Натка, стиснув зубы, щедро рассыпала по проклятому списку галочки.
– А миманс? Чтоб не остаться без работы, если вдруг голос пропал…
Чирк!
– Ну, восточные единоборства и фехтование – это, конечно, уже более специфические навыки, они на любителя, – вроде как сжалилась над Наткой Василиса.
Увы, любитель как раз сидел рядом.
– Фехтование, мама! И единоборства! – Сенька сделал глаза, как у котика из «Шрека».
Чирк, чирк!
– Достаточно? – Натка угрюмо, с вызовом, посмотрела на невозмутимую Василису.
– Для начала – вполне, – преспокойно ответила та и аккуратно вытянула из-под Наткиной ладони список с галочками. – Оплатить можно наличными или картой. Еще что-нибудь? У вас сегодня приветственная скидка на все – десять процентов.
– Да, еще кое-что. – Натка решилась. Гулять так гулять! – Я тут посмотрела ваши кастинги, и кое-что мне показалось интересным и подходящим. Можно нам туда заявиться?
– Конечно! Давайте посмотрим, что именно вам понравилось. Так… Хм… Да, все как нарочно для вашего мальчика.
От того, что ее выбор получил одобрение, Натке чуточку полегчало. Ей очень не хватало поддержки. В особенности, конечно, материальной, но и моральной тоже.
– Мам, не расстраивайся, – тронув ее за локоть, зашептал Сенька. – Вот увидишь, я стану знаменитостью и заработаю кучу денег!
– Хочется надеяться. – Натка достала из тощего кошелька банковскую карточку.
– Надежды вполне оправданны! Родители, которые активно водят ребенка на кастинги, дают ему шанс приобщиться к миру кино и телеиндустрии, где есть много интересных и высокооплачиваемых профессий. – Василиса бодрой скороговоркой опять выдала явно заученный текст. – Ведь все знают деток, которые рано начали сниматься и стали звездами: это и «Красная Шапочка» Яна Поплавская, и «Том Сойер» Федор Стуков, и «Гек Финн» Владислав Галкин, и Иванушка из старой сказки «Марья-искусница» Виктор Перевалов…
– А я Арсений Кузнецов, – напомнил о себе Сенька и выкатил грудь, как под медаль.
– Когда-нибудь это имя будут знать миллионы зрителей, – пообещала ему Василиса и ловко подсунула под Наткину карточку терминал для оплаты.
– Слушай, а она реально крутая!
Влетев в кухню, Сашка шлепнулась на стул, рывком придвинула к себе мою тарелку и забросила себе в рот сразу три кружочка салями.
Вот так всегда!
Сама она, видите ли, вредные бутерброды не мастерит, даже не смотрит на ту полку в холодильнике, где помещаются копченая колбаска, сырочек с плесенью, майонезик, горчичка и маринованные огурчики – моя прелесть! Но стоит только мне застучать ножом, нарезая салями или копченую грудинку, как эта ЗОЖ-активистка, агитаторша и пропагандистка, своим собственным блогерским рублем голосующая за булгур, кус-кус, семена чиа, тофу и овсяное немолоко, прибегает и утаскивает у меня из-под руки заготовки для бутерброда, притворяясь, будто делает это совершенно неосознанно!
А я вынуждена мириться с этим разбойным пищевым лунатизмом, потому что жалко же ребенка: ест одну траву и крупу, а растущему организму нужно и мясо, и масло, и молоко… Много чего не хватает этому упрямому, повернутому на ЗОЖе организму!
«Например, материнской заботы», – ехидно подсказал внутренний голос.
Я подбросила на нашу общую тарелку еще колбаски и сделала вид, будто не слышу бодрого хруста маринованным огурчиком.
Не понимаю, кстати, чем не угодили фанатичным диетикам эти огурцы. Они же абсолютно веганские!
– Огонь, а не бабка! Немыслимой крутизны! – сметая мой ужин, продолжала восхищаться Сашка.
Слово «бабка» позволило мне понять, что восторгается дочка не колбасой. Та, конечно, реально крутая – сырокопченая, твердая, но при этом вовсе не старая. Нормальная колбаса, еще не достигшая пенсионного возраста – я проверяла срок годности.
– Какая бабка? – спросила я, прикидывая, не подрезать ли еще колбаски.
Стук ножа может разбудить лунатичку, и тогда Сашка, отплевываясь, с криком «Бе-э!» кинется запивать все мое вредное своим полезным. А я не уверена, что молоко, даже овсяное, хорошо сочетается с огурцами.
– Чужая, – вздохнула дочь. – К сожалению, бабка чужая.
Я вполне понимала ее огорчение.
Правильная бабушка – это гораздо больше, чем родственница. Это неиссякаемый источник полезных советов, интересных рассказов и вкусных пирожков, добрый товарищ и верный друг, надежда и опора, щит и меч… Если у кого-то не так – извините, значит, вам не так повезло, как мне и Натке. Наши родители погибли, когда мы были маленькими, так что растила нас именно бабушка.
А Сашке моей не посчастливилось – ни бабушек, ни дедушек у нее не было. Наши с Наткой папа и мама, как я уже говорила, ушли очень рано, а родители того недоразумения, которое, само того не желая, умудрилось стать отцом моей дочери, внучкой никогда не интересовались. У Сеньки та же история – ни бабушек, ни дедушек, но ему пожилых родственников отчасти заменили добрые супруги-соседи в деревне, где у Натки есть старый дом.
– Мам, а давай мы ее… как сказать? Убабушкерим.
– Что мы с ней сделаем?! – Я очнулась от раздумий и воспоминаний.
– Ну, про детей говорят – удочерим, усыновим, а как про бабушку сказать – я не знаю. Короче, возьмем в семью!
– Погоди-ка. – Я подобралась.
Вопрос был серьезный, требовал осмысления и обсуждения.
Кого-то взять в семью Сашка давно уже не предлагала, последней кандидатурой на усыновление был щенок спаниеля с дивно грустными глазами. Его мы в семью не взяли, потому что вовремя выяснили: мелкая Сашка – ей лет десять было – ошибочно приняла щенка за бездомного и практически похитила его из-под носа у изумленных хозяев.
– Ты где-то нашла бесхозную бабушку?
– Что значит «где-то»? В соседнем подъезде!
– Ты про Аду Егоровну? Сходила к ней, познакомилась?
– Ну! Принесла ей тортик, сама тоже попробовала – вкусный. – Тут Сашка закручинилась. – Ем всякую гадость…
Она машинально посмотрела на тарелку, но красных колбасных кружочков там уже не осталось, а зеленые огуречные моя диетичка гадостью не сочла, поэтому смягчилась и нашла себе оправдание:
– Но как кого-то угощать, а самой не есть? Еще подумают, что это отрава.
– Саш, ты, конечно, молодец, что сходила в гости к соседке, развлекла ее, порадовала, но ведь Ада Егоровна вовсе не бесхозная, у нее родственники есть – родная дочь, внуки взрослые…
– Вот то-то и оно! Взрослые! – Сашка воздела вилку с наколотым на нее огурцом. – Они все в своих делах и заботах, бабуля им давно уже без надобности. А нам она еще очень пригодится!
– Тебе и Сеньке?
– Мне и Марусе, но Сеньке тоже, почему нет. – Дочь завозилась, распираемая новостью, которой ей не терпелось поделиться. – Мы с Марусей снимем про нее фильм для нашего блога! Круто, да?
– Круто, – согласилась я и встала, чтобы приготовить чай. – А о чем именно фильм?
– О красоте, о моде, о славе. – Сашка поискала глазами. – А еще будет чай? И что-нибудь к нему?
– Могу предложить вредный пудинг. – Я сходила к холодильнику. – Будешь?
– Эх! Поживешь с вами – научишься есть всякую гадость! – Сашка положила вилку, взяла чайную ложку и ковырнула пудинг в плошке – энергично, как работящий землекоп. – Ум-м-м… А ты знала, что Ада Егоровна уже снималась в кино? Вместе с балериной Плисецкой и певицей… не помню фамилию, но она тоже знаменитая была… короче, это американцы снимали фильм, он назывался «Три звезды СССР». И после него Аду Воронову пригласили в Штаты на парад лучших манекенщиц мира!
– Не знала. – Я вернулась за стол и тоже попробовала пудинг. – Ум-м-м… И почему все вредное – вкусное, а все вкусное – вредное?
– Даже слава. – Дочь потянуло философствовать. Она подперла подбородок кулачком и устремила рассеянный взор под потолок. – Вот все у нее было, у той Ады Вороновой – известность, признание, деньги, поклонники… И что в итоге – на финише? Сидит одинокая старуха, как Баба-яга Гипсовая Нога одна в своей хрущевской «двушке», как в лесной избушке… О, почти стихи! Ну, и где ее мировая слава? Фьють – улетучилась!
– Я вижу, общую концепцию будущего фильма ты уже набросала. – Я переставила на стол дымящиеся чашки.
– Угу. – Сашка помахала ладошкой, разгоняя пар, и осторожно попробовала: – Ой, горячо!.. Концепция-то мне ясна, теперь надо с выразительными средствами определиться… Тут неизбитый ход нужен, не просто интервью, а какое-то необычное… Ну, буду думать.
– Думай, – благословила я. – Думать всегда полезно.
Мне именно это сегодня Плевакин сказал:
– Думай, как это сделать. Думать полезно.
Мы с шефом встретились на выходе из здания суда в конце рабочего дня. Анатолий Эммануилович, дивно величественный в своем тяжелом пальто с меховым воротником и каракулевой шапочке пирожком (говорю же, он весьма консервативен), неспешно спускался по лестнице со второго этажа, и я притормозила, намереваясь пропустить его вперед. Начальство обычно не любит, когда сотрудники уходят раньше его.
Я сделала шаг назад, чтобы шеф меня не заметил, и, наверное, именно этим движением привлекла внимание Плевакина.
– Стой, кто идет! – скомандовал он и тоже остановился, перегнувшись через перила, чтобы лучше меня видеть. – Кузнецова! Ты вообще думаешь насчет этих, в цветах и листьях?
– Кто-то умер? – испугалась я.
Упомянутые цветы и листья почему-то проассоциировались с траурными венками. Просто день был трудный, и к вечеру мои запасы жизнерадостности почти иссякли.
– Кто-нибудь может умереть от старости, – язвительно согласился шеф. – Ты же отложила заседание на сколько? На несколько лет?
– Недель, – возразила я, смекнув, о каких именно цветах и листьях мы говорим.
О флористических нарядах не поделивших первое место юных красавиц.
– А я же просил решить все поскорее. – Анатолий Эммануилович сокрушенно покачал головой и поцокал, как белочка. – Ну, неделя, конечно, не срок… Но ты смотри, чтобы не получилось, как в тот раз. Никаких парикмахерских салонов в фойе и театральных костюмерных в гардеробе! Никаких спецмашин во дворе! И чтоб сортир басурмане не захватывали – это все-таки не частная ложа, а место общего пользования!