на другой.
Тут маскировка в виде икеевского пледика отсутствовала, и ничто не мешало любоваться крупными желто-зелеными гроздьями отборного винограда на подложке из резных листьев.
– Это еще что такое? Взятка? – нахмурилась я.
– Какой взятка, зачем взятка? Это хороший виноград! Самый лучший армянский виноград, сорт «Ицаптук», по-вашему, «Дамский пальчик»!
– Зачем тут этот уце… ице…
– «Ицаптук», – подсказал Дима.
– На запчасти, э! Вдруг платье поломается. – Гамлет подмигнул мне. – И просто для настроения. Хороший, вкусный виноград, вам понравится!
– Взятка, – констатировала я. – Так не пойдет, стульчик, так и быть, оставьте пока, а ящики уносите, я их не возьму.
– Вай ме!
– Хоть вай, хоть нет! – Я была непреклонна.
– Ладно, – сказал Говоров. – Решение судьи не обсуждается, мебель остается, ящики уходят. Гамлет, взяли, понесли.
– Куда? – все-таки спросила я им вслед.
– Куда надо! – донеслось из коридора. – Спокойно, ваша честь, виноград и ответственность я беру на себя!
– Расписочку на стульчик дайте, – напомнила Арминэ, едва мы остались в кабинете втроем.
– Вот, я уже набросал. – Бесценный Дима подал мне бумагу.
Я подписала ее, отбросила ручку и крепко взялась за виски.
– От головной боли хорошо помогает напиток из сушеных виноградных листьев, – с легким злорадством сообщила мне Арминэ. – Сказать рецепт?
– Спасибо, не надо, – ответила я очень вежливо. – Как-нибудь в другой раз.
От мысли, что новой встречи с семейством Карапетян мне не избежать, голова совсем разболелась.
День прошел трудно: у меня было три развода с разделом имущества и детей, потом одно наследственное дело и два квартирных.
Домой я возвращалась с нервным тиком – руки на руле подергивались. Взять бы судейский молоточек и ка-ак… Дальше я пока не придумала, но ощущение, что с молоточком по жизни идти куда лучше, чем без него, не отпускало.
Оно даже укрепилось, когда я вошла в свой подъезд и увидела, что кто-то набросал на пол окурков. С кем-то явно не помешало бы провести воспитательную работу с ремнем, если уж не с молоточком…
Но дом, милый дом, который всегда был моей крепостью, и на этот раз не подвел – с готовностью принял, укрыл и окутал теплом и уютом. Я с порога учуяла восхитительный запах жарящегося мяса и мгновенно воспряла духом.
Правда, я удивилась, потому что у Сашки с мясом сложные отношения. Вообще-то она его любит, но скрывает свои чувства даже от себя самой, упорно навязывая нам обеим веганство. Так что бодрое шкворчание антрекота на сковороде – не тот звук, который часто ласкает мой слух.
Прислушиваясь и принюхиваясь, я поставила сумку, как обычно, набитую папками с теми делами, которые надо было изучить, на тумбу старого трюмо в прихожей. Тихо разоблачилась, бесшумно прошла в кухню и засмотрелась в умилении.
У плиты колдовал Говоров. Пиджак он снял и повесил на спинку стула, галстук развязал и небрежно бросил туда же, рукава белой рубашки подвернул и повязал мой кухонный фартук – розовый в белый горошек.
Розовое в горошек Говорову шло необычайно. Веселенькая расцветка прекрасно гармонировала с разрумянившимися щеками и разлохматившимися вихрами. В одной руке у Никиты была деревянная лопаточка, в другой – кухонное полотенечко, которым он периодически вытирал лоб. Сразу видно было – человек трудится в поте лица!
На кухонном диванчике, забравшись на него с ногами, удобно устроилась нахалка и бездельница Сашка. Она явно наслаждалась созерцанием хлопочущего, как настоящая хозяюшка, Говорова и набивала рот виноградом.
Бело-зеленым, отборным, крупным. Сорта «Дамский пальчик» или как там его? Ицхак, ицпук… Я не запомнила трудное армянское слово.
Рот у дочки был занят, говорить она не могла, поэтому только кивнула мне и показала большой палец. То ли Говорова одобрила, то ли виноград – я не вникла, потому что снова напряглась: